Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Наш друг «М. А. Оксон» говорит, что полковник Олькотт «выступил вперед, чтобы просветить нас»; вряд ли он мог бы выразиться менее точно. Он никогда не выступает вперед и не претендует на то, чтобы кого-либо просвещать. Публика хотела бы знать о взглядах теософов, и наш Президент попытался вкратце, сколь это возможно в рамках одной статьи, дать беглый взгляд на ту истину, которую он изучил. То, что результат не мог быть полностью удовлетворительным, было совершенно неизбежно. Не хватило бы и многих томов для того, чтобы ответить на все вопросы, естественно возникающие в пытливом уме; лишь библиотека из большого количества толстых книг могла бы уничтожить предубеждения тех, кто давно стоит на якоре вековых метафизических и теологических заблуждений, а возможно – и ошибок. Но хотя наш Президент не виноват в приписываемой ему «претензии на просвещение» спиритуалистов, я думаю, что он безусловно высказал несколько намеков, заслуживающих внимательного рассмотрения непредубежденными людьми.

Я сожалею, что «М. А. Оксон» не удовлетворен одними лишь предположениями. Ничто, кроме полной и неприкрытой истины, не удовлетворит его. Мы должны «сопоставлять» наши теории с его фактами; мы должны, опять же, низвести нашу теорию до возможности «точной демонстрации». Нас спрашивают:

Где находятся провидцы? Что представляют их записи? И, самое главное, что свидетельствует об их подлинности?

Я отвечаю: провидцы там, где еще существуют «Школы Пророков», и там же находятся их записи. Хотя спиритуалисты не способны отправиться на их поиски, но философия, которой они учат, привлекает своей логикой, и ее принципы математически доказуемы. Если это не так, пусть это будет показано.

Но, в свою очередь, теософы могут спросить и спрашивают: где доказательства того, что медиумические явления связаны исключительно с деятельностью бестелесных «духов»? Кто является «провидцами» среди медиумов, одаренными безошибочной ясностью видения? Какие существуют «тесты», не оставляющие возможности для альтернативного объяснения? Хотя Сведенборг был одним из величайших провидцев, и в его честь создаются церкви, но все же, за исключением того, что у него имеются приверженцы, как можно доказать то, что «духи», которых он видел, – в том числе дух Павла, – прогуливавшиеся в шляпах, были чем-либо иным, кроме плодов его воображения? Являются ли духовные возможности живого человека столь хорошо изученными, что медиумы могут точно сказать, когда прекращается их собственная деятельность и они начинают быть проводниками потустороннего влияния? Нет; но, вместо того, чтобы ответить на наше предположение, что этот вопрос открыт для дискуссии, «М. А. Оксон» обвиняет нас в попытках опровергнуть то, что он обозначает как «кардинальная догма нашей веры», то есть веры спиритуалистов.

Догма? Вера? Это правая и левая опора любой подавляющей душу теологии. Теософы не имеют догм и слепой веры. Теософы всегда готовы оставить любую идею, если ее ошибочность доказана строгим логическим путем; пусть спиритуалисты сделают то же самое. Догмы – это игрушки, которые восхищают и удовлетворяют лишь неразумных детей. Они являются производным человеческих спекуляций и предубежденной выдумки. В глазах истинной философии кажется оскорблением общепринятых представлений то, что мы хотим оторваться от идолов и догм христианской или языческой экзотерической истины, чтобы взять их же из церкви спиритуализма. Спиритуализм должен быть либо истинной философией, доступной для проверки общепринятыми критериями логики, либо же он должен найти свою собственную нишу позади разрушенных идолов множества предшествовавших ему христианских сект.

Осознавая бесконечность абсолютной истины, теософы отказываются от всяких претензий на непогрешимость. Они сметают, как пыль со своего пути, самые любимые предубеждения, самые «благодатные надежды», самые сильные «основные желания», если их ошибочность установлена. Их высочайшая надежда состоит в том, чтобы приблизиться к истине. То, что им удалось обогнать на несколько шагов спиритуалистов, доказывается их уверенностью в том, что они не знают ничего в сравнении с тем, что нужно знать; в их готовности пожертвовать всякой любимой теорией и эмоциональными побуждениями перед лицом факта; в их абсолютном и безоговорочном отрицании всего, что имеет запах «догмы».

С большим риторическим мастерством «М. А. Оксон» рисует результат вытеснения спиритуалистических идей теософскими. Вкратце, он показывает спиритуализм как безжизненный труп:

Тело, из которого вырвана душа, и о котором большинство людей не будет заботиться.

Мы отмечаем, что на самом деле справедливо обратное. Спиритуалисты вырывают душу из истинного спиритуализма тем, что они принижают Дух. Из бесконечного они делают конечное; из божественного субъективного они делают человеческое и ограниченное объективное. Являются ли теософы материалистами? Не согреваются ли их сердца той же «чистой и святой любовью» к «своим возлюбленным», что и у спиритуалистов? Не пытались ли многие из них долгие годы «найти доступ в царство духа через ворота медиумизма», – и пытались понапрасну? Но утешение и уверенность, которых не мог дать нам современный спиритуализм, мы нашли в теософии. В результате этого мы верим гораздо более твердо, чем многие спиритуалисты – поскольку наша уверенность основана на знании, – в общность тех, кого мы любим, с нами самими, но не в виде материализованных духов с бьющимися сердцами и потными лбами.

