Не верь никому - Джиллиан Френч

знаю, что тебе сказать. У нас все хорошо.

— Что именно хорошо? — Тон матери снова стал заботливым. — Послушай меня, пожалуйста. У твоего отца проблема. Мы прожили с ним пятнадцать лет, Перл, и я отлично знаю, каково это — быть рядом с человеком, надеясь, что он изменится…

— Мне надо идти.

— Нет, не надо.

— Меня зовут. Мне действительно пора. Я тебе перезвоню, ладно? Честно. — И Перл нажала «отбой». Она еще сидела, держа телефон в ладони и зажмурившись, когда аппарат снова завибрировал. Мама хотела сказать последнее слово. Девушка выключила мобильник, размышляя, не выбросить ли его по пути в мусорный бак, но в конце концов положила его в карман и вернулась к работе.

В секции Риза, как обычно, царило оживление. Он вечно веселил клиентов. Как, черт возьми, он мог вести себя так спокойно, когда она словно ходила с ножом в спине? Перл подумала, что можно подкараулить друга на кухне, зажать в угол, как на днях он поступил с Индиго, и заставить выслушать ее.

Они встретились глазами — мгновенное магнетическое притяжение, — но Риз не задержал свой взгляд и снова занялся клиентами: советовал им попробовать те или иные блюда, разливал вино, — и при этом находил время одарить Индиго медленной улыбкой каждый раз, когда та проходила мимо.

Перл быстро прошмыгнула в свою секцию, слишком резко придвинула стул к столу и попыталась подстроиться под его ритм. Может, у нее и не получится угнаться за ним, но зато она сумеет обдать его таким же холодом. Они двигались синхронно, как фигурки на декоративном катке: скользили, крутились и, встречаясь, шарахались друг от друга.

После ужина Перл уехала с отцом в Норт-Бич. Разговаривать было не обязательно. Она понимала, как он чувствует себя после ночи в «Таверне». Они пережили довольно много потерянных выходных, когда он не обременял дочь извинениями. В последнюю неделю отец ограничил себя двумя бутылками пива за вечер, и Перл притворялась, что не замечает его нервозности и раздражительности. Для нее стало бы даже облегчением, если бы он сдался и выпил третью, четвертую бутылку.

Но сегодня они отправились в Норт-Бич, чтобы погулять по берегу, и в этом ритуале были покой и безвременность. Перл словно снова стала десятилетней девочкой, ездившей на переднем сиденье и предвкушавшей, как на обратном пути они завернут за мороженым. А когда они возвращались домой, мама сидела на диване, листала журналы и ждала, когда отец с дочерью покажут ей свои находки. Забавно: порой Перл месяцами не думала о нынешней обездоленности, а потом ничем не примечательное воспоминание вроде этого вдруг всплывало в голове и приносило неожиданное чувство утраты.

В Норт-Бич была мощеная стоянка, где в дальнем углу находилась палатка с хот-догами, чей полосатый навес выцвел и обтрепался по краям. Отец поставил машину рядом, спросил: «Хочешь?» — и получил в ответ обычный косой взгляд. Он знал, что Перл не притрагивается к хот-догам с тех пор, как в шестом классе съела на ярмарке булку с несвежей сосиской и на карусели ее вырвало.

Они пошли по берегу, держа руки в карманах и обращаясь друг к другу, только если замечали что-то интересное: керамический черепок, испещренный трещинами; особенно крупный крабовый панцирь. Время от времени Перл наклонялась, чтобы разглядеть кусочки стекол, посверкивающие сквозь песок, но большинство из них оставляла на месте. В ее коллекции распространенных цветов было уже вполне достаточно.

Вдруг отец спросил:

— Так ты разговаривала сегодня с мамой?

— Она что, звонила тебе?

— Да, в клуб, после того как ты бросила трубку. Она очень расстроилась.

— Я не бросала трубку, и не орала на нее, и даже не грубила. Просто… мне больше нечего было ей сказать. — Перл взглянула на отца. — Небось, напустилась на тебя?

— Нет, только задавала вопросы, как мы живем, как у тебя дела. Я сказал, у тебя все хорошо. — Он потер уголки рта, наблюдая, как собака прыгает в воду за палкой. — Это ведь правда?

То, что отец заинтересовался ее делами, значило немало. В противоположность матери, он давал Перл больше свободы, чем ей было нужно. Девушка постаралась забыть о громовых ударах кулаков в дверь, о Кэссиди, похожей на попавшего в капкан зверя.

— Да, конечно правда. Мама вечно устраивает переполох на пустом месте. Если она желает знать, как мы живем, почему бы ей не приехать и не посмотреть самой?

— Потому что ее жизнь теперь там. Она много раз приглашала тебя на выходные, а ты всегда отказываешься.

— Чтобы спать на надувном матрасе и вести неловкий светский разговор с этим ее мужиком? Нет уж, спасибо. — Перл закусила губу. — Вышло грубо, я не хотела.

Отец пожал плечами.

— Ты ее дочь. Она волнуется о тебе.

— Вернее сказать, что она волнуется о тебе. Я всего лишь посредник.

— Чушь. Мама тебя любит, и ты это знаешь. — Отец пустил голыш по поверхности воды. — Тебе следует чаще ей звонить или хотя бы писать. Поддерживать общение.

— Хорошо, я постараюсь, — совершенно искренне произнесла Перл.

Через несколько минут ее телефон звякнул — сообщение. Девушка увидела на экране имя Бриджеса и, немного отвернув аппарат от отца, коротко ответила на его «Как жизнь?». Хотя отец все равно не имел привычки заглядывать в чужую переписку.

Бриджес: «Вчера вечером скучал по тебе».

Она подумала и написала: «Вы потом поехали куда-нибудь?» Может, катались на катере Тристана?

Пауза. Затем пришел смайлик — улыбающаяся рожица с рожками.

«Куда?»

Ответа не было так долго, что Перл уже собралась убрать телефон в карман. И вдруг: «Играешь в теннис?»

Ладно, наугад: «Никогда не играла, но можно попробовать».

«Завтра около двух?»

Перл медленно выдохнула через нос и послала пиктограмму в виде двух больших пальцев. Убирая телефон, она заметила около ноги кобальтовое стеклышко — вероятно, осколок старой бутылки из-под лекарства, отбитый бог знает сколько десятилетий назад на другом берегу, гладко обточенный временем и прибоем. Девушка вытерла его подолом футболки и посмотрела сквозь него на закат.

— Что-то ценное? — поинтересовался отец.

— Определенно.