Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Вечером она спросила Асю:
— Панкратова, это та маленькая женщина, которая всегда к вам приходила? Кажется, она завуч вашей школы?
— Нет, второй школы, где я раньше работала.
— Она ваша приятельница?
— Она мой друг. — Дрогнули ресницы, что-то еле уловимое мелькнуло в уголках губ, и снова лицо Аси стало неподвижным, замкнутым.
Панкратова отозвалась подробным письмом. «Самое ужасное, — писала она, — заключается в том, что Ася до сих пор считает его поступок благородным… Не она, а он жертва, он, видите ли, всем готов пожертвовать, все принести на алтарь искусства. Он бросил на этот алтарь не только любовь, но и ее жизнь».
В первый же день своего дежурства, после тихого часа, Анна зашла к Асе в палату.
— Я недовольна вами, Асенька, — проговорила Анна, присаживаясь к ней на кровать, — сегодня вы опять ничего не ели. Так вы никогда не поправитесь.
— А зачем? Мне все равно.
— Ася, я все знаю, — осторожно сказала она. — Я понимаю: вы его любите. Но пройдет время: и вы поймете — он недостоин вашей любви. Оставляют близкого человека в беде только ничтожные люди…
— Не говорите так! Он любит меня. Но он не принадлежит себе…
— Асенька, вы знаете Екатерину Тарасовну. И конечно же, знаете, что человек, который навещал ее, не был ее мужем.
— Мне говорили.
— Он был очень несчастлив с женой. У него дочь. Девочка много лет страдала ревматизмом. Теперь она выросла. Учится. Вышла замуж. А он женится на Екатерине Тарасовне, а она, надо вам сказать, еще ко всему хроник. А вы знаете, кто он?
— Нет.
— Он преподаватель. Математик. Человек, безгранично любящий свою профессию. У Екатерины Тарасовны открытая форма. Если он заболеет, то потеряет право работать в школе. А в запасе у него ведь нет молодости, приобретать новую специальность — ему трудно.
— У нас совсем другое… Это я… и не бросила, а оставила, ради него же. — Говоря это, Ася подняла руки и словно что-то оттолкнула от себя.
Анна не сразу нашлась, что сказать.
В открытую на веранду дверь вместе с солнцем врывались звуки: щебетали ласточки под карнизом крыши, прошуршала шинами по асфальту машина. Ветер донес голос диктора с причала: «Морская прогулка — лучший вид отдыха». Чей-то заливистый голос кричал: «Нинка, Нинка, возьми и на меня билет».
Жизнь шла своим чередом: лилась, звенела, бурлила.
— Я не признаю никаких жертв, — произнесла наконец Анна.
— Но вы… Извините… Мне рассказывали… Пожертвовали же своей молодостью ради человека, который был старше вас и… инвалид.
Наверное, впервые Ася увидела, как потемнели голубые глаза Анны Георгиевны.
— Вам неправду сказали. Не было жертвы. Каждый день, прожитый с ним, был для меня счастьем. Все, чем я жила, было ему дорого. Он знал все о моих больных. Да разве только это?! Он научил меня слушать музыку, любить стихи. Господи, да он целый мир для меня открыл!
…В сорок первом, за год до получения диплома врача, Анна уехала на фронт. Командир дивизии был первый, кому она перевязала рану, он стал и ее первой любовью.
Однажды, не выдержав, пришла к нему в землянку и, презирая себя, объяснилась в любви. Он проводил ее до госпиталя, поцеловал на прощанье в глаза и сказал:
— Я женат. Но если я был бы холост — лучшей жены для себя не желал бы.
Госпиталь эвакуировался в тыл.
Военные бури замели след командира.
Но Анна не забыла его. Всюду писала и получала один и тот же ответ — такого не значится.
Весной сорок шестого один раненый, — она уже работала врачом в госпитале, — сказал, что лежал с Владимиром Колосовым в подмосковном госпитале: расхваливая бывшего командира, бросил: «Правильный старик». Старик?! Тогда не он. А вдруг он?
Выпросив недельный отпуск, выехала из Энска.
Приехала к вечеру. Сдав чемодан в камеру хранения и расспросив, как найти госпиталь, отправилась по размытой дождями дороге.
Не поверила, когда санитарка сказала:
— Есть такой, обождите — сейчас позову.
Она стояла в грязных ботинках, мокром от дождя пальто и сбившейся на голове косынке. Мельком взглянула в зеркало и увидела — чужое бледное лицо с прикушенными губами.
К ней вышел высокий грузный мужчина на костылях, взъерошенный, седой, с небритым лицом.
— Анночка! — сказал он, останавливаясь. — Какими судьбами?!
— Вот так. Узнала, что вы здесь, и приехала, — сказала она, глотая слезы и улыбаясь.
— А я, видишь, — он кивнул на костыли. — Ну, моя песенка спета. А как ты живешь? Сядем.
Стуча костылями, он сел на диван, она опустилась рядом.
— Как живешь? — Он потирал белой рукой заросший подбородок.
— Работаю.
— Замужем?
— Нет.
— Что так?
