Утятинский летописец - Евгения Черноусова

женитьба на самой богатой невесте уезда Аглае Барташевской могла его спасти. А она явно предпочитала старшего брата. Правда, устранив брата, он цели этой не достиг. Аглая после смерти Василия Михайловича замуж не пошла ни за кого. Говорили еще в народе о том, что старший Коневич нашел перед смертью клад разбойника Кайло. Может быть, этот клад и был причиной убийства?  Бесспорный факт, что после смерти брата Михаил Михайлович с долгами расплатился.

– То есть Коневича не человек, а нечистая сила убила?

– Убивает всегда человек, а нечистая сила его направляет. Только тот, кто душу продал, перед богом злодей, а перед людьми вроде невинным сказывается.

– Разве? Вы же сами говорите, что все его виновным считают?

– Надо быть, разулся неаккуратно.

– Машенька, и ты в демона веришь?!

– Я, Гришенька, не верю. Но он ко мне являлся.

Гомонившие родственники враз замолчали. Только у Лизы вырвалось:

– Ты разувалась на кладбище?

– Да. Дело было ранней весной того же 53-го года. Тогда папенька решил отдать меня за Микулина. Я действительно была в отчаянии. Но про демона не вспоминала, просто ноги промочила. У могилки разулась, сидя на скамейке, и почти сразу демон появился…

Помолчали. Спросить решилась опять Лиза:

– И как он тебя искушал?

– Она. Демон явился в женском облике. Одной знакомой по пансиону. Она спросила, как можно отменить свадьбу. Я ответила, что никак. Папенька и Федор Ионович так решили. Тогда она сказала, что только смерть одного из них поможет.

– Ну?!

– Об отце мы не толковали, об этом и речи быть не могло. Она и скажи: пожелай смерти жениху. А я ответила, что не мне решать, кому сколько жить, а богу. Она поглядела мне в глаза, сказала: «Тогда страдай» – и ушла.

– Маша, – осторожно спросил Григорий Акимович. – А почему ты решила, что это был демон?

– Когда я вышла с кладбища и перекрестилась на храм, то вспомнила, что мадмуазель Котова, в образе которой ко мне демон явился, уже восемь лет как покойница.

– Марья Игнатьевна, – сочувственно спросила невестка. – Неужели ваш первый муж был так страшен?

– Страшна была жизнь с ним. А он сам был отвратительным.

– Тогда надо было отказаться от брака – и всё.

– А Маша отказалась. Она даже на венчании, когда священник спросил: «Имеешь ли, Мария, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, взять себе в мужья сего Федора, его же здесь пред тобою видишь?» промолчала. Я это очень хорошо видела, – сказала Лиза.

– Как же? А священник?

– А отец Василий от нее отвернулся поскорее и жениху: «Не обещался ли еси…». И быстрее «Благословенно…». Знал, что сестру силком замуж выдают.

– Как же так? И отец, и священник…

– Это ты папеньку не знала, – махнула рукой Лиза. – Ему наши слова – тьфу!

– Лиза, прекрати! – вмешался Вася. – Папенька нам добра желал.

– Такое добро себе забери! Тебе маменька покойная, небось, не говорила, а я-то знаю, что Федор Ионович на Машу руку поднимал! А ты, Маша, даже на словах смерти ему не могла пожелать! Вот я бы сразу с демоном столковалась бы! Потому что проживи папенька еще несколько лет, непременно и мне бы такого гнусного старика нашел бы!

– То-то я слаб оказался, так ты у меня в девках и засохла!

Лиза заплакала. Маша прижала ее к себе и сказала:

– Забыл, Васенька, как за Мовшевича ее отдать грозился? – Лиза невольно фыркнула. – Папенькин ты сын! Так вот, скажу я тебе, братец, ежели ты Густеньку, радость нашу, когда подрастет, решишься за такого паршивца отдать, я к демону обращаться не стану. Я тебя своими руками вместе с нежеланным женихом удавлю!

