Повесть о заколдованных шакалах. Древние тамильские легенды. - Автор Неизвестен

пусть царственный хозяин этой драгоценности, проснувшись, схватится за кинжал — вор в тот же миг схватится за ножны и ножнами отобъет удары клинка. Принц, конечно, одолеет его, но вор все равно исчезнет в момент, когда слуги протянут руки, чтобы схватить его. Нет, никто в этом мире не сравнится с ними в проворстве!

Выслушав эти черные речи, один из стражников, молодой человек с копьем в правой руке, воскликнул:

— Да, да! Я видел раз вора собственными глазами! Видел, как с тяжелым ломом в руке, завернувшись в синий плащ, он появился внезапно, подобно тигру, из кромешной тьмы ночной. Я выхватил кинжал, но он, ошалев от безумного желанья драгоценностей, бесстрашно схватился за лезвие. А когда я другой рукой уже готов был сбить его на землю, он вдруг исчез. Нам не постичь их уловок. Что же намереваетесь делать вы, стражники, увешанные оружием?

И тогда другой стражник, совсем пропащий человек, пронзил кривым кинжалом грудь Ковалана, который, словно окаменев, стоял перед ними. Ковалан упал — упал перезрелый плод прежних его деяний. Его кровь залила все вокруг. И, почувствовав на себе кровь, в ужасе и тоске содрогнулась Притхиви, богиня земли. И в тот же момент треснул и погнулся скипетр царя Пандия.

Прошла ночь, звучным голосом барабан в царском дворце возвестил восход солнца.

А Мадари, жена старосты из счастливого селения пастухов, проснувшись, взяла мутовку и вышла из дому. «Кажется мне, — подумала женщина, — что пришло время сбивать масло». Но взглянула на кадки с молоком, на скот в стойле и запела:

Молоко в моих кадках не скисает, не густеет,

Из больших глаз моих буйволов горбатых струятся слезы —

Что-то страшное должно произойти!

Ароматное масло не тает,

Ягнята прыгают и бьются в яслях —

Что-то страшное должно произойти!

Дрожат крупной дрожью мои коровы,

Дрожат длинные соски на их вымени,

Колокольца обрываются, падают на землю —

Что-то страшное должно произойти!

Жутко стало Мадари при виде этих предвестников беды, и сказала она дочери своей Айяй:

— Надо, чтобы молодые девушки нашего селенья собрались на улице и сплясали для Каннахи — для этого брильянта среди жен земных. Пусть полюбуется на тот танец, что некогда сам царевич небесный Вишну танцевал с сестрою юною своею, чьи глаза, как копья, всех пронзали. Танец этот, куравай, может черные знаменья отвратить и наших буйволов и телок излечить от дрожи.

И выбрала она семь девушек прекрасных, с волосами, украшенными цветами синей лилии и красного жасмина, семь гибких лиан, семь подруг пастухов смелых — тех пастухов, что укрощают буйволов могучих, семь пугливых ланей, чьи плечи нежные и груди еще только ждут ласки возлюбленных дерзких. И распределила она между ними роли в зависимости от высоты голоса каждой из них; одна должна была Вишну представлять, другая — его возлюбленную, а остальные — других богов.

Долго танцевали девушки чудный пастушеский танец, восхваляя Вишну в различных его воплощениях[173]. Они пели:

О мое ухо! Чье ухо не услышит в восторге

Поступь героя, что разрушил замок небесный,

Весть о герое, что царю Ланки пораженье нанес,

Слух, о герое, что с братом своим в лесу..

Утомил свои ноги, которым вселенной

Всей на два шага не хватит![174],

О мой глаз! Чей глаз не узрит в изумленье

Черного принца, чьи уста подобны зрелому плоду,

А руки — волшебны, а ноги — священны, а очи — блестящи,

Небожителя, чей пупок — это лотос,

Вселенную всю закрывающий, —

Принца Майи, великого бога[175].

О язык мой! Чей язык в упоении не восславит

Того, кто избегнул хитростей Кансы — злодея,

Того, кто принес шести героям благую весть,

Того, кого славят все четыре страны света![176]

И так закончили они, взывая к Нараяне[177]:

О Нараяна! Пусть этот танец и пение это

Излечат от дрожи наш скот и падежу не дадут случиться!

Потом все вместе они пошли к берегу Вайгай, и Мадари бросила в воду цветы, благовонья и сандаловый порошок[178], чтобы этим еще более умилостивить Вишну. Но едва отошли они от берега, утомленные танцем и пеньем, как подбежала к ним женщина, только что пришедшая из города. И рассказала, что приключилось с несчастным Коваланом. В смятении бросилась Мадари к дому своему, но, увидев Канкаки, молчащую, с замершей на лице тревогой, не нашла в себе решимости сказать ей правду. Каннахи же посмотрела на нее, потом — на притихших женщин и сказала тихо и растерянно:

— О подруга моя! Я не вижу возлюбленного мужа моего; мне что-то тревожно с утра сегодня, что-то мучит меня. И в сердце моем что-то давит, и щемит, и жжет, и наружу никак не вырвется, словно огонь в раскаленном горне. Почему молчат эти женщины, подруга, скажи скорее! В полдень мне стало еще тяжелее — он все не приходит, тот, кого я так люблю. Что хотят сказать эти женщины, подруга? Помоги, мне, я не, вижу его возле себя. Мое сердце забилось, заметалось, о подруга! Зачем, скажи здесь эти молчащие женщины?

И тогда ей сказали:

— Было прекрасное ножное кольцо у супруги царя Пандия. Но пришел какой-то вор и, никем не замеченный, похитил это кольцо. А царские воины, звенящие кольцами и мечами, убили твоего супруга, сказав: «Этот и есть тот вор, что ножное кольцо царицы безнаказанно взял».

Пронзительно вскрикнула, взметнулась Каннахи. Потом упала наземь, стала рыдать и звать своего мужа.

— Где ты?! О, где ты?! Потеряла я возлюбленного моего! Потеряла по вине царя Пандия, украшенного гирляндами увядших цветов! О, что будет теперь со мной?.. В бездонное море вдовства погрузилась я! Муж мой утратил доброе свое имя и жизнь из-за страшной ошибки царя южной стороны[179], скипетр которого перестал быть жезлом справедливости. Гибну я, гибну! О, что будет со мной? О мой бедный, простодушный принц с благоуханной грудью, воплощение справедливости! Ты погиб по вине царя, чей жестокий скипетр тяжелее самой смерти. Я гибну от горя. О, что будет со мной! О милые и простые дочери пастухов, веселые танцовщицы, слушайте меня…

Она затряслась, забилась и в отчаянии закричала,