Большая Засада - Жоржи Амаду

Послеполуденное солнце палило нещадно. Если поезд не опоздает, Вентуринья вскорости выйдет на станции в Такараше. Интересно, помнит ли он еще Марию Жину?

Натариу знавал ее еще на фазенде Аталайа: она уже тогда была не в себе — взгляд рассеянный, на губах блуждает беспричинная улыбка, срам всем показывает. Вентуринья тогда только что попробовал женщину, у него был вечный зуд между ног, и он не пропускал ни одной юбки.

— Ты помнишь Вентуринью, Мария Жина?

Проститутка остановилась, замерла на дороге, с ветками в руках. Она силилась вспомнить. Воспоминания шли издалека, с другой стороны жизни, запутанные, перемешанные со снами и видениями:

— Кого, кум капитан? — Капитана — да, она помнила: когда оборотень начал бить ее, он вмешался, вступился за нее — беззащитную, разрубил оборотня натрое, и злодей больше никогда не донимал ее. — Нет, не помню.

— Вентуринья, сын полковника из Аталайи. Давно это было.

— Сына не помню. Только полковника помню. Ему нравилось спать со мной, он был добрый.

Были такие, кто не хотел спать с ней, потому что она была слабоумная. Они боялись кары небесной, потому что Бог любит этих блаженных. Кто их обидит, дорого заплатит здесь, на земле, а то и потом — кто знает, что там будет. Вентуринья суевериями не мучился, заваливая Марию Жину на платформе для сушки какао. Про полковника Натариу не знал, но, собственно, почему нет?

— Полковник Боавентура?

— У него волосатая грудь, такую приятно гладить рукой.

И Мария Жина опять пустилась в путь, взгляд снова стал потерянным, губы раскрылись в ликующей улыбке: она искала царя вавилонского, хозяина солнца. Женщина сунула за пояс юбки монеты, которые капитан вложил ей в руку.

Капитан Натариу да Фонсека пришпорил мула и поехал дальше. Если поезд приедет вовремя, Вентуринья сразу выйдет. Дипломированный бакалавр. Неужели он еще помнит Марию Жину?

6

Ни в декабре, ни в мае ничего не произошло: планы полковника снова были отложены на неопределенный срок. Доколе? Вопрос повис в воздухе, Вентуринья не назначил дату: у специализированного курса не было определенных сроков окончания. Он продлится несколько месяцев, пять или шесть — сколько, он точно не знал: максимум до декабря. Разве можно упустить такую возможность? Она не каждый день появляется, и на немногие свободные места претенденты сбегаются со всей страны и даже из-за границы. Полковник узнал, что там есть даже аргентинцы. Да-да, аргентинцы. Он, Вентуринья, сумел записаться только благодаря хорошим отношениям, которые ему удалось завязать с известными преподавателями во время краткого пребывания в Рио-де-Жанейро. Краткого? Пять месяцев. Полковник считал, загибая пальцы: январь, февраль, март, апрель и май.

Полковник узнал о намерениях Вентуриньи из длинного послания, полного запутанных юридических терминов. В нем молодой человек сообщал родителям о своем решении продолжить учебу, пройдя очень важный курс, посвященный правовому аспекту земельной собственности, а это очень важно, если он хочет практиковать в своем регионе, это может стать для него большим преимуществом.

Спотыкаясь о птичий язык сыновнего послания — язык бакалавра, — полковник, терзаемый сомнениями, приказал сыну явиться в Ильеус, чтобы дать объяснения, поскольку отец не видел возможности решать такой вопрос по переписке.

На его взгляд, раз Вентуринья окончил юридический факультет и на его безымянном пальце сверкал рубин, а на стене в рамочке на видном месте красовались диплом и картина, изображающая вручение дипломов, то он уже готов начать карьеру и идти по намеченному пути. Он должен работать адвокатом, жениться на девушке из богатой семьи — по меньшей мере не менее богатой, чем они. Ему нужно заняться политикой, взять на себя те обязанности и занять те посты, которые ему причитались. Для этою полковник работал как черный негр, боролся с оружием в руках, проливал кровь, подвергал свою жизнь опасности. Он не видел необходимости в новой учебе, разве сын уже не защитил диплом и не получил степень?

Когда его приперли к стенке, Вентуринья не нашел другого выхода, кроме как прервать каникулы в Рио и объясниться лично.

— Я прервал курс, я пропускаю занятия! — жаловался бакалавр.

Преисполнившись нежности, дона Эрнештина встала на сторону сына. Обычно она не осмеливалась оспаривать планы мужа, когда узнавала о них, что происходило довольно редко, но на этот раз изменила своей обычной кротости, чтобы с неожиданной энергией потребовать от полковника понимания — и денег, конечно, — чтобы ее мальчик смог насытиться знаниями. Мальчик всего лишь хотел учиться — похвальное намерение, как же можно ему мешать?

