Утятинский летописец - Евгения Черноусова

ты что!

– Да не бойся, он расследование проведет, невинного не зарежет. Но уж если кто виновен, или хоть свидетелем был! У них принято искоренять не только насильника, но и всю его родню: и дедку, и бабку, и внучку, и жучку. И буренку твою зарежем, и дом сожжем.

– А ты что, тоже уголовник?

– А я перед ним выслуживаюсь, он мне «крышей» потом будет на московских базах.

– И я помогу Константину твоих кур резать, я ж на него глаз положила, – включилась Таисия. – И суп семье, и может быть, он потом скрасит тягостные мгновения моей одинокой старости.

– Дураки старые! – Кира выскочила под дождь.

– Таиска, за что я тебя уважаю, так это за образную речь. «Тягостные мгновения одинокой старости» – это же просто поэма!

– Учись, Коля, это тебе не внучка и жучка.

Таисия подцепила стопку картона и поволокла к выходу. Коля вышел из своей секции и сказал:

– Давай отнесу, речистая ты моя. А ты пока товар покарауль.

– Таисия Андреевна, а ребеночек-то жив? – спросила старуха.

– Жив, представь себе.

– Как это врачи дали ему на свет появиться? Ведь таких неполноценных абортируют всегда, даже если все сроки прошли.

– Почки у нее. Пока лечили да думали, как подступиться, у нее преждевременные роды начались. Там и сроку-то было меньше шести месяцев. Говорят, весу килограмм. А за жизнь цеплялся! За месяц вес набрал. И забрала его Елена Игнатьевна.

– Господи, да куда он ей, старой, такой недопёклый?

– А куда ей деваться? Она женщина порядочная. У ребенка мать дурочка, отец – подлец, но сам-то он не виноват. Какой ни есть, а внук, родная кровиночка.

– И что, он нормальный?

– Разве сейчас разберешь? Я у Ирины Владимировны спрашивала, она сказала, что вряд ли. Мало того, что ум ему не у кого наследовать, там еще наследственная болезнь почек. В общем, опять Елене Игнатьевне с ребенком по врачам мотаться. Только лет ей теперь не под сорок, как с Зоей, а шестьдесят.

– Слушай, а почему вообще ей его отдали?

– Как опекунше Зои. Она тогда еще жива была. Понимаешь, если ребенок был бы хороший, да с хорошей наследственностью, на него бы в момент усыновители нашлись. И врачи начали бы требовать всякие бумажки, чтобы не отдавать. А такому дорога только в детдом. И это уже медикам бумажки собирать.

– А где он сейчас?

– Ну, наверное, кто-нибудь из соседей приглядывает, пока все родные на похоронах.

Глава 16

Пока все родные на похоронах были, Наташа с новой ключницей Ольгой и соседской кухаркой Лушей накрыли поминальный стол. А родни было всего ничего: две сестры Игнатия Илларионовича, одна вдовая, другая незамужняя, да Маша с Софьей Анисимовной. Детей с учебы не вызвали, боясь, как бы оспа к ним не пристала. Когда знакомые и соседи разошлись и уже стали со стола собирать, Софья Анисимовна придралась к Наташе за ею же уроненную на пол ложку и дала ей звонкую пощечину.

– Вот, Марфа Илларионовна, – обратилась она к незамужней золовке, хозяйствовавшей в деревеньке, принадлежащей ей пополам с братом.  – Забирай эту неумеху, а мне какую пошустрее пришли.

– Она по крестьянскому делу и правда, неумеха, – ответила золовка. – С шести лет в дворне. А у меня каждые руки на счету.

Увидев, что сейчас мачеха с теткой сцепятся, Маша сказала:

– Тетя Марфуша, а вы пришлите девчонку маленькую побойчее, Ольга ее всему обучит. А Наташу мне в прислуги отдайте.

На том и сладились.

