Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва - Елена Коронатова

Самшитовая дорожка привела их в кипарисовую аллею.

— Правда, красиво?

— Да, — безучастно отозвалась Ася.

Они свернули на тропинку и вышли к мохнатому разлапистому дереву.

— Это ливанский кедр, — сказала Анна. — Посмотрите: у него верхушка как бы надломлена, будто кедр кланяется солнцу.

Ася подняла голову, глянула и, о чем-то задумавшись, опустила глаза.

— Дальше не пойдем, здесь и посидим на этой скамейке. Вот так: откиньтесь на спинку, ноги вытяните.

Парк зелеными террасами спускался к морю. Огромное, синее, оно мерно дышало, покачивая шлюпки, лодчонки и торопливые громкоголосые катера.

— Анна Георгиевна, я давно хочу попросить вас: не говорите мне вы…

— Хорошо, Ася, я не буду больше говорить тебе «вы». На будущий год я разрешу тебе купаться.

— Это все не для меня…

Анне изменила выдержка:

— Почему? Почему не для тебя?! Потому что для него искусство дороже всего на свете? Самая отвратительная разновидность подлеца, когда подлец рядится в тогу страдальца!

Ася сидела, вытянув ноги, бросив на колени тонкие, неподвижные руки.

«Зачем я все это говорю? Может, лучше оставить ее в покое? А если для нее этот покой — смерть?» Анна искала и не находила нужных слов.

Ася первая нарушила молчание:

— Я не пойму, чем же это пахнет?

«В самообладании этой девочке не откажешь. Не откажешь».

— Морем. Вот, когда немного окрепнешь, мы заберем моих ребят, сядем на теплоход и, как говорит мой Вовка, рванем в море.

— С детьми? Я же больна…

— Господи, да забудь ты о своей болезни!

— А если я не могу о ней забыть, если…

— Ну, ну, мы не договаривались кашлять. Сядь прямо. Вот так, хорошо. Постарайся вздохнуть глубже, а потом немного задержать дыхание. Возьми таблетку. Вот видишь — уже легче. Ну, на первый раз достаточно. Пойдем-ка в санаторий.

Когда дверь за Анной закрылась, Ася села, взяла с тумбочки стакан, отпила несколько глотков.

«Вернулась бы я к нему, если бы он позвал… Только не больная. Вернуться в город, в школу. Ребята пишут сочинение. Тишина. Стук в дверь. Она даже рассердится. Подойдет. Он! Нет, не надо думать об этом. Вот так поудобнее лечь, положить руку под щеку и что-нибудь повторять, хотя бы „Слово о полку Игореве“. Нет, никогда он не вернется. Но не бросил он меня, Анна Георгиевна не понимает, я сама… И не бросила, а оставила… Ради него же… Все-таки он испугался… Я выздоровею. Приду к нему и скажу… Ничего не надо говорить…»

Ася встала и вышла на веранду.

Южное небо глазастое. Будто все звезды — сколько их есть в галактике — табунятся над Черным морем. Умереть?! Не видеть неба, деревьев, звезд… А он? У него будет все: и небо, и деревья, и звезды…

Глава семнадцатая

В дверь постучали. Мужской голос спросил:

— Можно?

Высокий смуглолицый парень в синей рабочей робе, с сумкой, из которой торчали какие-то инструменты шагнул на веранду.

— Анна Георгиевна просила сделать розетку.

— Да, пожалуйста.

— Придется постучать.

— Пожалуйста.

— Мне стул нужен. Куда книги убрать?

— Если вам не трудно, отнесите, пожалуйста, в палату.

— Не надорвусь!

Ася с досадой взглянула на парня. Вчерашний разговор с Анной не выходил у нее из головы. Вот уже второй месяц Ася всем своим существом, всеми помыслами хотела одного: никому не мешать, никого не пускать в свой тесный мирок болезни, одиночества и тоски. Плохо? Да, плохо. Но, если болезнь сбила тебя с ног, отобрала самое дорогое, так уж будь добра — не мешай другим. Лежи себе, в одиночку, чтобы никому не портить настроение. Научись молчать. Можно? Все можно! Можно часами, например, не спускать глаз со спиц, считать петли и ни о чем не думать. Главное — не думать. Покой — это ее убежище.

Когда-то в детстве Ася и ее подруги построили ледяной домик, посадили туда куклу. Всю ночь Асе снилось — кукла замерзла; чуть свет она поднялась и потихоньку выбралась во двор. Куклу через дверь вытащить не удалось, она примерзла, и Ася, плача, разломила ледяной домик, вытащила пленницу и, дрожа от жалости и холода, вернулась в спальню.

Вот так и Анна Георгиевна — сломала ледяной домик, а как же дальше? И главное, для чего? Человек же не может только брать для себя. Он должен и давать. А что доброе и полезное она может принести людям?!

«Господи, этот парень стучит и стучит, ушел бы скорее», — подумала Ася.

