Романы Ильфа и Петрова - Юрий Константинович Щеглов

производительности труда, стал вызывать серьезную тревогу. Ко всем ранее запущенным массовым кампаниям: против бюрократов, волокитчиков, разгильдяев, исказите лей классовой линии, нетрудовых элементов, церковников, «бывших людей», кулаков, троцкистов, правых и т. п. — добавилась еще одна. В 1929 Совнарком РСФСР вынес ряд постановлений о борьбе с алкоголизмом и «шинкарством», т. е. продажей алкоголя на дому. Наркомздрав организует сеть наркодиспансеров, где применяется лечение гипнозом. В массовых журналах без прикрас описываются страдания жен и детей алкоголиков, откровенно рисуются устрашающие картины и без того полунищенского быта рабочих семей. Население поднимается на борьбу: газеты сообщают о конференциях, экспедициях, антиалкогольных неделях, бойкотах пивных, демонстрациях, опросах, коллективных письмах Сталину и других массовых действах. Колонны школьников 1 дефилируют по улицам с плакатами: «Алкоголизм и социализм несовместимы», «Долой вино и пьяный дурман», «Против пьянства отцов», «Требуем трезвости родителей», «Отец, не пей! Купи книги детям, одень их! Пьянство губит и тебя, и детей», «Мы отцу сказать сумеем: Не дружи с зеленым змеем» и т. п. [фото в КП 11,19 и 36.1929] и т. п. Выдвигаются требования закрыть пивные, изъять водку и пиво из столовых и клубных буфетов, прекратить их продажу в магазинах, заменить пивоварение производством прохладительных напитков и сладостей.

В мае 1929 «Правда» рапортовала о внушительных успехах в битве за трезвость: по словам центрального органа, пивоварение по Союзу сократилось на 30 %, пивные заводы переходят на изготовление кваса, содовой и сельтерской воды, пастилы и мармелада. Ликерный завод в Москве переоборудуется в предприятие по выделке фруктовых соков для киселей. Учреждены общественные наблюдатели по алкоголизму и «противошинкарские народные дружины». Параллельно с этим проводятся мероприятия по «культурно-бытовому отвлечению населения от пьянства»: пивные превращаются в чайные; театр, кино и книга наносят удар за ударом по водке и самогону. Вместе с тем, по признанию газеты, не везде все обстоит гладко: в Москве, например, наблюдается обратная тенденция — закрываются театры и открываются пивные, «на место кино ставится вино» [Новое на алкогольном фронте, Пр 06.05.29]. К осени подбиваются итоги летней кампании: газета констатирует, что «инициатива вырвана у врага из рук — он дрогнул, но еще не бежит» [Пр 15.09.29].

Рубрика «Бросившие пить и вызывающие других» построена по формуле, имевшей широкое хождение: «Колхозники такого-то района внесли в фонд обороны 2 тонны пшеницы и вызывают последовать своему примеру все колхозы района» [Пр 08.08.29]; «Группа рабочих ДГТФ подписалась на полуторамесячный заработок и вызвала администрацию последовать их примеру» [КН 37.1929]. В ряде газет была рубрика «ВНОСЯТ — ВЫЗЫВАЮТ», под которой печатались сообщения о пожертвованиях, например: «Вносим такую-то сумму в фонд помощи жертвам социал-фашизма и вызываем других» [Пр 18.05.29; Из 27–28.08.29] и др.

О внедрении призывов типа «делай, как я» в быт свидетельствует сообщение французского гостя: «В тифлисской библиотеке мы познакомились с оригинальной системой вызова читателям. На большой доске выставлены таблички с надписями типа: «Тов. Михайлов прочел книгу Джека Лондона «Железная пята» и вызывает тов. X также прочесть эту книгу». Напротив — такая же табличка, пока пустая, для ответа вызываемого» [М. Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 155]. На геркулесовской доске, как мы видим, пусты обе половины.