Череда смертей изменила их жизни. Сначала умер отец Киты Иван Петрович. За гробом его шли сослуживцы да Тумбасовы как свойственники. Дочь далеко, не успевала.

Спустя всего несколько месяцев умерла Марья Афанасьевна. Кита в панике писала Маше, что не знает, как жить дальше. Маша ей отвечала:

 «Не представляю, что делать тебе, милая Кита. После смерти Ивана Петровича тебе, бедной, и вернуться некуда. Demoiselles de compagnie здешние барыни себе позволить не могут, разве что Аглая Барташевская, только и ты, и она того не захотите. Если бы папенька был богатым! Впрочем, не то я пишу…»

Нельзя писать письмо, когда слезы градом. Вот опять капнула на письмо, и чернила расползлись. Маша поспешно схватила песочницу.

– О! За три года брака впервые вижу свою дражайшую супругу в слезах. Что взволновало вас, позвольте спросить?

Будь Маша в ином состоянии, она бы и отвечать мужу не стала. Но тут у нее вырвалось:

– Тетенька Марья Афанасьевна умерла…

– О! – Федор Ионович нервно заходил по комнате. Из прихожей послышался стук, потом приглушенные голоса, и в гостиную вошел Игнатий Илларионович. – Вы, дражайший тесть, вероятно, пришли сообщить нам скорбную весть?

– Что такое?

– Как, вы не знаете? Ишеева умерла.

– Вот как? Тебе, Маша, извещение Афанасий Петрович прислал?

– Нет, папенька, Кита отписала.

– Странно. И что пишет она?

– Похоронили ее третьего дня. Всё.

– В таком обширном письме – и всё?

– Далее она пишет о том, что с ней будет… ей надо определяться…

– А кто же наследник?

– Она не написала. Не знает, должно быть. Но у Марьи Афанасьевны кроме Афанасия Петровича и нет никого.

Отец и муж переглянулись.

– Вы с Катериной такие же племянники, как Ишеев, – сказал отец.

– Такие же, да не такие. Мы от сестер, а он от брата. Да и сестры… одна единоутробная, другая единокровная. Но главное – фамилия. Марья Афанасьевна очень ею гордилась.

– Ладно, дождемся вестей от Ишеева, – сказал отец.

Через неделю Тумбасовы всем семейством пришли в гости. Маша искренне обрадовалась приехавшим на вакации Васе и Лизе. Да и они вели себя со старшей сестрой иначе. После приветствий Маша предложила подросткам взглянуть на жеребенка, появившегося на днях на конюшне у Бокиной, и они вышли во двор.

– Марья, ты получила письмо из Петербурга? – спросил ее отец, лишь только они вернулись.

– Да, папенька, от Киты, – ответила она, удивившись, что это он спрашивает.

– И что пишет?

– Да так, все о себе.

– И что же, определилась она?

– Да, Афанасий Петрович предложил ей гувернанткой при детях его…

– Так что, он наследник?

– Должно быть, раз в доме тетушки остается…

– А тебе она что-нибудь оставила?

– Почему вы спрашиваете? Разве обещалась?

– Мне определенно обещала, – сказал доселе молчавший Федор Ионович.

– Мне она со всей определенностью говорила, что не считает обязанностью меня содержать. А вам когда она обещала? При последнем приезде?

– Раньше. Еще до сватовства.

Так вот отчего он так настаивал в своем сватовстве! Вот кому она обязана своим семейным счастьем! А она винила в этом отца!

– Как же вы ошиблись, Федор Ионович! Как провела вас старуха! Но вы-то, стреляный воробей, что же распиской не заручились! Были бы умней, и не состоялся бы этот нелепый брак!

– Ты что смеешься, сестрица? – дергая ее за рукав, спросил Вася.

– Федор Ионович женился на мне в ожидании наследства от тетушки!

– От Марьи Афанасьевны? – спросила Лиза. – Она нас всех терпеть не могла. С чего бы