Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

производит ее все больше и больше».

5 июля 1943 года: «Остатки библиотеки ИВО отправлены в утиль».

26 августа 1943 года: «Всю неделю сортировал книги. Собственными руками отправил несколько тысяч книг на гибель. На полу в читальном зале ИВО лежит груда книг. Кладбище книг. Братская могила. Книги, ставшие жертвой войны Гога и Магога, как и их владельцы».

На бумажные фабрики книги вывозили регулярно, а вот отправки в Германию начались позднее. Для них нужно было оборудование (ящики), согласование (с военными властями и администрацией железной дороги), разрешение из Берлина. Первая партия, в которую вошли архивные документы, уехала в конце октября 1942 года. 16 ноября в Германию отправили 50 ящиков с книгами, а в феврале 1943 года — 35 ящиков, где находилось 9403 книги. Места назначения было два: штаб-квартира ОШР в Берлине и Институт изучения еврейского вопроса во Франкфурте. Советские книги обычно отсылали недалеко, в Ригу, в Главную восточную рабочую группу ОШР. Последняя крупная отправка в Германию состоялась в июне — июле 1943 года, в нее вошло около десяти тысяч книг на идише и иврите[138].

Материалы, отосланные в Германию, представляли собой меньшинство «счастливчиков». Для большинства книг, рукописей и документов здание ИВО на Вивульского, 18, стало своеобразными Понарами, последней остановкой в пути на переработку.

Глава девятая

«Бумажная бригада»

По меркам гетто, работа в бригаде ОШР считалась легкой. Она не предполагала ни тяжелой физической нагрузки, ни унизительных занятий вроде чистки уборных. Сортируешь себе книги и бумаги, заполняешь каталожные карточки, составляешь описания папок из архивов. Не нужно тревожиться о том, что немцы возьмут на твое место поляка, который сильнее и опытнее, как оно бывало на заводах и в мастерских. ОШР был единственным местом за пределами гетто, где работали одни только евреи.

Евреи-охранники у ворот гетто не без насмешки называли эту группу «папир-бригаде» — «бумажной бригадой», подразумевая, что работа их не приносит реального результата. Возятся с бумажками — и всё. Название прижилось и облетело все гетто. Некоторые даже усовершенствовали шутку и переделали название в «папирене бригаде» — «бригада бумажных», то есть бригада хилых интеллигентов.

Здание ИВО на Вивульского, 18 было мирным и безопасным рабочим местом. Побои тут были не в ходу, почти все немцы-хозяева, за исключением Шпоркета, не повышали голоса. «Воспитанные господа», — с едким сарказмом писал Шмерке. Здание поддерживалось в хорошем состоянии, в нем были свет и отопление, невольники получали на работе обед (чай, хлеб и либо яйцо, либо картофелину) — его готовили в подвале[139].

А главное — немцы проводили в здании ИВО всего по несколько часов в день. Появлялись поздно, уходили рано, растягивали обеденный перерыв. Шпоркет и сотрудники ОШР по большей части сидели в своих кабинетах на Зигмунтовской улице. Когда немцев на месте не было, надзор осуществлял поляк по имени Вирблис, человек гражданский. Иоганнес Поль хотел, чтобы его рабочая площадка выглядела «цивилизованно», и не позволял выставлять в охранение военных. Помимо Вирблиса, единственной живой душой поблизости была пожилая полька, которая работала уборщицей в ИВО еще до войны и жила в лачуге в дальней части территории института.

Несмотря на все эти преимущества, здание ИВО не слишком высоко котировалось как место работы. В отличие от завода или склада тут нечего было украсть, а потом продать. Вокруг одни книги, а на них какой спрос? Не было коллег-христиан, у которых можно приобрести еду в обмен на деньги или ценности. Шмерке вспоминает, как над ним подтрунивал приятель, работавший в другом месте: «Нас на работе время от времени поколачивают. Но проще пережить удар прикладом или сапогом на сытое брюхо, чем работать голодным, когда кружится голова и крутит желудок»[140]. Многие из простых рабочих, занимавшихся переноской или упаковкой, просили отдел трудоустройства администрации гетто перевести их на более хлебное место.

Что до членов «бумажной бригады», которые все поголовно были книгофилами, они платили эмоциональную цену за свой труд: ощущали ответственность за отправку тысяч книжных томов на уничтожение, разрушение коллекций своего любимого ИВО. Когда Герман Крук предложил Рахеле Крыньской эту работу, она согласилась не сразу — боялась, что не сможет смотреть, как с книгами обращаются, будто с мусором. Крук и сам не мог привыкнуть к этому зрелищу даже через год после гибели первых книг: «При виде этого сердце разрывается от боли. Сколько ни привыкай, смотреть на уничтожение спокойно не хватает нервов»[141].

Каждое утро «бумажная бригада» собиралась в девять утра у ворот гетто и колонной по три, с бригадиром Цемахом Завельсоном во главе, двигалась по улицам города — прямо по проезжей части, поскольку ходить по тротуарам евреям не разрешалось. На работу и с работы их не водили ни немцы, ни литовцы, однако все знали, что если кто-то исчезнет, суровая кара ждет всю бригаду. Дорога до здания ИВО пешком занимала пятнадцать-двадцать минут и шла мимо дома, где Рахела Крыньская жила до войны. Она видела, что на воротах по-прежнему висит табличка с ее фамилией. И ей каждый раз казалось, что она читает эпитафию на собственной могиле[142].

Здание ИВО находилось в тихом зеленом жилом районе, вдали от шумного центра и грязного перенаселенного гетто. Задания на день Шпоркет давал необременительные, их можно было выполнить за два-три часа. Однако у хозяев из ОШР и невольников-евреев был общий интерес не спешить. Немцы не хотели уезжать из Вильны на новое место, ближе к линии фронта. У некоторых в Вильне завелись подружки, работавшие секретаршами или ассистентками при немецкой армии, гражданской администрации и в других организациях. Шмерке записал в дневнике: «Шефер хочет одного — чтобы мы суетились при появлении гостей и других посторонних, дабы продемонстрировать, что работа идет»[143].

Утренние часы, как правило, проходили без происшествий. Самое интересное начиналось, когда немцы удалялись на долгий обеденный перерыв. Охранник-поляк Вирблис тоже шел заниматься своими делами, работников оставляли без присмотра. Тогда они бросали работу: в теплую погоду валялись на лужайке перед зданием ИВО, принимали душ в подвале или попросту беседовали[144].

Одним из излюбленных развлечений в обеденное