Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

он действительно нужен… Чем меньше у человека потребностей, тем больше он похож на бога!» Я написала это розовым маркером и пририсовала маленькую молнию, чтобы звучало не так зловеще.

Я прохожу через двор с рюкзаком за спиной. Чувство предвкушения дарит мне такую легкость, что я даже решаюсь на небольшое отклонение от маршрута. Недавно в поле рядом с Навильо скосили траву – туда-то я и направляюсь. Идя по набережной вдоль канала, я ускоряю шаг, улыбкой приветствую уток, смотрю на свое отражение в холодной воде, прячущей за своей рябью мой сонный взгляд. Но все-таки я уверена, что в моих глазах появился новый блеск.

С поля веет ароматом свежескошенной травы. Я сразу подмечаю тут и там прорастающий подорожник.

Я люблю подорожник, это скромное, но удивительное растение. Он растет везде: на лугах, на детских площадках, на тропинках, в деревенских амбарах, во дворах многоэтажек, в трещинах на асфальте, вдоль дорог. Растет там, где его могут затоптать, но не сдается.

Я срезаю подорожник кусачками. Дома я сяду на кухне и отделю соцветия от листьев. Каждая часть этого растения обладает особыми свойствами – их у подорожника не счесть: антибактериальное, противовоспалительное, вяжущее, заживляющее, успокаивающее, противоотечное… Мало того, он еще и съедобный. Если понадобится, часть я использую свежим, часть засушу и отдам Далии и Трофео, а может, даже и Аделаиде, а оставшееся положу в морозилку, чтобы круглый год иметь запас под рукой.

Щелк! – режут кусачки. Я кладу отрезанный подорожник в пакетик, который взяла с собой. Щелк! – режут еще раз, и я слышу пение мамы, которая сидит рядом на корточках со своей плетеной корзинкой: мы часто собирали с ней вместе лекарственные травы.

Щелк! – мама поет, как раньше, бережно складывая подорожник в корзинку. Она всегда выбирала песни, в которых пелось о потерянном времени или о сделанном выборе, и голос ее, казалось, шел из какого-то далекого недоступного места. Щелк! По тонким пальцам пробегает дрожь. Мама, твой голос похож на плач. О чем ты сожалеешь?

Щелк! Я чувствую, как к горлу подступает ком, дыхание учащается, сердечный ритм ускоряется. Щелк! Мама продолжает свою похоронную песню, и я ничего не могу сделать. Щелк! Кусачки выскальзывают у меня из пальцев и падают на траву, я складываю руки в замок и смотрю вниз, потому что на небо смотреть невыносимо. Жду.

Какая-то часть меня еще цепляется за то, что я делала, еще достаточно в это верит, чтобы мир, Навильо и поле не расплылись окончательно. Я сажусь на землю, делаю глубокие вдохи. Чувствую свежесть под ладонями, сжимающими влажную землю. Дышу.

Я подбираю кусачки и продолжаю собирать подорожник, пока не набиваю им целый пакет. Кладу пакет в рюкзак. Я почти успокоилась. Застегиваю молнию, и этот звук в тишине полей напоминает мне писк насекомого, кружащего вслепую вокруг цветка. Это насекомое – я?

– Я заскочу в агентство, позже увидимся, – ставит меня перед фактом Шерсть-С-Примесью-Шелка, подняв дверь и открыв магазин. – Удачи.

Мы переглядываемся. Мы совершенно друг друга не знаем, но нам придется как-то друг другу довериться. Обе набираем в грудь воздуха, чтобы что-то добавить, но толком не знаем что, поэтому просто прощаемся кивком.

Я остаюсь одна. В магазине, погруженном в полумрак, холодно и сыро, несмотря на то что за окном весна. Чтобы впустить теплый воздух, я распахиваю дверь.

– Привет, – говорю я вещам, которые молча меня дожидаются. – Я Гея. Ну что, за дело.

Я осматриваюсь, не зная, как и с чего мне начать. Да, конечно, у меня есть секретный план, но почему бы не совместить приятное с полезным? Спасенная вещь может однажды спасти тебя.

– Смахну-ка я с вас пыль, как раз познакомимся друг с другом получше, идет?

Думаю, они отвыкли от того, что к ним так напрямую обращаются. Надеюсь, не будут против. Я достаю из рюкзака пипидастр и уже приступаю к делу, как кто-то вдруг стучится в окно витрины. Я резко оборачиваюсь – в уверенности, что это риелторша что-нибудь забыла или, чего хуже, передумала. Но это оказывается Аделаида.

