Любимая девушка знахаря - Елена Арсеньева

Однако слово «ход» предполагает слово «идти», здесь же подобного действия не произведешь. Почти у самого пола Алёна обнаружила какую-то дырку высотой сантиметров в семьдесят, но то был не ход, а типичный лаз, в который следовало именно лезть, а то и вползать. Можно представить, во что превратятся через пять минут ее любимые французские джинсы!

Алёна размышляла, чем пожертвовать – джинсами или разгадкой тайны, как вдруг свет фонаря упал на какую-то бесформенную кучу на полу. Пригляделась – и обнаружила что-то вроде робы примерно 60-го размера: подобие огромного и просторного комбинезона, жутко испачканного землей на локтях и коленях. Понятно... Значит, в этой, если так можно выразиться, спецодежде Феич исследует подземные таинственные глубины. А вот интересно, поместится ли в ней Алёна Дмитриева?

С трудом, но все же поместилась. Нет, боже упаси, не стоит предполагать в нашей героине таких габаритов! На самом деле она носила 46-й размер, который вот уже много лет безуспешно пыталась сократить до 44-го, а лучше – до 42-го. В робу же уместилась с трудом потому, что очень уж неудобно было ее на себя напяливать. Пришлось сбросить жилетку. А впрочем, роба защищала от холода.

Ну и если она все же надета, нужно ее испробовать в деле, разве нет? Да, нужно, кивнула сама себе Алёна – и полезла в нору, которая вполне заслуживала название крысиной, такой оказалась тесной и узкой. Ползти приходилось, опираясь на одну только руку, потому что в другой был зажат фонарь, и писательница подумала, что участь искателей приключений значительно менее романтична, чем ее себе представляют любители авантюрного чтива.

«Вот сейчас ка-ак погаснет фонарь...» – вдруг подумала Алёна.

И, что самое интересное, фонарь взял да и погас.

С нашей героиней такое случалось сплошь и рядом. В смысле, у нее бывали моменты предчувствий. Но она им не доверяла, вернее, не умела ими пользоваться. Мало ли какой бред придет в голову такой отъявленной фантазерке, как Алёна Дмитриева, что же, на все реагировать? Небось с ума сойдешь от несбывшихся надежд или страхов! Вот так же произошло и сейчас. Она просто не обратила внимания на эту мгновенно ужалившую мысль: а что, если погаснет фонарь? Не обратила – ну и получи, фашист, гранату!

С другой стороны, что Алёна могла сделать? Только вернуться. Вот она и решила вернуться, при свете или без, неважно. И начала разворачиваться. Было ужасно тесно, неудобно, но кое-как Алёне удалось это сделать. В теснотище и темнотище было совершенно непонятно, где, собственно, что, только верх от низа удавалось отличить, да и то весьма условно, а право-лево, спереди-сзади – вообще нереально определить. Алёна довольно чувствительно шарахнулась о какую-то деревяшку, наверное, опору, испугалась – не свалить бы ее, потом попыталась вспомнить, в каком месте подвала она видела эту опору и видела ли ее вообще, как вдруг...

Ну правильно, ее очередное предчувствие оказалось вещим: деревяшка вдруг начала на нее валиться! А тут и без всяких способностей к предвидению дальнейших событий ясно, что последует, если на человека падает опора свода. Идиота (вернее, идиотку, которая ее сшибла) завалит землей!

Алёна рванулась куда-то, отпихнув ногой подлую деревяшку, немного проползла в каком-то сумасшедшем темпе, слушая звук мягко обрушивающейся земли, кое-как осознала, что та падает уже не на нее, что она все же не засыпана, вырвалась... Но куда? В какую сторону теперь ползти? Вперед или назад? И как отличить одно от другого? Никаких мыслей на сей счет не имелось. А фонарь она уронила там, где начался обвал. Да и что в нем проку, в несветящем-то? В довершение всего Алёна не могла вспомнить, ползла по прямой или поворачивала, и сколько раз. Делать было нечего, кроме как продолжать двигаться наудачу. В конце концов, подземный лаз где-то же закончится!

Вообще он вполне мог кончиться тупиком, но эту мысль Алёна с гневом изгнала из глубин подсознания, как подлую и предательскую. Ей хотелось думать, что она не совсем запуталась в направлениях и ползет не невесть куда, а возвращается в подпол дома Феича. Такая мысль вселяла бодрость, а потому Алёна сосредоточилась на ней.

