Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

его глазах культурной катастрофы. Он также отметил параллель между судьбой виленских евреев и их книг. «Агония Института изучения идиша оказалась не только долгой и медленной; как и всем здесь, ему суждено окончить жизнь в братской могиле, вместе со множеством других. <…> Братская могила под названием “макулатура” растет с каждой минутой»[127].

Поль же был весьма доволен тем, как гладко проходила виленская операция. В донесении берлинскому начальству он хвастается: «Объекты сортируются еврейской рабочей силой… бесполезные материалы отделяются в виде макулатуры… сортировка в ИВО представляется эффективной мерой, поскольку отменяет необходимость отправки ненужных материалов в рейх»[128].

Предметы культа ждала та же судьба, что и книги. Сотрудники ОШР продали триста похищенных свитков Торы местной кожевенной фабрике, там пергамент пошел на починку подметок немецких армейских сапог. До такой переработки додумался Шпоркет. Еще бы, он же был скототорговцем и кожевником[129].

Калмановичу, человеку религиозному, тяжело было смотреть на осквернение свитков: «Странно в наше время выглядят свитки Торы. Сегодня я видел их в двух разных местах — все поруганные и порушенные. Стоят, прислоненные к стене в углу чердака — стоят нагишом десятки десятков свитков Торы и пророков, большие и малые, любимые и славные — по приказу хозяев. Какой их ждет конец?»[130]

Самым, пожалуй, вопиющим актом вандализма стала осуществленная Полем продажа свинцовых печатных пластин виленского издания Талмуда, выполненного Издательством Ромма — они весили шестьдесят тонн — на переплавку. Свинец пошел на немецкие фабрики по изготовлению оружия. Плавильный цех заплатил Полю по тридцать девять марок за тонну[131].

Уничтожались не одни лишь еврейские материалы. Как и предвидел Мюллер, помимо еврейских книг, команда Шпоркета занялась и другими образцами «враждебной литературы». В здание на Вивульского, 18, хлынули книги и архивы на русском и польском языках: русскоязычные книги из Государственной библиотеки имени Вроблевского и библиотеки Виленского университета, книги из польской Публичной библиотеки имени Томаша Зана, научной библиотеки Польского общества друзей науки, со склада издательства Йозефа Завадского и из библиотеки Виленской евангелической церкви — все их направили в ИВО для разбора и обработки. «Еврейской рабочей силе» (по выражению Поля) поручили «селекцию» и этих материалов[132].

ОШР даже направлял подневольных работников-евреев с особыми заданиями в местные церкви и соборы для разбора их собраний. Особенно запомнилась одна такая экскурсия: под началом профессора-поляка группа узников гетто разбирала 2500 томов библиотеки часовни Остра-Брама — главной католической святыни Вильны. Неподалеку от образа Девы Марии, обладавшего для верующих чудотворной силой, группа «отобрала» пятьсот томов христианской гомилевтики, экзегез и трудов по теологии для отправки в Германию. Скорее всего, то был первый случай, когда евреи нанесли длительный визит в Остра-Браму[133].

Позднее на склад в ИВО стали поступать рукописи и архивы из соседней Белоруссии. В апреле 1943 года особым эшелоном была доставлена обширная коллекция из смоленского музея и архива, здесь были летописи XVI и XVII веков, дневник постельничего Петра I, письма М. Горького и Л. Н. Толстого. Советские собрания из витебских архивов также перевели в Вильну, чтобы впоследствии отправить в Германию[134].

Шпоркет оказался дельным администратором. Он разбил «бригаду интеллигентов» на звенья, каждое располагалось в отдельном помещении здания ИВО. По воспоминаниям Суцкевера, сотрудники были распределены по помещениям так:

Первый этаж: советские материалы — Патурский, Шпинклер и Шпоркет; иудаика — Михал Ковнер и доктор Даниэль Файнштейн; польские книги — доктор Дина Яффе, Цемах Завельсон; библиографический отдел — Гирш Мац, Брайна Ас.

Второй этаж: отдел рукописей — Авром Суцкевер, Рахела Крыньская, Нойме Маркелес; молодежные исследования — Ума Олькеницкая; педагогический отдел — Ружка Корчак; отдел гебраистики — Израиль Любоцкий, Шмерке Качергинский; литовский отдел — Беньямин Ламм; отдел переводов — Зелиг Калманович, доктор Якоб Гордон.

Третий этаж и подвал: газетный отдел — Акива Гершатер, Давид Маркелес[135].

Три отдела из одиннадцати занимались нееврейскими материалами. Шпоркет участвовал в сортировке русских книг[136].

Вскоре после того, как началось уничтожение материалов, Шпоркет объявил Круку, что получил приказ «вывезти и переработать» библиотеку гетто. Крук пришел в ужас. Библиотека гетто была его любимым детищем, главным вкладом в культуру, а также единственным и важнейшим источником поддержания духа узников. Он бросился в бой и придумал, как отменить это распоряжение, натравив разные немецко-фашистские организации друг на друга.

Крук обратился к Якобу Генсу, начальнику полиции гетто — на тот момент, в июне 1942 года, он, по сути, руководил гетто. Попросил Генса получить распоряжение Франца Мурера, заместителя гебитскомиссара по еврейским делам, о том, что дубликаты книг из рабочего помещения ОШР должны быть переданы в библиотеку гетто. Генс, недавно сместивший инженера Анатоля Фрида с поста главы юденрата, стремился завоевать популярность среди интеллигенции гетто. Он был только рад сделать Круку одолжение. Мурер, заместитель гебитскомиссара, тоже хотел укрепить новое главенствующее положение Генса в гетто и согласился удовлетворить его просьбу. Он отправил в ОШР письменное распоряжение с требованием передать дубликаты книг по иудаике в библиотеку гетто. Получив распоряжение, Шпоркет решил, что Мурер, старший немецкий чиновник по всем еврейским делам Вильны, заинтересован в сохранении библиотеки гетто. У Шпоркета не было выбора — пришлось отказаться от плана «вывоза и переработки» библиотеки гетто[137].

Но это стало невеликим утешением в океане истребления книг. Крук тем временем принял еще одну предосторожность и переместил бо́льшую часть содержимого своей книжной малины из библиотеки гетто в другое место — в подвал в центре города, за пределами гетто.

После июля 1942 года в дневнике Крука почти нет упоминаний об операции ОШР в ИВО. Слишком мучительно было описывать происходившее — физическое уничтожение целой культуры. Однако ученый Зелиг Калманович вел в гетто собственный дневник и короткой строкой зафиксировал процесс гибели:

2 августа 1942 года: «Предприняты необратимые действия — все библиотеки демонтированы. Книги сброшены в подвал, точно мусор. Хозяин заявил, что вызовет грузовики для перевоза “макулатуры” на фабрику. Подвал необходимо освободить для приема очередной партии».

19 ноября 1942 года: «Соседняя бумажная фабрика закрылась. Бумаги из подвала продают на другую, до нее несколько десятков километров».

24 января 1943 года: «Постоянно вывозят макулатуру. Хозяин