А монтер, словно назло, долго возился. Неожиданно, кивнув на книгу Ремарка «Жизнь взаймы», спросил:

— Читали?

— Нет, — удивленно ответила Ася.

Монтер с каким-то ожесточением принялся вколачивать в стену пробойник. Еле дождалась, чтобы ушел.

Наконец-то. Можно попытаться уснуть. Сон — это тоже убежище.

Выйдя из Асиной палаты, монтер заглянул в кабинет врача. Анна собиралась уходить.

— Что, Костя? — спросила она.

— Все в порядке. Что это за мадонна там?

— Новенькая. Уже месяц как не встает с постели.

Он вытащил из кармана робы книгу и положил перед Анной. Ремарк «Жизнь взаймы». Встретившись с недоумевающим Анниным взглядом, пояснил:

— У нее взял… не взял, а, в общем, свистнул. На кой черт ей такие книги читать! Вообще-то стоящая вещь, но…

— Может быть, она ее уже прочитала? — Анна тревожно взглянула на Костю.

— Нет. Я спрашивал. Ольга Викентьевна библиотечное дело знает, но старушке пора на пенсию.

— Спасибо, Костя.

— Не за что. Небольшое дело розетку поставить.

— Я еще тебя попрошу, проведи ей на веранду радио!

— Есть провести радио!

Явился Костя на другой же день, Ася лежала на веранде и вязала. Она поздоровалась, не поднимая головы и не выпуская спиц из рук.

Внимательно посмотрев на торчащий из-под подушки томик стихов в синем переплете, он спросил:

— Тютчев ваш собственный? Я знаю: у нас в библиотеке его нет.

— Да, собственный.

— Хороший поэт?

— Да. А какого поэта вы считаете хорошим?

— Вы, конечно, у Блока любите «Незнакомку»?

— Люблю. А вы какие стихи любите?

— У Блока — «Двенадцать». Светловская «Гренада» — стих высшего класса. Я считаю: сочинил поэт такое и может больше никакой бодяги не писать. И давно вы в таком горизонтальном положении?

— С марта.

Костя свистнул.

— Медицина вообще-то довольно абстрактная наука.

— Вы в нее не верите?

— Я привык верить только в себя.

Ася выпустила из рук спицы и, с неприязнью глянув на его черномазое самоуверенное лицо, сказала;

— Хорошо вам, здоровым, так рассуждать.

— А вы знаете Григория Наумовича?

Ася кивнула.

— Железный старик! Я ему обязан жизнью…

— Вы?!

Он стоял, прислонившись к косяку двери, в своей робе, из-под которой выглядывала тельняшка. Большие руки с обломанными ногтями вертели отвертку. Черные без зрачков глаза смотрели на нее.

— Да, ТБЦ. Четыре года носил двухсторонний пневмоторакс.

«Носил — очень точное определение», — подумала она.

— Вас как зовут?

— Константин. А вас — я знаю.

— Костя, а до болезни… — она замолчала.

— Вы хотите спросить, кем был до болезни? Римским папой. Во-во, чаще улыбайтесь! Это полезнее всяких «биотиков». И жмите на манную кашу. Я съел тыщу каш. — И вдруг без всякого перехода огорошил: — А давайте махнем сегодня на танцы!

Ася засмеялась: таким нелепым ей показалось его приглашение.

— Нет, танцы — исключено. Я не съела еще тыщу каш.

Он молча собрал инструменты и вышел.

А через два дня снова явился. После ужина.

На этот раз Костя был в узких черных брюках и белоснежной рубашке.

Ася вопросительно взглянула на него.

— Я взял билеты на «Римские каникулы». Из уважения к римскому папе. Нет, серьезно — фильм железный.

— Я не хочу в кино. Не могу.

Костя изорвал билеты и швырнул их за веранду.

— У вас температура?

— Небольшая.

— Плюньте. Пошлите ее подальше.

— Ничего вы не понимаете.

— Понимаю. Я же все испытал на собственной шкуре. Махнем. Здесь рядом. Вечер теплый. Если вам будет трудно, смотаемся.

— А билеты?

— Я изорвал старые.

— Махнем! — сказала Ася. — Только я оденусь.

— А я пока сбегаю за билетами. Через пять минут буду ждать у корпуса.

«Может, не идти? — спросила себя Ася, когда Костя умчался. — А почему не ходить?»

Глава восемнадцатая

Не умолкая, перезванивались цикады. Кажется, что звенит небо, звенят звезды, звенит душный ночной воздух.

Ася перевернула подушку прохладной стороной и закинула руки за голову. Но так было неудобно, и она снова перевернулась на правый бок. Потом села в кровати. Поставила локти на приподнятые колени и обхватила голову руками.

Сегодня днем пришла Анна и сказала:

— Вы знаете Галю из седьмой палаты? У нее большая семья, и, видимо, они трудно живут.