Она ползла и ползла, вспоминая одну из любимых своих героинь – пани Иоанну, которой тоже пришлось освоить ползучий путь передвижения в подземном ходе, однако тот ход был прорыт силами самой пани Иоанны, это раз, а во-вторых, он все же привел ее к спасению... Ну, раз повезло героине Хмелевской, почему должно не повезти Алёне Дмитриевой, которой, вообще-то, всегда везет? Правда, не повезло в единственной безумной и страстной, может быть, последней любви, так и что, ведь на том жизнь не кончилась...[16]

Отогнав от себя видение некоего лица с колдовскими (ну да, наша героиня не столь давно была так безумно влюблена, что находила самые несусветные эпитеты для предмета своих чувств!) черными глазами и, главное, прогнав совершенно убийственные в данной ситуации мысли о том, что в те незапамятные времена она была убеждена, будто умрет с горьким именем Игорь на устах, Алёна продолжала путь на четвереньках, постепенно привыкая к диковинному способу передвижения, начиная более четко воспринимать окружающее и осознавая, что рельеф местности, так сказать, ей незнаком. Совершенно точно – она не проползала вот это углубление и об этот выступ в стене не ударялась плечом... А впрочем, Алёна отличалась изрядной топографической тупостью, поэтому не слишком доверяла своим ощущениям – просто ползла, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, и завидуя никталопам, из которых ей был известен отнюдь не только чудаковатый географ Жак Паганель, но и некоторые другие личности. Вообще с никталопами у нее с прошлой осени были очень сложные отношения. С никталопами, а также с дальтониками. Общение с некоторыми из них едва не возымело самые необратимые для нашей вездесущей героини последствия... На счастье, все обошлось[17].

Сейчас Алёна с превеликим удовольствием подзаняла бы у никталопов их способностей. И, кажется, мечты ее начинали сбываться: чем дальше она ползла, тем отчетливей различала вокруг себя очертания стен. Неужели наступила-таки долгожданная никталопия? Но спустя несколько мгновений стало ясно, что благоприобретенные дефекты зрения тут вовсе ни при чем. Откуда-то проникал свет, вот в чем дело! И еще через пару минут Алёна обнаружила, что над головой у нее уже не земляной свод, а нагромождение каких-то черных балок, сквозь которые мерцает сумеречное небо.

Из записок Вассиана Хмурова

Что рассказал дядька Софрон

«Наверное, они неминуемо оставили бы следы, когда б к вечеру не нанесло с долины Амура ветер. Он принялся трепать зацветшую тайгу так, что над прииском закружился розовый ветер из шиповниковых лепестков. Максим, когда два лепестка прилипли к его губам, блаженно улыбнулся и втянул их в рот. Осторожно, с наслаждением пожевал. На губах словно бы остался вкус поцелуя. Как давно, ох, как давно он не целовал ничьих губ! Но, может быть, совсем скоро...

Он оглянулся. В это время тут никак не могло быть Софрона, но Максиму хотелось поймать чей-то дружеский, понимающий взгляд, хотелось радостно подмигнуть близкому человеку (а ближе Софрона и Тати не было у него сейчас никого на свете). Софрон разделил бы его радость: ветер, который сдул лепестки с шиповниковых кустов, а в том числе и с того, который рос около подземного хода, – это был ветер-помощник, ветер-пособник!

Максим наткнулся на взгляд Акимки – и спохватился, что забылся, и мигом принял тот же угрюмый, хмурый, настороженный вид, какой напустил на себя ночью, когда призрак белого тигра возмутил покой острожных. Надо еще не забыть озираться заполошно и украдкой бросать испуганные взгляды в сторону острова. Что Максим и проделал незамедлительно, приметив – Акимка тоже туда косяка дает то и дело. Боится! Эх, Акимка, гольдская твоя трусливая душа! Тебе есть чего бояться, но вовсе не призрака тигра...

Максим старательно играл свою трагическую роль до самого вечера, а когда кандальные начали вытягиваться в привычный строй, задирая на себе лохмотья для осмотра – а как же, не утащили ли они драгоценные кварцы с золотинами, не оскудили, не обездолили ли казну?! – был уже настороже. И первый услышал перезвон колокольцев и заунывный перестук шаманского бубна, которые раздались с того края отвала. Услышал – и изо всех сил начал дрожать.

– Амба! – взвизгнул Акимка.

Стражники вскинули винтовки, целясь в сторону едва различимого за деревьями Виноградного острова. Однако белесая тень на сей раз мелькнула с другой стороны, на вершине кряжа. Мелькнула – и скрылась за деревьями, а звон колокольчиков и перестук бубна метались, плелись среди стволов, перекликались, звали... Кого звали?

Акимка упал на колени, закрыл голову руками, чуть слышно застонал. Черт, как мешал Максиму этот глупый суеверный гиляк! Ну куда он лезет? Того и гляди все дело сорвет со своей уверенностью, что именно по его душу является призрак убитого тигра!