Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

— Я знаю о вашей инициативе, Хаим. Но в ней недостаёт стремления к компромиссу.

— Идти на значительные уступки, Пинхас, мы не имеем права. Арабы примут их за слабость.

— Верно, — произнёс Рутенберг. — Но они также должны видеть в наших предложениях для себя большие преимущества. Благосостояние для них не менее важно, чем признание их равноправия.

— Но их страх потерять страну означает гораздо больше, чем благосостояние, — возразил Вейцман.

— Цель моего плана, Хаим, как раз в том, чтобы уменьшить их опасения.

Обмениваясь мнениями, они подошли к кабинету и открыли дверь.

— Заходите, господа, — сказал Маффей, увидев их.

В кабинете находились, кроме него, Паркинсон и ещё двое сотрудников министерства.

— Господин Вейцман, несколько дней назад Рутенберг изложил нам своё предложение об урегулировании положения в Палестине, — произнёс он.

— Я в общих чертах знаю о нём. Но готов выслушать его снова.

— Господин Рутенберг, будьте добры, ознакомьте господина Вейцмана с Вашим планом.

Пинхас улыбнулся. Его рассказ продолжался несколько минут. Он сознавал, что Хаим предложение не поддержит.

— Что вы на это скажете, господин Вейцман? — спросил Маффей.

— Я готов принять принцип паритета двух народов и даже конституционную реформу. Но не могу согласиться с ограничением размеров алии по политическим критериям. Для меня это совершенно неприемлемо.

— Я всё же хотел бы, сэр Джон, чтобы министерство потребовало от Верховного комиссара не вредить ходу переговоров, — произнёс Пинхас.

— Не возражаю, господин Рутенберг. Я распоряжусь подготовить письмо Артуру Ваучопу.

— Каждая формулировка соглашения должна быть утверждена комиссией лорда Пиля, — подчеркнул Паркинсон.

— Надеюсь, Вы довольны, господа? — спросил Маффей.

Он окинул их взглядом. Ему показалось, что беседой они удовлетворены. Вейцман и Рутенберг поблагодарили его и вышли из кабинета. Каждый сознавал, что это наибольшее, о чём они могут договориться. Пинхас даже не пытался создать впечатление, что между ним и Вейцманом возникла гармония. Цель встречи для него заключалась в том, чтобы показать, что на этом этапе у Вейцмана нет намерения выступить против инициативы. Именно этого хотел от него эмир.

Закончив обсуждение текущих вопросов в совете директоров электрической компании, в начале ноября Рутенберг покинул Лондон. Он торопился. Комиссия лорда Пиля уже работала в стране. А через две недели её члены назначили ему встречу на электрическом предприятии на Иордане. Он очень опасался этой комиссии. Он также чувствовал, что тяжёлое положение в стране угрожает осуществлению его предложений. И его опасения вскоре подтвердились.

С возвращением его в Эрец-Исраэль Рутенберг обнаружил, что появление в стране комиссии свело на нет все шансы сразу же начать переговоры с арабами. Он прибыл в Иерусалим, чтобы уяснить, что происходит, и попытаться что-либо изменить. Он договорился о встрече с Верховным комиссаром. На следующий день он уже сидел за большим деревянным столом в кабинете Ваучопа.

— Господин Рутенберг, некоторое время назад я получил из Лондона материалы, касающиеся Вашей инициативы. Мне она показалась разумной. Я ответил министру, что одобряю и поддерживаю её. Я решил дать ей зелёный свет. В письме Ормсби Гору я не скрыл своё мнение, что сомневаюсь в её успехе. Главным образов из-за сопротивления евреев любым попыткам наложить ограничения на алию.

— Это болезненный вопрос и для меня, сэр Артур. Алия из Германии позволяет спасти десятки тысяч людей от гонений и смертельной опасности. Но я не вижу другого способа усадить арабов за стол переговоров.

— Согласен с Вами, господин Рутенберг.

— К сожалению, Ваше одобрение моего предложения может остаться только на бумаге. Мандатное правительство не преследует радикалов. У меня сложилось впечатление, что оно даже способствует их действиям. Ведь Вы же прекрасно понимаете, что они борются не только с евреями, но и с британскими властями. Это политика не борьбы с насилием, а примирения с ним.

— Я дал указание полиции и армии арестовывать зачинщиков и подавлять вооружённые выступления.

— Но я не вижу никаких результатов, сэр Ваучоп.

— Положитесь на меня, господин Рутенберг.

Он покинул дворец Верховного комиссара и попросил водителя ехать на улицу Яффо. Там его уже ждал председатель Национального комитета Ицхак Бен-Цви. Рутенберг упрекнул друга в том, что руководство не борется с радикальными кругами ишува, не заинтересованными в соглашении между евреями и арабами. Он устал от разговоров, не обещавших ничего хорошего, и решил переночевать в Иерусалиме. Утром он выехал из города.

Рутенберг провёл заседание с руководителями отделов и поговорил с братом. Он стоял у окна и смотрел на серые тучи над заливом и горой Кармель. Сильный дождь, прошедший ночью, как бы предвещал какое-то драматическое неотвратимое событие. Скрипнула дверь кабинета, и его окликнула секретарша.

— Телеграмма из Лондона, господин управляющий.

— Дай-ка её мне, Мария.

Он поправил очки и бросил взгляд на текст. Кольнуло в сердце. В телеграмме сообщалось о смерти Хасана Халеда Паши. «Это фатальный удар, — подумал Пинхас. — Дождь недаром лил всю ночь. Он словно оплакивал его. Хасан, возможно, единственный араб, обладающий престижем и государственным чутьём. Он хорошо понимал национальные идеалы своего народа. И был убеждён, что они могут быть воплощены только при сотрудничестве с евреями».

Рутенберг вызвал Марию и продиктовал ей телеграмму соболезнования. В ней он также спрашивал, кто будет вести переговоры.

Ответная телеграмма пришла от Тауфика Абеда эль-Гаади, заместителя умершего премьер-министра. Он сообщил, что эмир приказал ему продолжить дело Хасана Халеда Паши. Рутенберг печально вздохнул. Он знал этого молодого и неопытного человека и понимал, что, вопреки своим добрым намерениям тот в переговорах не преуспеет.