Придерживаясь таких взглядов в отношении логики и факта, мы чувствуем, что когда спиритуалист произносит перед нами слова «догма» и «факт», дискуссия невозможна, поскольку нет общей платформы, на которой мы могли бы встретиться. Мы отказываемся ломать головы, борясь с призраками. Если бы факту и логике придавалось то значение, которого они заслуживают, то в этом мире не было бы больше храмов для экзотерического поклонения, христианского или языческого, и метод, предлагаемый теософами, приветствовался бы как единственный, обеспечивающий действие и прогресс – прогресс, который нельзя остановить, поскольку каждый шаг дает возможность увидеть гораздо бóльшие шаги, которые должны быть сделаны.

Коротко о том, как создаются у нас «провидцы» и «их записи». В «Спиритуалисте» за 11 января я нахожу высказывание д-ра Пибла о том, что в соответствующее время он:

Опубликует факты о дравидийских брахманах, которые дозволено. Я говорю «дозволено», потому что некоторые факты были узнаны при клятвенном обещании хранить их в секрете.

Если даже от случайного путника требуется сохранение тайны, прежде чем ему будет показано кое-что из не очень важных психо-физиологических феноменов, не может ли быть так, что Братство, к которому принадлежат некоторые теософы, также имеет доктрины, записи и феномены, которые не могут быть открыты непосвященному и незаинтересованному, без обвинений, направленных против их реальности и авторитетности? Уж это-то, по крайней мере, «М. А. Оксон» знает, как я полагаю. Поскольку мы не навязываем себя нежелающей публике, а лишь отвечаем в условиях принуждения, нас вряд ли можно обвинить в упрямстве, если мы не предлагаем разношерстной публике ни «провидцев», ни «их записи». Когда Магомет готов идти к горе, гора должна стоять на своем месте.

Поскольку из тех, кто производит такой поиск, никто не может полагать, что мы, теософы, посылаем его в такое место, где не было бы опасностей для опрометчивого человека, я приведу цитату из знаменитого комментария к Бхагавадгите, написанного нашим братом Харричандом Чинтамоном, в которой содержится безусловное допущение того, что:

В Индии, как и в Англии, доктрины существуют для образованных, а догмы – для необразованных людей; грубое мясо – для мужчин, а молоко – для детей; факты – для немногих, а фикции – для многих; реальность – для мудрого, выдумки – для простака; эзотерическая истина – для философа, а экзотерический миф – для дурака.

Подобно философии, которой учит этот автор в цитируемой работе, задачей Теософического общества является «очищение духовной Истины».

Нью-Йорк, 20 января 1877 года.

Одушевленные статуи

Перевод – К. Леонов

Слову фетиш – не имеет значения, по какой причине – придается в словарях весьма ограниченный смысл «объекта, временно избранного для поклонения», «небольшого идола, используемого африканскими дикарями», и т. д., и т. д.

Дюлор в своей книге «Древние идолопоклоннические культы» определяет фетишизм как «восхищение объектом, который невежественные и слабоумные люди считают местом пребывания бога или гения».

Все это без сомнения весьма учено и глубоко, но лишено таких качеств, как правдивость или точность. Фетиш может быть идолом у африканских негров, согласно словарю Вебстера; и конечно существуют слабоумные и невежественные люди, которые поклоняются фетишу. Однако теория о том, что определенные объекты, например статуи, изображения и амулеты, являются временным или даже постоянным местом обитания «бога», «гения» или просто духа, разделялась некоторыми из наиболее интеллектуальных людей, известных истории. Она была создана не невежественными и слабоумными, поскольку большинство мудрецов и философов мирового масштаба, от доверчивого Пифагора и до скептика Лукиана, верили в такие вещи в древности; и поскольку в наш высокоцивилизованный и ученый век в нее все еще верят несколько сот миллионов христиан, то могут ли быть правильными вышеприведенные определения, или то, которое мы сейчас приведем? Отправление обряда причащения, таинства пресуществления «в предполагаемом обращении хлеба и вина причащающегося в плоть и кровь Христа», превращало бы хлеб, вино и общинный сосуд с ними, в котором они находятся, в фетиши – не в меньшей степени, чем дерево, лоскут или камень африканских дикарей. Каждое чудотворное изображение могилы или статуи святого, Девы Марии или Христа, в римско-католической или греческой церквях, должны, таким образом, рассматриваться как фетиши; поскольку кем бы не совершалось это предполагаемое чудо, Богом или ангелом, Христом или каким-либо святым, их изображения или статуи действительно становятся – если чудо признается подлинным – «местом обитания», на больший или меньший срок, Бога или «Божьего ангела».