Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

лояльных к электрической компании людей.

— Но главная проблема для неё не в этих обвинениях, — произнёс Рутенберг. — Опасения в том, что комиссия пытается включить территорию станции в арабское государство. Я ещё в двадцать первом году вёл в Вашем министерстве переговоры. Я просил передать в мои руки 50 000 дунамов земель долины Бейт-Шеан, примыкающих к станции на Иордане. Документы у меня с собой. К сожалению, правительство не соблюло своих обещаний. А сейчас оно даже намеревается передать станцию и близкие к ней территории в чужие руки.

— Джон, что Вы на это скажете? Тогда Вы были участником этих переговоров.

— Действительно, сэр, просьба Рутенберга о земле обсуждалась. Но она была отвергнута и не утверждена. Верховный комиссар Эрец-Исраэль Герберт Сэмюэл решительно от этого отказался.

— Я представляю, как он сейчас сожалеет о своём решении, — усмехнулся Паркинсон. — Я извещу министра о нашей беседе. Если у него появятся вопросы, мы Вас, конечно, пригласим.

— Благодарю Вас, сэр.

Рутенберг попрощался и вышел из кабинета. Он был несколько раздосадован признанием его давнишнего друга Шакборо. Но потом подумал, что Джону так или иначе пришлось бы ответить Паркинсону. Да и отказ Сэмюэла от земли всё равно известен сотрудникам министерства и, возможно, самому министру. Еврейские лорды, члены совета директоров компании, тоже начали действовать. Особенно Мельчет, который не скрывал и везде подчёркивал свою верность сионизму.

Внимание Рутенберга вскоре привлечёт открывшийся в Цюрихе Двадцатый Сионистский конгресс. Каждый день он выходил из гостиницы и покупал в киоске газеты, в которых публиковались материалы конгресса. Среди противников раздела страны были Менахем Усышкин, Табенкин и Берл Кацнельсон. Они утверждали, что площадь предполагаемого еврейского государства слишком мала, чтобы удовлетворить потребности еврейской диаспоры. Хаим Вейцман и Бен-Гурион убедили делегатов одобрить двусмысленные рекомендации Пиля как основы для дальнейших переговоров. Бен-Гурион в своём выступлении, писали газеты, сказал, что не может быть и речи о нашем отказе от любой части Эрец-Исраэль. «Нам предоставлена возможность, которую мы рисовали в наших самых смелых фантазиях, — говорил он. — Это больше, чем государство, правительство, суверенитет, это национальная консолидация. Если из-за нашей слабости, пренебрежения или халатности мы этим не воспользуемся и потеряем шанс, который мы никогда не имели прежде, мы можем никогда не получить его снова». Он и Вейцман рассматривали границы раздела, как временные, и считали, что они будут расширены в будущем.

Рутенберг понимал, что сионистское движение не может восторженно принять предложение, которое фактически представляет собой отказ от основ мандатного режима. Он радовался победе большинства. Создание еврейского государства под покровительством Британской империи необходимо, думал он, ибо проблемы, угрожающие еврейскому народу, требуют немедленного решения. Если положение не будет исправлено, еврейский народ и его ишув в Эрец-Исраэль могут оказаться в безвыходной ситуации. Даже маленькое независимое государство даст возможность без ограничений продолжить иммиграцию евреев и спасти десятки тысяч беженцев из нацистской Германии и антисемитской Европы. А создание двух государств, еврейского и арабского, позволит достичь согласия и примирения между двумя соседними народами.

Рутенберг посчитал важным объяснить Берлу Кацнельсону своё отношение к предложениям Пиля и решениям конгресса. И он сел писать другу письмо. Он снова утверждал, что правительство должно преследовать нарушителей порядка, снять главу муниципалитета Иерусалима и поставить вместо него комиссара, арестовать муфтия без суда, и наложить на прессу твёрдую цензуру. Правительство обязано ввести в стране психологический террор. Если бы был моложе и сильней, написал он, не колебался бы начать переворот в сионистском руководстве и отстранить некоторых нынешних лидеров: они не отвечают масштабу возложенных на них историей задач.

Раздел страны не состоялся

«Мавр сделал своё дело, мавр может уходить». Однажды, ещё до Великой войны, Рутенберг в Берлине смотрел в театре пьесу Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе». Сейчас в его голове крутилась эта фраза. Мавр помог графу организовать восстание против дожа, тирана Генуи. И вскоре понял, что уже не нужен заговорщикам.

Подобное ощущение отчуждённости переживал и Пинхас. В который раз он пытался сделать в Лондоне для своей многострадальной страны что-нибудь, что было в его силах. Он снова возвращался в Эрец-Исраэль, в его дом, где его душа могла успокоиться, а тело отдохнуть от напряжения последних месяцев. Он уже знал, что в начале сентября арабские лидеры на конференции в сирийском городе Блоудане категорически отвергли раздел Палестины и создание в ней еврейского государства. Они были категорически против территории для евреев и требовали от Британии выполнения данного им во время войны обещания о независимом арабском государстве. Рутенберг видел, что правительство, не желая обострять отношения с арабским миром, сразу начало отступление от политики раздела страны.

В Хайфе, он надеялся, ждала его Пиня. В первый же день он появился в конторе электрической компании и поговорил с Авраамом. Брат пригласил его к себе домой. Фаина накрыла на стол и в разговор братьев старалась не вмешиваться. Пинхас заметил, что она уклоняется от расспросов о подруге. На следующий день он позвонил ей на работу. Вечером они встретились в кафе. Она была в строгом коричневом платье, очень идущем её каштановым волосам и карим глазам.

— Ты стала ещё красивей, Пиня. Я очень по тебе скучал.

— Я устала тебя ждать, Пинхас. Я когда-то сказала тебе, что ты женат на Палестине.

— Что случилось, Пиня?

— Я полюбила другого человека.

— Кто он, я его знаю?

— Разве это имеет значение? Ты человек космического масштаба, Пинхас. Лучше тебя у меня никого не было. Но с тобой я обречена на одиночество.

— А с ним?

— Он предложил выйти за него замуж. Я согласилась.

Она с трудом сдерживала слёзы. Подошедший к столику официант сразу почувствовал это и удалился.

— Если бы у