Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

в мир светских интересов — как восстановление нормы. Для соавторов ЗТ, специализирующихся в выворачивании наизнанку вековых архетипов, такая инверсия особенно естественна и предсказуема.

17//2

Всех дезавуирую! — Неологизм 20-х гг.: «Ленинградская организация дезавуируется ленинградскими рабочими-коммунистами» [Пр 1926; см. Селищев, Язык революционной эпохи].

17//3

Костел… врезался в небо, колючий и острый, как рыбья кость. — Внушительное здание одесского костела отражено в литературе не раз. Л.Пантелеев упоминает «тот черный костел, который возвышался тогда своей острой готической колокольней в центре города и который так ярко… изображен на последних страницах бунинских «Снов Чанга» «[Приоткрытая дверь, 149]; у Бунина описан не столько сам костел, сколько богослужение в нем. Ту же метафору, что у соавторов, находим в современном очерке об Одессе: «Готическая колокольня вонзилась в небо» [С. Борисов, По Черному морю, КН 26.1927]. В мемуарах Ю. Олеши отложились детские впечатления, по духу сходные с соавторским описанием: «Вот ступени, поднимаюсь, и вот я среди полумрака и прохлады каменных, а может быть, и железных сеней костела… Я видел стоявшие вдоль стен на высоте второго этажа статуи ангелов в как бы отворачивающихся от зрителя ракурсах» [Ни дня без строчки, 97–98] — ср. в ЗТ «железная решетка», «жестяные флаги», «двери, обитые обручным железом», «каменные идолы, прятавшиеся от дождя в нишах», «барельефные святые» 1.

17//4

— Охмуряют! — крикнул Остап… — Под сладкий лепет мандолины. — «Под сладкий лепет мандолины» — измененная строка из «Последнего танго» в версии П. Германа (аранжировка Дм. Покрасса): Под звуки нежной мандолины [Сахарова, Комм. — ЗТ, 478]; см. ЗТ 20//14.

17//5

— Эй вы, херувимы и серафимы! — сказал Остап, вызывая врагов на диспут. — Бога нет! — Сцена не могла не вызывать в памяти читателей публичные диспуты между А. В. Луначарским и обновленческим митрополитом А. И. Введенским в 1923–1924. Об этих диспутах под общим названием «Есть ли Бог?» рассказывает Э. Миндлин [Необыкновенные собеседники, 234–241]. Это был, однако, лишь наиболее знаменитый из диалогов такого рода; диспуты на религиозные темы между коммунистическими агитаторами и священнослужителями велись в 20-е гг. повсеместно как в городах, так и в провинции, вызывая оживленный интерес [см., например, Громов, Перед рассветом, 88; Борисов, 75 дней в СССР, 49; Катаев, Огонь, и др.]. «Каждый приходил с толпой своих сторонников, и начиналась неистовая словесная битва, потрясавшая сердца», свидетельствует Н. Чуковский [Литературные воспоминания, 174].

По поводу этого места В. Шкловский замечает, что спор с ксендзами имеет аналогию в плутовском романе — в мотиве «спора шута с раввином» [Шкловский, «Золотой теленок» и старинный плутовской роман].

17//6

Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер. Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое действие. — Остап цитирует группу латинских исключений, которой в мнемоических целях придана стихотворная форма. Но и в таком облегченном виде исключения были для многих синонимом гимназической зубрежки: «Мне в гимназии легко давался латинский язык. Другие, бывало, бьются над исключениями. А мне ничего» [Дорошевич, На смех, 26]. Иногда заученные в школе исключения наделяются некой иронической символикой и магией, помогающей герою в его дальнейшей жизни. Так обстоит дело в данном месте ЗТ, а также в воспоминаниях Г. Гейне:

«Vis, burls, sitis, tussis, cucumis, amussis, cannabis, sinapis — слова эти, имеющие такое значение в мире, достигают этого тем, что, принадлежа к определенному классу, все же составляют исключение; поэтому-то я очень уважаю их, и то обстоятельство, что они у меня постоянно наготове, на случай, если внезапно понадобятся [случай Остапа!], доставляет мне много внутреннего спокойствия и утешения в скорбные часы моей жизни [Идеи. Книга Le Grand, гл. 7; другие вероятные переклички с этой книгой см. в ЗТ 35//1 и 10].

Отношение к древним языкам как к ненужному балласту было типично для левой интеллигенции. Тот же автор пишет о «бессмысленном зазубривании латинских и греческих исключений» и о том, что эти языки «любить, конечно, нельзя» [Маленькие чиновники, Избр. рассказы и очерки]. Подобные отзывы легко умножить.

Неприязнь к античности, однако, разделялась далеко не всеми: многие представители интеллигенции, как В. В. Вересаев, П. Н. Милюков, А. Белый и др., в свои школьные годы увлекались ею и становились хорошими филологами-классиками. Вообще не подлежит сомнению роль гимназических древних языков в формировании блестящей культуры Серебряного века, равно как и русской школы классической филологии XX в. «Антиклассицизм» левых кругов выражал не столько неприятие языков, сколько презрение к консервативной системе народного просвещения, внедренной при Александре III и К. Победоносцеве.

Остап учился в «Одесской мужской гимназии Н. К. Илиади, со всеми правами правительственных гимназий» (Николаевский Бульвар, 1). В этой гимназии учился, между прочим, и Остап Шор, реальный прототип Бендера, о котором см. ДС 5//5 [а также: Ильф А., ЗТ, 425].

17//7

Я даже накормил пятью хлебами несколько тысяч верующих. — О пяти хлебах, насытивших пять тысяч человек, см. Евангелия [Мф. 14.17–21, Лк.9.13–17, Ин.6.9-14].

Похвальба Бендера — вероятный отголосок сообщений прессы 1929–1930 о деятельности евангелиста Ивана Чурикова, чья коммуна под названием БИЧ (Братство Иоанна Чурикова) находилась в Вырице, в ста километрах от Ленинграда. Основанная еще в дореволюционные годы, она стала мишенью нападок в агитпропе и была закрыта в 1929. Чуриков славился излечением больных и кормлением голодных: ««Я, как Христос, пятью хлебами насыщаю пять тысяч человек», говорит Чуриков. Из пуда муки в коммуне [с добавлением картофельных отрубей] выпекают шесть пудов хлеба» [КН 02.1929; детали биографии Чурикова в очерке Тур, Старость вышибалы, Ог 07.07.29]. «Братец Чуриков» упоминается в романе В. Каверина «Исполнение желаний» [1.8.5].

Шутка, аналогичная бендеровской, встречается также в записной книжке В. Кина: «Она, подобно евангельскому герою, удовлетворила целую толпу одной рыбой и пятью хлебами» [1925–1930; В. Кин, Избранное, 223]. О жуликах, выдающих себя в 1924 за Иисуса Христа и св. Ипатия, идет речь у А. Зорина [Христос на земле // А. Зорин, Рассказы].

Христос, наряду с Наполеоном и чертом (а также с Николаем I и Сталиным), входит в группу харизматических и/или авторитарных образов, на которые фигура Бендера проецируется неоднократно [список параллелей с Христом см. в ЗТ 10//7].

17//8

Ты им про римского папу скажи, про крестовый поход. — Для нас эти мотивы звучат некой исторической романтикой, однако в те дни они воспринимались вполне злободневно. Папа Пий XI в 1930 призвал к «крестовому походу» против большевиков, обвиняя их в преступлениях против человечности и гонениях на церковь. Это вызвало в СССР бурную кампанию против папы и «новых крестоносцев». Карикатуры на папу становятся частью политкарнавалов,