— Курс читают лучшие профессора, крупнейшие специалисты, — разглагольствовал Вентуринья, стоя посреди зала и воздев руки к небесам.

Полковник видел его — гордого и уверенного — на трибуне судейской коллегии, слышал его зычный голос, меткие ответы — это был его сын-бакалавр. Он молча выслушал аргументы юноши и околесицу, которую несла жена, — она ж неграмотная, подписаться едва может, она же ни шиша не смыслит в учебе! В конце концов замученный полковник нехотя согласился.

На его решение повлияло мнение доктора Эрнани Тавареша, гражданского судьи из Ильеуса, который на пару с письмом Вентуриньи восхвалял идею записаться на курс по земельной собственности — это очень полезно в краях, где столь часто случаются конфликты из-за земли и пугающе грязные сделки. К тому же он расчувствовался от страсти к учебе, выказанной сыном в разговоре, затянувшемся допоздна, когда гости, приглашенные на обед, уже распрощались. Беседа продолжалась до ночи. «Недостаточно, — сказал Вентуринья во время перерыва на ужин, — иметь диплом и кольцо с рубином». Он хотел действительно чувствовать себя должным образом подготовленным для работы адвоката и политической деятельности. Он хотел достичь знаний профессоров, хотел стать одним из них. В сомнениях и спорах нельзя забывать об аргентинцах, которые приехали издалека, чтобы прослушать курс в Бразилии: упоминание о них также повлияло на окончательный вердикт полковника. Он сомневался, но не злился. Ему было грустно, оттого что сын снова уедет: «До конца года, пожалуй, да. Но в Новый год я хочу, чтобы ты был здесь. Я старею и устаю».

Курс свободного посещения, посвященный земельному праву и открытый для всех бакалавров, которые захотят его прослушать, предназначался прежде всего для тех, кто хотел участвовать в конкурсе на общественные должности министерств сельского хозяйства и юстиции, а также на судейские должности. Вентуринья узнал о нем случайно, сразу же записался, но занятия посещал редко. Что же касается аргентинских адвокатов, то ни один из них не захотел воспользоваться выгодным предложением и просветиться с помощью выдающихся бразильских преподавателей.

Косвенным образом из курса свободного посещения извлекала выгоду аргентинка Адела ла Портенья, для друзей — Аделита Чуча де Оро,[50] блиставшая в театрах Буэнос-Айреса, наслаждавшаяся аплодисментами и овациями. Она приехала, чтобы с грехом пополам исполнять танго в кабаре Рио-де-Жанейро — ей платили как певице, а не как проститутке. Иностранка и артистка — для парня из Итабуны обладать такой женщиной было пределом мечтаний, верхом устремлений. Кроме того, она с ума по нему сходила, сгорала от страсти: «Роr vos уо me rompo toda».[51]

7

О своей отличной учебе Вентуринья сам рассказал арабу Фадулу Абдале, когда несколько дней спустя оказался в Большой Засаде в сопровождении капитана Натариу да Фонсеки и двух вооруженных наемников. Он проехал через Итабуну, чтобы удовлетворить требования полковника: появись там, прими друзей в конторе, предупреди, что в конце года вернешься еще с одним дипломом, станешь бакалавром по земле. Вентуринья не мог явиться, будто какой-нибудь мелкий крючкотвор в поисках работы, нищий без эскорта. Речь шла о докторе Андраде-младшем, сыне полковника Боавентуры Андраде, политического лидера края, неограниченного властелина. И это был необходимый минимум: капитан, два жагунсо, кобыла камполина и хлыст.

Натариу убедил его свернуть на тропинку, рассказав о ковчежце. Во время безделья в Аталайе Вентуринья, снедаемый тоской, желая похвастаться, поведал капитану о своей аргентинской возлюбленной. Он привык похваляться своими победами: мамелуку всегда был заинтересованным и внимательным слушателем. А на этот раз речь шла не о какой-нибудь мелочовке, будь то содержанка, наставляющая рога благородному покровителю, или девушка из хорошей семьи, лицемерная и сметливая, которая хватала его за причинное место и доводила до кондиции во внутреннем дворе. Это была великолепная Адела, королева подмостков Рио-де-ла-Плата, la patética intérprete del tango arrabalero.[52] Мечта, а не женщина, высокая и белая, белая как молоко, с точеным телом. На вид просто статуэтка, а в постели — землетрясение. «Ах эта розовая щелка, щелка Аделиты, Натариу, у меня слов нет!»