Разводящий еще не пришел - Николай Камбулов

— Да.

— Потому, малыш, что я полковник. А почти все военные не носят ни бороды, ни усов.

— Это правда, — согласился Алеша. — Все, все и даже генералы. А я знаю почему. Борода может вспыхнуть от папироски.

— Верно, — механически ответил Водолазов и стал снимать с Алеши пальтишко, валенки, шарфик. Потом рассказывал малышу истории про войну, длинные и страшные. Алеша прижимался к дедушке, слушал и снова засыпал, а Михаил Сергеевич все рассказывал и рассказывал, теперь уже не для Алеши, а для себя, чтобы не стучало ненавистное слово «отставник». Однажды вот так же сидел на диване, гладил Алешу по мягким волосам и ожидал Наташу. Она задерживалась: обещала прийти к трем часам, вместе пообедать и потом сходить в кино. Но уже наступали сумерки, а ее все не было. Наконец в сенцах послышались шаги. «Пришла», — обрадовался Водолазов, заспешил к двери.

В овчинной шубе ввалился Околицын. Михаил Сергеевич никак не ожидал увидеть председателя колхоза: Матвей Сидорович ни разу не был у него на квартире.

— Морозец сегодня. — Околицын потер ладонь о ладонь и отвернул воротник. — Можно раздеться?.. Теперь здравствуйте, товарищ полковник, — подал он руку, когда снял шубу.

— Садитесь, — показал на стул Водолазов и подумал: «Зачем это он забрел? Помощь просить? Нет уж, извини, теперь сам в ней нуждаюсь».

Околицын достал из нагрудного кармана пиджака какую-то бумагу, подал ее Водолазову.

— Прочитайте. — Председатель колхоза сказал таким тоном, будто записка относилась к Михаилу Сергеевичу. Водолазов даже затревожился: «Уж не о моей ли праздной жизни пронюхали в райкоме партии», хотя он знал: там известно, что он ушел в запас и решил «пока пожить в деревне», — так заявил Водолазов секретарю райкома Мусатову, когда становился на партийный учет.

Водолазов прочитал первые строчки:

— «Секретарю районного комитета Коммунистической партии Советского Союза товарищу Мусатову».

Проснулся Алеша, Водолазов взял его на руки. Спросил у председателя:

— Кто это пишет?

— Читай, читай, — торопил Околицын.

Водолазов надел очки.

— «Наш колхоз «Луч социализма» как будто бы живет хорошо. Хлеба в колхозе много. Да ведь не плохо, если к столу иногда будет подаваться и свежая рыба. Вам покажется эта мысль слишком дерзкой, несбыточной — резкий климат и безводье. Так думает и нынешний председатель колхоза тов. Околицын М.С. Прошу вас лично приехать по этим вопросам в колхоз и поговорить с членами артели, они вам покажут, где хранятся взаперти запасы воды. Но председатель упорно не желает открывать их для блага народа.

О к о л и ц ы н».

— Ничего не пойму, — пожал плечами Водолазов. — Это вы пишете?

— Что я — сам себе враг?!

— А кто?

— Сы-нок, — по слогам произнес Матвей Сидорович, пряча бумагу в карман. — А кто его воспитал таким шибко понимающим? Армия. На отца жалуется! Десять дней побыл в колхозе и все увидел! Ну не балбес ли, а? Поговорили бы вы с ним, Михаил Сергеевич, как коммунист с коммунистом. Прошу вас: сходите в полк и поговорите. Он на этом не остановится!

— Значит, бунтует? — промолвил Водолазов и шепотком, словно боясь громче сказать, добавил: — Полком теперь не командую, ваш сын вышел из-под моей власти, теперь я — сам рядовой...

— Есть выход! — хлопнул по пухлому портфелю Околицын. Он наклонился к Водолазову.

Алеша сполз на пол, побежал в другую комнату.

— Какой выход?..

— Старею, Михаил Сергеевич. Глазами ослабел: половину мира вижу, половину нет...

— Ну, ну, — не терпелось Водолазову узнать, что дальше скажет председатель.

— Да что «ну»! — вдруг озлился Околицын. — Ну, ну, — ворчливо повторил он. — Вызвал меня секретарь райкома партии товарищ Мусатов Виктор Филиппович. Поехали мы с ним смотреть разнесчастные родники. Боже ты мой, глазам своим не поверил! Три колодца вырыто, и вода в них бьет, просит простора... Когда они такое дело сотворили, не знаю, убей меня на месте, не знаю. Виктор Филиппович говорит: «Правы комсомольцы. Действительно ты, Матвей, слепой». Вот вам и ну! Потом товарищ Мусатов, когда возвращались обратно, сказал: «Пороть тебя надо, Матвей». Это уж точно, сечь будут на очередном собрании, хотя я уже меры принял и работа по сооружению водоема, кажись, пошла своим чередом. Но суть не в этом. Мусатов интересовался вами, что да как, не собираетесь ли на жительство в Воронеж, в город, так сказать, густо населенный отставниками, там климат не то что у нас... Одним словом, уполномочил он меня поговорить с вами, товарищ полковник, не согласны ли вы принять вот этот портфель. Колхозники все знают, проголосуют руками и ногами.

