Большая Засада - Жоржи Амаду

— На ярмарке в Такараше ты, кум, найдешь хорошего осла, такого как надо. Там вернее, — посоветовал Натариу.

В разговор о ковчежце, цена которого была определена еще до ссоры, он вмешиваться не стал, так как в драгоценностях не понимал ничего. Жозеф попытался разорвать договоренность и пойти на попятный:

— Без осла цена другая.

— Что? Другая? Как, мы же договорились?

— Но раз уж вы осла не берете… Ваша милость…

— Твоя милость — это та шлюха, которая тебя родила. — Тут уж Фадул разозлился не на шутку. — Что общего между одним делом и другим? Я заплачу так, как мы договорились, ни больше.

Фадул имел преимущество, поскольку ковчежец находился у него. Он вытащил из кармана брюк рулон старых ветхих купюр и, плюнув на палец, принялся отсчитывать.

— Я передумал, — заявил Жозеф.

— Слишком поздно, я уже купил. — Закончив считать, Фадул протянул условленную сумму.

Жозеф, положив руку на рукоять кинжала, молча оценил ситуацию; Маурисиу и Мигел подошли и встали рядом. Если бы араб был один, то, несмотря на его габариты, рожу и револьвер за поясом, они бы попытались запугать его и решить вопрос силой. Но даже цыгане знали имя и репутацию капитана Натариу да Фонсеки. В итоге Жозеф взял банкноты и нахально их пересчитал. У него тоже была своя гордость, поступаться которой не хотелось. Он отвернулся, не говоря ни слова, но капитан задержал его:

— А плетка? Вы не хотите ее продать?

Забавный хлыст, необычный, мастерская работа, болтался в руке цыгана. Плетеный конский волос, схваченный кольцами — серебряными или железными? Рукоять искусно инкрустирована — слоновой костью или простой? Жозеф медленно повернулся:

— Я и так сегодня много денег потерял, больше терять не хочу.

— Скажите, сколько вы хотите за него, и если мне хватит, то я его беру.

Серебро и слоновая кость, железо и прочие неблагородные материалы — снова цыган и араб с видимым удовольствием принялись спорить и торговаться. Капитан прервал перебранку и без лишних споров купил плеть по цене, которую Фадул счел слишком высокой.

И почти сразу же цыганские повозки тронулись с места и направились в сторону мостика.

2

— А что вы с этим собираетесь делать? Продать? Подарить кому-нибудь? — поинтересовался капитан Натариу да Фонсека, любуясь ковчежцем, лежавшим на сложенной коричневой бумаге, которую Фадул, развернув, положил на прилавок.

Трактирщик удовлетворенно хохотнул, наливая водку из особой припасенной бутылки:

— Я потратил немного денег, но он стоит гораздо дороже. Это я точно знаю. Где этот сукин сын мог меня облапошить, обвести вокруг пальца, так это в деле с ослом, если бы не вы. Вас мне сам Бог послал.

Через дверь он посмотрел на ту сторону реки — вдалеке исчезали повозки.

— Правильно в Библии сказано: кто с мечом придет, тот от меча и погибнет. Все написано в Библии, капитан. Цыган хотел украсть, а его самого обокрали.

— Это так дорого стоит?

— Я могу это продать гораздо дороже того, что за него заплатил, в Ильеусе или в Итабуне… Подарить кому-нибудь? У меня нет ни невесты, ни любовницы, а даже если бы и была, то я не миллионер, чтобы делать такие дорогие подарки. Это была хорошая сделка. А вот капитан заплатил за хлыст дороговато. Вы поспешили. Ели бы вы не показали, что намерения серьезные, цыган бы уступил.

— Может, и так, но у меня не хватает терпения, чтобы торговаться. Я, кум, купил его в подарок, да к тому же мужчине.

— Я знаю. Это подарок меленькому доктору, так ведь?

Называть меленьким доктором такого важного человека — это могло показаться безвкусной шуткой, неуважением, но Натариу знал его с детства, да и Фадул видал еще мальчишкой. Новость о возвращении Вентуриньи после продолжительных каникул в Рио-де-Жанейро была основной темой разговоров в барах Итабуны и Ильеуса, на железнодорожных станциях, в Агуа-Прете, Секейру-де-Эшпинью и Такараше, в селениях и местечках, в особняках на фазендах.

— Вентуринье нужно будет мотаться туда-сюда, глотать пыль и месить грязь. Полковник хочет, чтобы, помимо адвокатской практики, он занимался еще и Аталайей. Он уже купил верхового осла и кобылу породы камполина, я даже помогал выбирать. Первоклассные покупки, на них только Вентуринья ездить будет. — Маленькие глазки зажглись. — Полковник с ума по сыну сходит; вы, кум, даже не представляете.