– Мне только что перезвонила секретарша Маргарет, – сообщает она мне через стекло, широко открывая рот и активно шевеля губами.

Я выбегаю наружу.

– И?..

– И… Маргарет ПРИЕДЕТ.

– Что? – Я осознаю, что все это время в это не верила. – Приедет сюда, в магазин?

– Именно.

– А что еще она тебе сказала?

– Больше ничего. Только то, что будет здесь в следующее воскресенье.

Я стараюсь сдержать восторг, а у самой перед глазами Дороти – она ходит по своему магазину грациозно, как королева. Как же я ее ждала! Потом я вспоминаю отца, который считал покупку и продажу вещей чем-то постыдным, и мое счастье подергивается дымкой грусти. Но все же мысль о том, что Маргарет приедет и что это я как-то на это повлияла, придает мне сил.

– А пока нам нужно устроить так, чтобы магазин за это время никто не купил, – говорит Аделаида. – Нам нужен план.

От чувства, что у меня есть союзница, за спиной вырастают крылья. Это совершенно неведомое для меня чувство. «Я больше не одна», – повторяю я, сама себе не веря. У меня есть подруга. Если бы кто-то мне сказал об этом еще неделю назад, я бы ответила, что для этого нужно чудо или волшебная палочка.

Как только Аделаида уходит, я пытаюсь сосредоточиться на окружающих меня предметах. Покрывающий их слой пыли очень толстый и липкий. Прежде чем браться за пипидастр, лучше вынести на улицу ткани и шторы.

Я начинаю со свернутого в рулон персидского ковра – он свалился на журнальный столик и придавил фарфоровые китайские статуэтки, которые я видела, когда приходила сюда в детстве. Я отмечаю в уме, что начну с них, когда доберусь до починки.

Ковер ужасно тяжелый. Вытащив его на улицу, я ставлю рулон на тротуар, под новую табличку «ПРОДАЕТСЯ», которую сегодня утром повесила Шерсть-С-Примесью-Шелка. Когда я прислоняю ковер к стене, из него вылетает облако пыли и покрывает меня с головы до ног. Волосы и комбинезон у меня теперь серые. Я сдуваю с лица челку и чихаю, как заведенная. Терпение.

Я выношу на улицу две парчовые занавески, пару кружев, комплект из трех кресел в викторианском стиле, одно кресло из букового дерева в стиле модерн с подушками огненно-красного цвета, три круглых ковра в стиле баухаус, два кимоно, кучку перуанских пончо ручной работы, пять свадебных накидок, два платья из тафты, двадцать метров серого муара. И наконец – драгоценнейший набор льняных полотенец, когда-то принадлежавших Аде Лавлейс, считающейся, согласно табличке, первым программистом в мире.

– Это что, блошиный рынок? – слышу я у себя за спиной.

Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы узнать голос риелторши.

– Пусть немного проветрятся. А я пока протру внутри пыль, так мне будет понятнее, что нужно чинить, а что нет, – объясняю я, но, заметив скептический взгляд, продолжаю: – Просто если вещи будут грязными… я не смогу их починить.

– На завтра у меня запланированы просмотры. Чтобы вот этого всего тут не было, понятно?

– Конечно.

– Не заставляй меня жалеть… И проследи за табличкой, если сможешь. Я так понимаю, воры тут непритязательные.

Я жестом предлагаю ей взглянуть на магазин: в нем уже стало просторнее, в лучах солнца танцуют пылинки, а детали интерьера начинают вырисовываться, как элементы пейзажа через запотевшее окно, по которому кто-то провел рукой.

– Посмотри, какая красота!

Шерсть-С-Примесью-Шелка отрывает глаза от телефона и тут же начинает кашлять, чихать и тереть глаза. Она не оценила зрелища и спешит скорее выбраться на свежий воздух.

– У тебя аллергия на пыль?

– Да там кто угодно бы расчихался, какое-то ралли «Дакар».

– У меня в рюкзаке подорожник – любой насморк как рукой снимает…

– Пусть лучше пыль рукой снимет.

– С этим этапом я уже почти закончила.

– Значит, переходи к следующему, не теряем времени.

Я достаю из рюкзака хозяйственное мыло, уксус, соду и оливковое масло.

– Что завтра будут за просмотры? Кто придет?

Она пожимает плечами.

– Одна пожилая дама, которая хочет открыть тут бутик, а еще управляющий сетью фастфуда и этот твой милейший приятель, который все