Что было реальностью и упоминаемое в ЗТ содержание вызова (не пить), видно из подписи под карикатурой: «— Ловко я мастеру нашему свинью подложил: бросил пить и его вызвал» [Советский юмор, ИР 04.05.29; на рисунке — двое рабочих у стенгазеты] 2.

18//13

Вот здесь, в месткоме, он только что говорил по телефону, еще горяча была мембрана и с черного лака телефонной трубки еще не сошел туман его дыхания. — Литературность фразы видна в сопоставлении с такими примерами, как: «Еще не исчез аромат из ларцов, где хранились Ваши украшения… струны лютни еще дрожат Вашею последнею песней» [М. Кузмин, Комедия о Евдокии из Гелиополя]; «Еще пахло ее хорошим английским одеколоном, еще стояла на подносе ее недопитая чашка, а ее уже не было…» [Бунин, Солнечный удар; опубл. в СССР в 1927 в его кн.: Дело корнета Елагина]. Разновидность оборота, описанного в ЗТ 19//6.

18//14

В нашем Черноморском отделении тоже есть свои слабые стороны, всякие там неполадки в пробирной палатке, но такого, как в «Геркулесе»… — Пробирная палатка [см. ДС 19//12] памятна русскому читателю по Козьме Пруткову, прошедшему в ней свое жизненное поприще. С его легкой руки имя этого учреждения стало восприниматься юмористически, а беззаветная многолетняя служба в нем — как пародия на солидную чиновничью карьеру. В новеллах о городе Колоколамске упоминается отец одного из обывателей Тигрий Евтушевский, гордый своей «долгой беспорочной службой в пробирной палатке» [Золотой фарш // Ильф, Петров, Необыкновенные истории…].

«Неполадки» — из газетного языка; «Заедают неполадки» [Пр 1929]. Слово «неполадки» внедрилось в советский язык в 1925–1927: в 1924 в лозунгах упоминаются «неладки», а в 1928 говорят о «неполадках» как о еще свежем термине [см.: Организация труда 01.1924; Ог 19.1928]. Слово, однако, встречалось уже в дореволюционной речи: «Всякую неполадку насквозь увидит» [Мамин-Сибиряк, цит. по ССР ЛЯ].

«В нашем Черноморском отделении тоже есть свои слабые стороны…» — ср. у А. К. Толстого: То ж бывало у нас и на Лысой Горе… [Поток-богатырь], где революционные курсистки приравниваются к ведьмам. Перекличка с балладой А. К. Толстого органична ввиду густых демонологических ассоциаций как «Геркулеса», так и подражающих ему «Рогов и копыт».

18//15

На диване с утра сидел выписанный из Германии за большие деньги немецкий специалист, инженер Генрих Мария Заузе. — В годы нэпа и индустриализации советская промышленность открыто равнялась на Запад; научно-технический уровень Германии или США был для СССР желанным и недосягаемым образцом. Одним из лозунгов дня было: «Учись у немца» [Пр 16.03.29]. Отечественные кадры посылались за границу изучать передовой опыт, а иностранные инженеры, мастера, рабочие (часто — лишившиеся работы в своих странах в результате мировой депрессии) были знакомыми фигурами на советских предприятиях и стройках.

Им нередко приходилось сталкиваться с косностью и бюрократизмом. Американский инженер, работавший на советских стройках в 1929–1930, описывает ситуацию почти теми же словами, что и авторы романа:

«…[Русские] платят иностранному специалисту валюту, выкачанную из народа ценой больших жертв, но игнорируют его рекомендации или пытаются его обойти… Джон Колдер, один из лучших американских инженеров, работающих в СССР, после трех месяцев ожидания и полного безделья поехал в Москву, чтобы устроить там скандал… Он приехал сюда с большим штатом помощников, чтобы поставить на ноги транспорт, но в конце концов пригрозил покинуть Россию, если ему и его людям не дадут работы» [Rukeyser, Working for the Soviets, 219–220; о мытарствах Колдера упоминает также Б. Галин в документальных очерках