— Он прав. Это единственный сын, а теперь еще и доктор правоведения. Какому же отцу такое не понравится? — И глаза Фадула тоже зажглись. — Когда у меня будут сыновья, они тоже получат степень. Но я не хочу адвоката: один станет врачом, а другой — священником.

— А у священника тоже есть степень, кум?

— А как же иначе? И даже получше, чем у других, это степень от Бога; у священника даже корона на голове есть.

Натариу погрузился в воспоминания, на губах появилась ниточка улыбки:

— Можно сказать, я его на плечах носил… — Он рассек хлыстом воздух. — Ему понравится эта плетка, она красивая и легкая.

Прекрасный хлыст, достойный элегантного бакалавра, сына отца-миллионера, который заправляет политикой, диктует законы, отдает приказы в нотариальных конторах. Что касается земельных тяжб, ни один адвокат в этих краях не мог соперничать с ним, составлять ему конкуренцию: у Вентуриньи было все и даже больше.

Натариу знал вкус парня, его предпочтения, его порывы. Он видел, как тот рос, и многому его научил. Он вытащил его из многих передряг, особенно в публичных домах и кабаре, и позволял себе бранить его, когда желторотый студент, папенькин сынок, переходил границу. Много раз ему приходилось сдерживать его: Вентуринья быстро пьянел и сразу терял голову. И, видя его дипломированным доктором правоведения, Натариу, так же как полковник, чувствовал гордость:

— В этих мутных сделках равного ему тут не будет.

— И тут уж полковник вовсю начнет командовать. Хорошо еще, что капитан именно ему служит, а я ваш кум.

Они опрокинули рюмки за возвращение доктора Андраде-младшего — так было написано в дипломе юридического факультета: «Бакалавр Боавентура да Кошта Андраде-джуниор». Наконец-то полковник Боавентура Андраде сможет претворить в жизнь свои амбициозные политические планы, связанные с тем, что в декабре прошлого года сын защитил диплом. Сейчас был конец мая, минуло шесть месяцев.

3

На торговой улице в Итабуне у дверей на лестнице в надстройке, которая являлась собственностью полковника, с декабря красовалась сверкающая табличка, на которой можно было прочесть «Доктор Боавентура да Кошта Андраде-сын, адвокат». «Андраде-сын» следовало из свидетельства о крещении, «джуниор» — это штучки гринго, а полковник иностранщину не терпел. Нижний этаж здания служил складом сухого какао, сюда погонщики с фазенды Аталайа привозили грузы. Это было бесконечное движение людей и животных. Полковник, несмотря на то что сам жил в Ильеусе, считал, что Вентуринье нужно открыть контору в Итабуне — новом и прогрессивном округе, где находились земельные угодья, которые однажды перейдут к нему, — и это не помешает ему иметь адвокатскую практику во всем регионе. В мае молодой адвокат, как казалось, наконец приступит к работе в конторе и к возложенным на него обязанностям — многочисленным и трудным.

Получение Вентуриньей ученой степени стало событием, воспетым в прозе и в стихах: прошло уже несколько месяцев, но воспоминания об этом потрясающем событии все еще были живы. Празднования, начавшись в столице, продолжились в Ильеусе и Итабуне и закончились на фазенде.

С утра в великий день получения степени архиепископ Баии, примас Бразилии, отслужил мессу в кафедральном соборе и в красноречивой проповеди провозгласил новоиспеченных бакалавров «непоколебимыми защитниками права и справедливости, выполняющими священную миссию уже самим тем фактом, что они выбрали славную адвокатскую карьеру». В тишине собора полковник, слушая речь его преподобия, процедил сквозь зубы: «Красиво, но вранье от слова до слова». Бакалавры были всего лишь наглыми мошенниками — полезными, конечно, незаменимыми именно для того, чтобы придавать пристойный вид нарушениям права и справедливости. И очень дорогими, помимо всего прочего. А сейчас у полковника появился один такой дома, в полном его распоряжении.

Торжественное вручение дипломов произошло вечером в большом зале факультета под председательством губернатора штата. Новоиспеченные бакалавры, закутанные в черные мантии, в докторских шапочках, дали присягу и получили из рук его превосходительства свитки с дипломами. Дона Эрнештина плакала не переставая, а полковник Боавентура Андраде, чье сердце и душа закалились в стольких передрягах, сопел, пряча слезы в рукав пиджака. На нем был новый костюм, темно-синий, из английского кашемира.