Когда тебя любят - Денис Георгиевич Войде

он не хотел нарушить мой поток мысли даже курением. Он вообще почти не двигался, с трудом пытаясь меня понять.

– Прости, – он взглянул мне в глаза. – Почему ты сравниваешь, я почти допускаю… Ты ставишь новые задачи и вопросы? Ты совершенствуешь свои роли? Но твой герой в «Происшествии» – мертвец, пусть и оживший к концу и всех разоблачивший. В этом спектакле ты не борешься со стихиями жизни и смерти. Смерть, которая в спектакле и не случается и о которой лишь разглагольствуют, и то в комедийной форме, представляет только твой персонаж, играющий покойника, а на самом деле просто притворяющийся мёртвым.

– Может быть, – устав размышлять, согласился я, зажмурив глаза и растирая обеими ладонями лицо, будто умываясь. – Интересно, был ли ещё у кого-нибудь отец, который воскрешал умершего сына?

Я попытался засмеяться. Но взгляд Жени мне не позволил. И я перевёл разговор на другое. На своего отца. Женя так много говорил про Отца Небесного, что мне вспомнился мой, земной и голодный.

– Пойдём на пару минут в буфет, а то звонок на звонке уже, а мы ещё не одеты… – напомнил я о спектакле.

Дым застлал помещение. От него резало веки, и мы, чуть ли не на ощупь, пошли по направлению к буфету.

– Надо обязательно угостить отца блинчиками нашего шефа… – хвалился я Жене своей идеей.

– Мне три блинчика с мясом – тех, что я ел недавно. Нет, мне… – я считал в голове, сколько может съесть за ужин мой отец. И тут подумал, что неплохо бы было поужинать вместе.

– То есть, конечно, не тех, что я ел, а других. Но с мясом. И не три, а два. И с творогом два, и с джемом тоже два. Мы с отцом сегодня вечером будем дегустировать ваши кулинарные произведения.

– Итого – шесть. На здоровье Вам и Вашему отцу! – в раздаточном окне опять показалось улыбающееся лицо шефа театрального кафе. Впрочем, шеф кафе на своём рабочем месте всегда выглядел счастливым, если круглолицесть и неснимаемую улыбку можно считать оттенком счастья.

А Женя стоял рядом, может, и не грустный, но явно всё ещё раздумывающий о нашем с ним разговоре.

– Вы хороший человек. Вы хороший артист. И Вы, Женя. На вас держится этот театр и его репертуар. Я положил Вам всё, что просили. И ещё сметаны. Для Вашего отца. Чтобы Вам не пришлось её покупать в магазине после спектакля. Это презент, – остановил меня шеф кафе знаком руки и улыбкой, когда я вновь потянулся за кошельком.

– Да? Спасибо.

Мои руки обжигал фольгированный контейнер с удивительно аппетитными блинами.

Войдя в гримёрку, мы с Женей, словно наперегонки, начали переодеваться в сценические костюмы. Параллельно договорились вечером созвониться или выйти на связь по почте.

Вынув из сумки полотенце, я опустил на дно приготовленный ужин. За дверью слышались шаги. Театральное радио то и дело перебивалось звуками собравшихся зрителей. Доносились разного рода объявления. Вторя Жене, который укладывал на голове бороздки из своих косм, я, переодеваясь, по привычке делал артикуляционную гимнастику: мычал, фыркал, жевал язык и губы. Потом минуты две гримасничал перед зеркалом. Потирание кистей рук, щёк, носа, бровей и лба происходило уже перед раковиной гримёрки, где венцом моей подготовки перед выходом в коридор была укладка волос. В сегодняшнем случае достаточно было смочить волосы водой и придать причёске незначительный беспорядок. Мой «покойник» лежал в своей постели в белом халате-балахоне, ожидая специальных мероприятий и подслушивая, как любовник жены, которого играл Женя, начал делёж моего имущества.

И вот я выбегаю на сцену. Укладываюсь в широкую кровать под балдахин и жду. Жду, когда зажгутся прожектора, откроется занавес и раздастся голос моего друга и одновременно недруга по пьесе Жени Белых, пришедшего навестить наш дом с утра пораньше. Жду аплодисментов в начале спектакля. И тут со мной происходит опять нечто такое, в чём лучше и не признаваться.

Ну разве может вести себя так взрослый человек, как в тот вечер вёл себя я? Конечно же, нет. В моём-то случае… На моём месте! Мне, профессиональному актёру с непрерывным практическим стажем без малого в двадцать пять лет, действующему режиссёру, понимающему специфику работы на сцене драматического артиста, выйти на сцену и думать не по действию?! Преступление! Предательство себя!

Но так и было. И испугало меня это почти сразу. Как только открылся занавес, включили сценический свет и были произнесены первые реплики, я понял, что продолжаю думать о разговоре с Женей. В спектакле «Происшествие в Лондоне» весь первый акт я провожу лёжа на большой кровати под балдахином. Да, почти бездействую. По сюжету пьесы меня принимают сначала в шутку, а потом и всерьёз – за покойника. В той аристократической семье, со старыми консервативными порядками и устоями, моя смерть была на руку только моему другу, давно ухаживающему за моей законной супругой. Тот был помощником депутата парламента, чьи взгляды я не разделял и призывал не отдавать голосов за партию, которую он представлял. Но не только политическая карьера моего друга делала нас врагами. У него была еще интимная связь с моей женой. Ко всему прочему я был единственным представителем одной из знатных фамилий Лондона с немаленьким капиталом, знающим все слабые стороны и заурядный характер своего друга – обычного повесы. Интригой пьесы становится разоблачение сговора моей жены с моим бывшим теперь уже другом. Подговорив камердинера дома, для всего Лондона я внезапно умираю.

По идее, как профессиональный актёр, участвующий в спектакле, должен же я болеть за происходящее на сцене! Однако ничего подобного со мной, как и за день до этого, не происходило. Это меня испугало. Перед началом второго акта я почти дословно воспроизвёл всё сказанное Женей, проговорив про себя сюжет нашего общего спектакля, и моя голова была загружена массой ненужной информации. Но эта моя видимая потерянность совсем не означала, что я буду нелогичен и неправдоподобен после моего, так сказать, воскрешения во втором действии. Напротив. В тот вечер я, как никогда, был точен и интересен своим коллегам и партнёрам на сцене. Наверное, помогли мои размышления о смерти, о потере близкого и о чём-то незавершённом при жизни.

Мои мысли и ассоциации, связанные с больным отцом, с моим отношением к нему, а его – ко мне, роль нашей с Женей постановки «День, когда тебя все любят…», такой символичной в свете всего, что со мной сейчас происходило, помогли мне и в вечерней работе. И та роль, где в первом акте я играю умершего человека…