Любимая девушка знахаря - Елена Арсеньева

В голове девушки царила такая же несуразная мешанина. Мысли о побеге не оставляли. Казалось, так легко отстать и затеряться в чащобе, потом повернуть назад – и... Ну в самом деле, неужели Племяш будет в нее стрелять? Да у него и обрез-то, очень может быть, не заряжен. Просто пугает он, просто пугает!

Честное слово, Маруся непременно попытала бы судьбу, когда бы знала, куда это «повернуть назад». О том, как добраться до деревни, она ведать не ведала, а бежать, чтобы в дремучем лесу заблудиться, – да кому ж оно нужно?! А вдруг тут и зверье дикое водится? Не просто же так, не на человека же взял с собой обрез Племяш!

Но главное, что останавливало Марусю в ее мыслях о побеге, было воспоминание о словах парня: «Дядька золото роет, вот ты ему и подсобишь». Все понятно: дядя Вассиан нашел варнацкий клад, захованный в земле, и пытается его выкопать. Но при чем здесь Племяш? Или он был тем самым человеком, которому Вассиан поверил, который и сманил его в лес? Что-то непохоже... Племяш – гора грубой силы, по роже видно, что думать не шибко привык, а Вассиан-то Хмуров...

– Что ж ты еле тащишься? – недовольно обернулся Племяш. – Не хочешь разве разбогатеть скорей?

– Ты свои сказки кому другому рассказывай, – огрызнулась вконец замученная и дорогой, и сомнениями Маруся. – Прямо ждал ты меня, чтобы отвести туда, где я разбогатею! Почем я знаю, может, только и ждешь, чтоб придавить?

– Дура девка, – равнодушно покосился Племяш. – Хотел бы – уже б давно придавил да еще и попользовался с охоткой. А ударилась бы бежать – право, не пожалел бы жакана. Хватит болтать, уже придем скоро. Вот через завал проберемся, а там рукой подать.

Маруся заметила, что стены того обширного оврага, по которому они пробирались, той самой Золотой пади сильно сузились и стали почти отвесными. Деревья на них стояли плотной стеной, перемежаемые частым и крепким подлеском, тут же плелся оградой шиповник, а между стенами громоздился природный завал из бурелома, возможно, нанесенный сюда некогда ливневыми потоками. Лишенные листвы, серые, промытые дождями, кое-где тронутые серо-зеленым мхом стволы громоздились, будто сплетенные вместе скелеты. Сучья, словно бы нарочно заостренные и обтесанные, торчали грозно, готовые пронзить каждого, кто осмелится неосторожно полезть на завал, и Маруся даже удивилась, что не усажены они телами безрассудных искателей быстрой дороги. Хотя тут надо быть даже не безрассудным, а вовсе сумасшедшим, чтоб на такой завал лезть...

Она думала, что Племяш станет продираться сквозь шиповник, дабы обойти бурелом, однако тот прошелся вдоль завала, что-то высматривая, потом кивнул удовлетворенно и обернулся к Марусе:

– Давай руки протяни.

– Еще зачем? – удивилась она, безотчетно вытягивая руки вперед.

И тут Племяш с невиданным проворством выхватил из кармана веревочку и обмотал вокруг ее кистей. Маруся рванулась было, но он держал крепко.

– Ты что? Ты что?! – крикнула девушка дико, дергая руки.

– Да тихо ты, – ухмыльнулся Племяш. – Завал одолеем – немедля развяжу, вот те святой, истинный крест.

Он как-то странно помотал головой, и, наверное, это означало крестное знамение, которое ему нечем было сотворить: руки его были заняты тем, что привязывали еще одну веревку к той, которая стягивала Марусины запястья. Теперь девушка оказалась у него как бы на поводке, словно собачонка.

– Ты сдурел? – простонала она в отчаянии. – Как я со связанными руками через завал полезу? Да на первый же сук напорюсь! Ты смерти моей хочешь? Так лучше застрели, будь милосерден!

– Ну, коли просишь... – хохотнул Племяш. Но увидел, как помертвела, как покачнулась Маруся, и рассердился: – Ну не раз уже было ведь говорено, что доведу тебя живой до дядьки. Но через завал, ты правильно говоришь, лезть не способно. Полезем мы не через завал, а под ним: есть вон там место, где протиснемся поодиночке, я первым, ты за мной, – так вот хочу я, чтоб ты не дернулась тут в бега обратные. Гоняйся потом за тобой по лесу... Все равно поймаю ведь, да времени жалко, ну и тебя тоже, поскольку потом придется дуру уму-разуму учить, и не токмо словесно, уж не обессудь...

Маруся даже удивилась тому, сколь словоохотлив и рассудителен оказался столь неотесанный с виду парнище. В самом деле говорил он вещи хоть и пугающие, зато убедительные. И глаза у него теперь вовсе не были пустыми, как раньше, в деревне. Притворялся, значит? Ваньку валял? Однако лихо у него получалось!