Вася обиженно поглядел на сестер, на жену, на зятя и ни в ком поддержки не увидел. Привыкши, чтоб за ним оставалось последнее слово, сказал:

– Что, лучше как у Васякиных?

Это был довод…

– Мой папенька замужество мое решил, а Васякины – безбрачие дочери. Каждый сам за себя должен решать!

– Если сын родится, Игнатием его назову, – с вызовом сказал Вася. – В честь папеньки.

– Что ж, имя хорошее.

Вечер закончился мирно. Когда Зильберы уже прощались у порога, невестка спросила:

– Вы родственника Шпильманов видали уже?

У Марьи Игнатьевны сердце дрогнуло:

– А кто приехал?  Карл Визе?

– Нет, Шпильман. Здоровенный такой детина наподобие их соседа Тимофея Силыча. А жена у него типичная немочка, такая беленькая кудрявенькая овечка. И такой бесцветной особе такой добрый молодец достался!

– Знаешь, а я тоже о Коле подумал, – шепнул Григорий Акимович, подсаживая жену в коляску.

– Да, – вздохнула  Марья Игнатьевна. – Только Коля худенький и роста самого среднего, да и фамилия…

– Да, а что про Васякиных вы говорили?

– Ах, Гриша, ты лет уж чуть не тридцать в Утятине живешь, а все сплетни наши тебя стороной обходят. Катя, дочь их единственная, была ими богу обещана, когда умирала от какой-то детской болезни. В монастыре воспитывалась, потом послушницей была принята. А у них, ты помнишь, келейки вдоль ограды выстроены?  Вот игуменья матушка Варвара, ночью двор церковный обходя, шум в одной из келий услышала. Зашла, увидела большие сапожищи у входа, по обувке и хозяина признала, по одеялу пальцем постучала: «Володя, оденься да выйди!»

– Что за Володя?

– Знаешь Чернышевку, деревеньку рядом? Тамошний помещик.

– Да я и Чернышева этого знаю. Хорош собой, да больно неспокоен.

– Ну вот, привела его к себе и говорит: «Должен ты грех покрыть, женись теперь». Он ей почтительно: «Я, матушка, не против, и с родителями ее толковал, да они в ответ: богу обещана – и весь сказ!» Ладно, она говорит, буду тебе свахой. И тотчас за Васякиными в город послала. Родители ей: мы ее богу обещали. А матушка Варвара им говорит: вы думаете, она такая богу нужна?  Ну, они монастырю богатые пожертвования сделали и дочь забрали. Вышла она замуж, а счастья семейного, сам знаешь, не обрела. И детей бог не дал. Я эту Катюшу в монастырской школе немного учила. Больно она титулами интересовалась, видно, о свадьбе с дворянином грезила. Тоже воля родительская. Воспитывалась бы дома, все бы по-другому сложилось. Или бы к богу сама пришла, или бы замуж за хорошего человека вышла. А монашку соблазнить только непутевый может…

Вечером назавтра Григорий Акимович, замотанный делами по организации земской больницы и визитами к пациентам, ужинал на кухне. Марья Игнатьевна с Наташей крутились вокруг него, подавая кушанья, приборы, салфетки.

– Да, у Шпильманов я был сегодня, Маша, – вспомнил вдруг он. – Жена гостя их в интересном положении.  Ты уж навести их завтра. Анна Адамовна говорит, что только с такой повитухой будет спокойна за невестку.

– А какой степени их родство?

– Брата двоюродного Франца Карловича он сын. Тот тоже был Франц Шпильман. В Гельсингфорсе они жили.

– Жили? Они что, окончательно в Утятин перебрались?

– Да, Аглая Семеновна предложила Карлу Францевичу занять должность дяди. Он сам-то университетский профессор. По кафедре естественных наук. Анне Адамовне с дочерьми без его помощи очень скромно жить пришлось бы. А от профессорского жалованья