Возле самого окошка ярко светила электрическая лампочка. На обочине, под голым кедром, стояли два человека. Михаил Сергеевич присмотрелся и без труда узнал Бородина и Наташу. «Вот ты, голубушка, с кем задерживаешься! Как же это он пронюхал, ведь в селе-то она только раза три была?» И, повернувшись к Околицыну, сказал:

— Портфель предлагаешь? Ну и придумал. Какой из меня хозяин, руководитель?

Околицын посуровел:

— Значит, не согласен? Конечно, пенсия есть, квартира есть, что ж вам, военным, еще требуется? Эх вы, Михаил Сергеевич, я-то думал: уйдет в отставку Водолазов, и мы его сразу засватаем. Колхоз знает, людей знает, коммунист. Что же еще требуется для председателя! Значит, ошибся я.

Водолазов вспыхнул:

— Ошибся, говоришь? В ком? Во мне? Да не работы я боюсь, Матвей Сидорович... Есть такие люди, предложи им пост министра, согласятся: «Будет сделано». Я так не могу, просто совестно... Вот ушел в запас, понимаете — в запас! — подчеркнул Водолазов, боясь, что Околицын произнесет слово «отставник». — Почему ушел? Да потому, что нынче и километры не те, и скорость не та. Не поспевал я со своим мотором. Зашалил он у меня, горючего, что ли, не хватает. А так, на средней скорости, идти... совестно.

— Ну-y! — удивился Околицын. Он потоптался у двери, вздохнул: — И мне совестно. Санька мой что-то заметил, а я это самое «что-то» не мог узреть. Значит, зря титул председателя ношу. — Околицын вдруг улыбнулся: — Неужто и в армии полусветы водятся?

— А где их нет? — Михаил Сергеевич хотел было рассказать о себе, как сробел внедрить предложение лейтенанта Шахова, но, подумав о том, что Матвей Сидорович никагда не служил в армии и все равно не поймет его, повторил: — Где их нет...

Алеша, увидев мать на улице, застучал в окно.

— Перестань, Алеша! — крикнул Водолазов.

— Деда, мама там... Вот она стоит с дядей военным.

— Сейчас придет, — успокоил мальчика Михаил Сергеевич, — не стучи, окно разобьешь.

Околицын, видя, что он как будто становится лишним, поспешил сказать:

— Значит, нет желания?

— Не в желании дело, в совести.

— Понятно, — покачал головой Околицын. — В отставниках покойнее.

— Я не отставник! — возразил Водолазов. — Я в запасе. Это большая разница. Пока человек живой, пока бьется у него сердце, пока он понимает, где лево, где право, он не может быть в отставке. Что значит отставка! — вскрикнул он. — Черт придумал такое обидное слово или какой-то холодный канцелярист. В запасе я, а запас, как говорится, кармана не трет, больше скажу: запас — это резерв, а без резервов ни одно сражение не может быть выиграно.

...На второй день утром, когда Наташа собиралась на работу, Водолазов рассказал ей о разговоре с Околицыным.

— Ты как думаешь: справлюсь? — Он выпрямился во весь рост — хрустнуло в лопатках.

— Если есть желание работать, — справишься, дядя.

— Желание! Ты, Наталья, не знаешь, как меня мучает проклятый молоточек!

— Какой молоточек?

— Да вот тут, в голове сидит. Долбит беспощадно: «Отставник, отставник». А какой я отставник? В запасе я.

— Тяжело без работы?

— Адовы муки, — признался Водолазов. — Хуже казни. Не выдержу я, Наталья, такой жизни... Хожу вот на строительство водоема, ребятам советом помогаю. Но это не то, не то... — Он хотел спросить, где она познакомилась с майором Бородиным, но не стал этого делать, молча оделся.

Наташа удивилась:

— Ты куда собрался?

— В полк, новый командир пригласил на совещание офицерского состава. Вспомнили, это хорошо. Пойду подышу родным воздухом.

V

Полковник Гросулов пробыл в полку два дня. Подготовкой к выходу в поле батарей он почти не интересовался. Это удивило прежде всего Крабова, удивило потому, что раньше с Петром Михайловичем так не бывало: уж кто-кто, а Гросулов мог взять быка за рога, и горе тому командиру, у которого обнаружит недостатки, упущения по службе. А на этот раз ничего подобного полковник не делал. После совещания сразу уехал в Нагорное. Утром вновь появился с представителем штаба округа полновником инженерной службы. В дивизионах и батареях шла напряженная подготовка к тактическим занятиям: командиры батарей уточняли учебные задачи, артмастера выверяли орудия, водители тягачей тренировались в действиях на марше, в занятии огневых позиций, майор Бородин инструктировал взводных агитаторов. Бородин вообще вертелся как белка в колесе. Он успел провести заседание партийного бюро, на котором обсудили вопрос о пересмотре социалистических обязательств, и это решение уже претворяется в жизнь — личный состав берет новые обязательства, каждый норовит, как заметил Крабов, овладеть профессией дальномерщика, планшетиста, а некоторые — это уже штучки лейтенанта Шахова — обязались изучать радиоэлектронику...