Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

обыватель с улицы Карла Маркса» [в кн.: Сельвинский. Рекорды].

2 [к 15//7]. Суть вольпинской шутки состоит в том, что в его юмореске «душой» называется либеральный интеллигент, и описывается, сплошь каламбурами, его типичная эволюция: Душа со студентами пиво пила, / Душа в душе социалистом была…/ У души на душе тяжелый камень, / Душе не по душе с большевиками, / Душа боится, играет в прятки, / Душа у души уходит в пятки… и т. д.

3 [к 15//14]. Первое общество взаимного кредита находилось на углу Пушкинской и Греческой улиц — великолепное здание во флорентийском стиле, построенное в 1903. Второе — на Греческой, между Ришельевской и Пушкинской [из путеводителя по Одессе 1905 г., цит. в кн.: ИльфА., ЗТ, 423].

«Первое общество взаимного кредита» может содержать в себе и политический намек: это учреждение (правда, в Москве, а не в Одессе) после 1917 превратилось в отделение ГПУ. «В доме «Первого Общества Взаимного Кредита» находятся знаменитые подвалы, где производились расстрелы под шум автомобилей, работавших на полном ходу внутри двора и по Малой Лубянке» [Громов, Перед рассветом, 46]. Перенос известного факта или объекта из одного города в другой, из центра на периферию — весьма типичный для соавторов прием «эзоповского языка», не раз отмечаемый в этой книге.

16. Ярбух фюр психоаналитик 529

16//1

Бухгалтер Берлага — вице-король Индии. — Как обычно, совмещаются классические и современные мотивы. Служащий, мнящий себя королем, идет от гоголевских «Записок сумасшедшего». И там, и здесь герой черпает пункт своего помешательства из газетной хроники, и в обоих случаях увоз в психбольницу изображается как воцарение: «Итак, я в Испании… Сегодня поутру явились ко мне депутаты испанские, и я вместе с ними сел в карету» — «…автомобиль умчал вице-короля Берлагу в его новые владения».

Вице-король Индии для советского читателя в 1930–1931 был фигурой знакомой, часто упоминаемой в связи с индийскими событиями. Средства информации говорят о нем не без уважения: «Вице-король, в сущности, является одним из могущественнейших властителей мира» [М. Некрич, Английские оккупанты в Индии, КН 32.1930].

Остроты Ильфа и Петрова, знакомые с детства, мы склонны воспринимать нерасчлененно. Но для читателя 20-х гг. добавление частицы «вице-» к традиционному для сумасшедших самоназванию «король» должно было стоять в ряду таких поправок к некогда престижным титулам, как «Бывший друг желудка», «зицпредседатель», «полуинтеллигент», «отставной бог» и т. п. (примеры из Ильфа и Петрова, Зощенко, Бабеля).

Линию Берлаги можно соотнести с историями о революционерах, прятавшихся в психбольнице от преследования и ареста. Наиболее известен эпизод такого рода из биографии Камо (С. А. Тер-Петросяна), ставший легендарным и вошедший в энциклопедии. Соавторы ЗТ, вероятно, знали и случай М. Я. Макотинского, который во время Гражданской войны, спасаясь от белых, «чтобы не попасть в тюрьму, симулировал сумасшествие, и врачебная экспертиза Одесской [NB] психиатрической больницы не могла разгадать обмана» [А. Н. Пирожкова в кн.: И. Бабель. Воспоминания современников]. Такая ассоциация ставит сумасшествие Берлаги в ряд мотивов, откликающихся на революционные и коммунистические легенды: сын лейтенанта Шмидта, голодовка Лоханкина, диспут Бендера с ксендзами [см. ЗТ 1//17; ЗТ 13//1; ЗТ 17//5].

Из записей Ильфа по теме данной главы: «Сумасшедший дом, где все здоровы» [ИЗК, 276].