— Вы же знаете, — опустив голову, еле слышно проговорила она.
— Вот как оно бывает… Позволь, да как ты узнала, что я здесь?
— Так, узнала и приехала.
— Ко мне?!
— К вам.
— У тебя все легко получается. Я не только ногу потерял, но и жену. — Он потянул потухшую папиросу и добавил: — Я ее не виню, кому нужно с таким вот возиться. Ты где остановилась?
— Я прямо сюда.
Он помолчал, что-то обдумывая.
— Тебя надо устроить. Когда ты уезжаешь?
— Мы вместе поедем.
Он долго молчал. Выкурил три папиросы. Когда от третьей прикурил четвертую, она отобрала у него папиросу и потушила…
…Анна замолчала.
— А потом? — спросила Ася.
— Потом… Он приехал ко мне. Через год…
Семь лет пролетели, как короткое северное лето.
Ради него она изменила специальность, став фтизиатром.
Он умер у нее на руках, оставив ей сына. Дочь родилась через пять месяцев после смерти отца.
Ася не спускала с нее сухих блестящих глаз.
— Но вы же не вышли замуж… после…
— Мне трудно было: я всех примеряла, да и примеряю на него.
Отвечая не Анне, а видимо, на свои мысли, Ася сказала:
— У вас дети… Вам для них жить надо… — Она не договорила.
Взяв Асину горячую руку в свою, Анна сказала:
— И все равно жить надо. Жить, чтобы видеть небо, море, слушать пение птиц.
— Кваканье лягушек…
Анна сделала вид, что не расслышала иронической реплики.
— Подлечитесь и будете работать. К вам приходил начмед. Сергей Александрович. Он был тяжело болен, а прожив в Крыму пять лет, сейчас практически здоров.
— Он врач.
— Врачу лечиться труднее, — он все знает о себе. Я к тому о Сергее Александровиче, что Крым буквально воскрешает. Подлечим вас, станете работать, пусть и не сразу в школе.
— А где? Меня и в официантки не возьмут, скажут — заразная.
— Не думайте пока об этом. Найдем работу. Скоро наш библиотекарь уходит на пенсию. Главное: надо поверить в свои силы, Я говорила уже вам о Семене Николаевиче и Григории Наумовиче. Старики, немощные. За плечами ох, ох сколько пережито, а трудятся — здоровый может позавидовать.
Ася слушала, подперев голову кулачком.
— Вот что, — неожиданно заявила Анна, взглянув на часы, — после ужина я зайду за вами, и мы погуляем.
— Пожалуйста, — ответ прозвучал с вежливым равнодушием.
«Я знаю, тебе не хочется, — подумала Анна, — но ты пойдешь».
К Анниному приходу Ася оделась в свой дорожный костюм: темную юбку и клетчатую блузку. Волосы спрятала под косынку.
— Нет, так не пойдет, — сказала Анна, критически оглядывая молодую женщину. — У вас есть другие платья?
— Есть. Но я так похудела.
— Наденьте вот это. Белое. Этот жакет к нему? Прекрасно! Очень вам идет. Платок этот мы снимем.
Ася никак не могла заколоть волосы. Шпильки рассыпались.
— У меня ничего не получается, — жалко улыбаясь, она оглянулась на Анну.
— Давайте, я помогу. Из ваших волос можно любую прическу соорудить.
Ася не то вздохнула, не то всхлипнула.
— Анна Георгиевна, может быть, мы не пойдем? Может быть, лучше завтра?
— Ну, ну… Бросьте эти гнусные разговорчики!
Одеваясь, Ася сказала:
— Это платье подарила мне свекровь.
Анна не отозвалась.
Ася с каким-то упрямством продолжала:
— Ив больнице она часто меня навещала. Почти каждый день.
— Забудьте вы про нее, она эгоистичный, жестокий человек.
— Нет, неправда. Она очень любила сына.
— Животные тоже любят своих детенышей. Ваша свекровь забыла воспитать в сыне человека.
Ася ничего не сказала. Мельком взглянув в зеркало, она поспешно отвернулась.
Они вышли.
— Ася, опирайтесь крепче на мою руку. Кружится голова?
— Немножечко…
— Ничего страшного. От воздуха можно и опьянеть. Вот дойдем до той скамейки и отдохнем.
— Я еще не устала.
— Ася, запомните: здоровый садится, когда устал, больной — чтобы не устать. У вас пульс хороший, лучше чем я ожидала. Ну, вы пока не разговаривайте. Еще несколько шагов — и мы у цели.
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Геологи продолжают путь - Иннокентий Галченко - Советская классическая проза
- Журнал `Юность`, 1974-7 - журнал Юность - Советская классическая проза
- Журнал `Юность`, 1973-2 - Журнал «Юность» - Советская классическая проза
- Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич - Советская классическая проза
- Весенняя река - Антанас Венцлова - Советская классическая проза
- Наследник - Владимир Малыхин - Советская классическая проза
- Юность командиров - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева - Советская классическая проза
- Вега — звезда утренняя - Николай Тихонович Коноплин - Советская классическая проза