– И еще скажу, – продолжил так же убедительно Племяш, – Боже тебя сохрани там, под завалом, туда-сюда дернуться. Ползи, в землю вжимаючись, ползи, словно ужака какой, старайся не горбатиться, не то зацепишь сук неосторожно, а поди потом отцепись. Но коли случится такая незадача, туда-сюда не дергайся, а постарайся высвободиться бережно. Тут, вишь ты, такая засада, что из-за одной лесины вся громада рухнуть может. И проткнет тебя сотней суков... Тяжко будет! Поняла ли? Как тебя тетка звала... Маруська, что ль?

– Поняла, – кивнула девушка испуганно.

Лезть под завал не хотелось отчаянно, а что делать? Рвись не рвись, теперь она на сворке у Племяша. Податься некуда.

Ее так и трясло, так и колотило, когда Племяш распластался на земле и, вжимаясь в нее всем телом, вполз под завал, извиваясь, словно и впрямь был огромным толстым ужом. Длинная веревка от Марусиных запястий скользила за ним маленькой юркой змейкой. Маруся думала, что ползти Племяш будет долго, но вот уже с той стороны завала раздался его чуть запыхавшийся голос:

– Давай, Маруська! Да смотри бережней, задницу не задирай, титьки в землю вжимай.

– Тьфу на тебя, – сердито пробормотала Маруся, вдруг застеснявшись, – охальник чертов!

Она распласталась на земле и, пытаясь подражать телодвижениям Племяша, поползла под завал.

Ужас, который она испытывала, лишил ее осознания времени совершенно. Если парень вроде бы один миг скользил под страшным нагромождением ветвей, то Маруся будто полжизни под ними провела. Она почти не дышала, ощущала страшную дрожь, которая била ее так сильно, что и в ледяном озере подобного не чувствовалось. Марусе казалось, будто эта колотилка так и вздымает ее над землей, поднимает ближе к страшным сучьям, готовым подцепить одежду – и уже больше не выпустить.

Девушка даже не заметила, как проползла завал и вылезла наконец на траву, на вольный воздух. Продолжала елозить на животе, ничего не видя ни вокруг, ни перед собой, кроме земли, и очнулась, когда сквозь муторный звон в ушах пробился насмешливый голос Племяша:

– Да будя, будя тебе, вставай уже, пузо сотрешь до дырок!

Маруся уставилась в землю и обнаружила, что та зеленая, а не серая, как там, под завалом. Да ведь она уже лежит щекой на траве! Выползла! Рванулась было вскочить, но тут же замерла и осторожно, испуганно попыталась обернуться: а вдруг нижняя часть тела еще под сучьями? Вдруг заденет их – и они рухнут на бедра, на ноги...

– Поднимайся, – приободрил ее спутник. – Вылезла ты. Все.

Маруся встала на четвереньки и поняла, что отползла от завала на добрую сажень. Кое-как распрямилась, отряхнулась от серой земли и травы. Подышала глубоко.

Племяш подошел, развязал ей руки.

– Что, уж не боишься, что сбегу? – с угрюмым задором спросила Маруся.

– А куда тебе бежать? И-ех, милка моя, бежать-то тебе и некуда! – хихикнул Племяш с ухватками деревенского парня, который зовет девку на вечерку и знает, что девка ему не откажет. – Потому что мы почитай пришли. Вот за той рощицей... два шага...

Рощица кончилась и впрямь быстро. Не два шага, но не более двух сотен. Солнце, обогнувшее лес, ударило по глазам, едва вышли из-за деревьев, и Маруся зажмурилась было, а только потом разглядела почернелый от времени сруб среди давней, уже сильно замшелой, неопрятной вырубки. Тут же увидела груду выкопанной земли и высокого светловолосого парня, который с превеликим любопытством пялился на них с Племяшом.

* * *

Сойдя с лесенки, Алёна осмотрелась, водя фонарем вокруг, – да так и ахнула. Сверху было не разглядеть, но сейчас она подумала, что старинное имя Вассиан недавно возникло более чем уместно. Место, в котором она очутилась, меньше всего напоминало деревенские подполья, и опасаться встречи с подполянником (или надеяться на нее, ха-ха!) тут не стоило. Не слишком-то высокое (Алёне с ее ростом в 172 сантиметра приходилось гнуться в три погибели), оно все же было устроено настолько основательно, с накрепко утрамбованным потолком, подпертым столбами из какого-то крепкого дерева, с плотно убитым полом, как если бы было рассчитано не на хранение продуктов, а на сборища изрядного количества народу. Воздух не отдавал затхлостью, более того – Алёне показалось, что пахло здесь сухими травами и вроде бы даже ладаном. Ничуть не удивительно, если окажется, что рукопись Вассиана имеет отношение к старообрядчеству – ну очень похоже на тайную молельню! Возможно, та рукопись, которую ищет Феич, – какое-нибудь старообрядческое Евангелие или вообще немыслимый складень, украшенный драгоценностями. Тогда это и в самом деле клад. Когда-то Алёна писала про старообрядцев, про их шифры (в книге-то шифры она выдумывала сама, но, что называется, на реальной основе), про их сокровища – и ужасные опасности, которые подстерегают их искателей в подземных ходах.[15]