16//2

Они [обитатели сумасшедшего дома] думают все время. У них множество мыслей, надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. — В этих представлениях о мыслях сумасшедших ощутимы сатириконовские отголоски. У Тэффи рассказчицу доводит до грани нервного припадка назойливость реклам. Измученная ими, она мечтает об изоляторе профессора Бехтерева, где «стены обиты мягким войлоком и, колотясь об них головой, вы не причиняете себе серьезных увечий». Проснувшись однажды утром, она чувствует, что забыла нечто важное: «Мечтается уйти, затвориться в пустыне и… думать, думать, пока не вспомнится то великое, что забыто и мучит… Ах! Только бы вспомнить то важное, необходимое, нужное, единственное мое!» Этим «великим» оказывается реклама белья монополь [Рекламы; курсив мой. — Ю. Щ.].

16//3

Эне, бэнэ, раба, квинтер, финтер, жаба… — Известная в разных формах с 90-х гг. XIX века детская считалка (обычно содержит еще одно двустишие, например: «эне, бене, рес — квинтер, жаба, жес»). Филологи обнаруживают в ней латинские (квинтер, бене и т. п.) и еврейско-немецкие элементы. Ср. немецкие фольклорные тексты, начинающиеся словами Enige, benige…, отразившиеся в русских считалках: «Эники, беники, ели вареники…» [Орел, К объяснению некоторых «вырожденных» славянских текстов; Топорков, Заумь в детской поэзии]. «Дети, играя в квача, выкрикивали картавые заклинания: — Эна, бене, реч…» [Л. Длигач, Скрипка, КН.27.1929].

16//4

— На волю! На волю! В пампасы! — Гимназические мотивы? В романе В. Каверина «Художник неизвестен» (1931) один из героев «вспомнил гимназию… второй класс, когда смертельно хотелось убежать от классного наставника в пампасы» [VIII.4].

16//5

Географ сошел с ума совершенно неожиданно: однажды он взглянул на карту… и не нашел на ней Берингова пролива… Отсутствие пролива было вызвано головотяпством издательства «Книга и полюс». — В бытовом юморе тех лет имелось что-то вроде «архиостроты» об издательской ошибке или пропуске в каком-либо из документов, регламентирующих жизнь, а также пространство, время и другие основные параметры существования, — например, в карте, таблице умножения, паспорте или календаре. «Из-за головотяпства не выпустили календарей, и люди забыли, какое число» [ИЗК, 221, 254]. Риторическое ядро таких гипербол — идея переворачивания реальности, превращения мира в «безумный мир» в результате халтурно-небрежного искажения документа. Отсюда связь подобных ошибок с безумием и образы сумасшедшего дома, страны дураков или иного изолированного пространства, куда попадают жертвы (или виновники) подобного казуса. М. Кольцов сообщает об изобилующей ошибками таблице умножения, изданной Одесским отделением Госиздата. Фельетонист предлагает «собрать всех детей, отравленных одесским умножением, на отдельный отверженный остров, где четырежды восемь будет тридцать, а главой правительства — заведующий одесским Госиздатом» [М. Кольцов, Одесский гранит // М. Кольцов, Крупная дичь]. Он же мечтает о временах, когда «перестанут сводить детей с ума перевранными таблицами умножения» [Даже как-то странно, Избр. произведения 1; курсив мой. — Ю. Щ.]. К этой семье шуток принадлежит и анекдот о канцелярской описке, изменяющей мир и судьбу людей («подпоручик Киже»), и история сошедшего с ума учителя географии в ЗТ.

В более общем смысле данное место романа отражает известный мотив «прогулки по сумасшедшему дому» с объяснением, кто и почему туда попал. Такая сцена есть в романах Л. В. де Гевары и А. Р. Лесажа «Хромой бес» [гл. 3 и 9 соответственно]. Близкая параллель к ЗТ у Гевары — «историк, лишившийся рассудка с горя, что затерялись три декады Тита Ливия».

16//6

Бухгалтер, видя, что железо горячо, стал его ковать. Он