Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

* * *

Господин Хубах Шифу счел бы себя трижды опозоренным, если бы не сообщил о прибытии принцессы Коттравей, а также одного из ее спутников — Рогмо князя Энгурры — тем, кто ему щедро платил за подобные сведения. Не успела шумная компания удалиться из его кабинета, как он вызвал курьера для особых поручений, звавшегося, кажется, Бренном. Получив краткое устное сообщение и выслушав куда и кому его доставить, Бренн со всех ног кинулся выполнять поручение своего господина.

Но он счел бы себя трижды мертвецом, если бы по дороге не завернул в некий неприметный дом и не повторил там слово в слово то, что предназначалось совсем для иных ушей. Так что незачем удивляться прозорливости или могуществу верховного мага Хадрамаута Корс Торуна и тому, что он одним из первых узнал о прибытии Каэтаны в Шамаш. Его немного удивила скорость, с которой она сюда добралась, но удивление не помешало ему заняться неотложными делами…

Связь в Хадрамауте была налажена более чем прекрасно. Даже простые люди, не имеющие возможности каждый божий день пользоваться услугами чародеев и платить бешеные деньги за произносимые ими с соответствующим выражением лица заклинания, могли быть в курсе всех основных событий приблизительно в то же время, когда оные проистекали, а не с опозданием на месяц‑другой, как часто случалось на Арнемвенде.

Приток денег в казну, а также в частные банки и конторы во многом зависел от четкости и слаженности действий людей, зачастую находящихся в разных концах страны. Хаанухи быстро поняли, что вложение денег в эту область окупится сторицей, и живо расщедрились. Из всего вышесказанного следует, что к концу дня о прибытии Рогмо в порт Шамаш знали, помимо многих должностных лиц, знатные эльфы Хадрамаута, называемые в легендах также Морскими эльфами.

Морское путешествие утомило наших друзей. И сангасои просили разрешения проехаться верхом и прогулять застоявшихся в стойлах коней, которые и взбеситься могли от столь долгого безделья. Поэтому было решено, ко всеобщему удовлетворению, что галера пойдет своим ходом водным путем, а Каэ со свитой будет сопровождать ее по берегу. Благо абсолютно все реки и озера Хадрамаута, как уже упоминалось выше, были соединены цепью искусственных каналов.

Перед выходом в свет все долго прихорашивались. Даже суровые воины Сонандана нарядились в праздничные белые одежды, хотя и вооружились до зубов, памятуя строжайший наказ Тхагаледжи — ни на минуту не забывать об опасности, которая грозит живой богине в ее странствии. Правда, после пережитого на море, вряд ли они смогли бы об этом забыть, даже если бы захотели. Выглядели они великолепно — могучие, широкоплечие, в белых плащах, туниках и высоких, по колено, сапогах из белой лайки; перетянутые золотыми поясами, в стальных позолоченных наручах и золотых обручах на голове. Красавцы скакуны их не уступали своим хозяевам, вызывая вздохи и стоны восхищения у обычно равнодушных к лошадям хаанухов.

Барнаба тоже принарядился: на него нельзя было смотреть, как на солнце, столь ослепительно ярок был его костюм. Номмо, еще в Сонандане разжившийся золотыми шариками на свои зеленые башмачки, излучал радость и счастье. Казалось, мохнатому человечку ничего не нужно, кроме этих украшений да возможности натянуть любимую шапочку с пером на левое ухо, дабы выглядеть кокетливо и неотразимо.

Магнус, обзаведшийся графским титулом и громким именем Ан‑Дирак, не устоял перед искушением и наколдовал себе соответственный пурпурный плащ, шитый драгоценностями («Фальшивые, наверное», — сообщил он Каэ громким и страшным шепотом), а также камзол цвета утренней зари, красные сафьяновые сапожки и красное бархатное седло, которое выгодно смотрелось на его гнедом скакуне.

Рогмо, по эльфийскому обычаю, был весь в зеленом и коричневом — шелках и коже, — чем должен был понравиться хаанухам. Меч Аэдоны, сам по себе стоивший целое состояние, висел у него на поясе в драгоценных отцовских ножнах.

Когда они появились в порту, зеваки, рабочие, матросы с других кораблей, а также отъезжающие и встречающие потратили на них гораздо больше своего личного времени, нежели на всякие прочие заморские дива.

— Слышь, кто это? — толкнул локтем своего приятеля портовый грузчик.

— Принцесса Коттравей, знамо. Ты что — балбес? Не слышал?

— А ты так говоришь, будто ее папаша Коттравей с тобой на одной лодке всю жизнь проплавал, — обиделся тот.

— Не на одной, конечно, но… — загадочно молвил приятель. На том и расстались.

А когда галера тронулась с места и конный отряд последовал за ней вдоль канала, берега которого были выложены зеленоватым мрамором и обсажены причудливыми, изогнутыми деревцами с пышной кроной и мелкими яркими соцветиями, их ждал сюрприз: человек десять высоких и стройных всадников, слишком прекрасных, чтобы относиться к обычным смертным, поджидали их у одного из ажурных мостов, которые здесь попадались буквально на каждом шагу.

Всадники эти были хороши, обладали яркой, запоминающейся внешностью, и на их фоне Рогмо больше казался человеком, нежели в человеческом обществе. Потому что настоящих эльфов нельзя спутать ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Полуэльф тронул своего коня и выехал вперед, навстречу своим родичам. Правда, он весьма смутно представлял себе, в какой степени родства он состоит с этими вельможными красавцами.

— Я вижу перед собой Рогмо сына Аэдоны, наследника Энгурры и потомка Гаронманов? — обратился к нему самый молодой эльф с прозрачными, холодными, как море, бирюзовыми глазами и белыми до голубизны волосами. Он выглядел как ровесник Рогмо, а значит, был старше последнего на какие‑нибудь пятьсот‑шестьсот лет. Кто их, эльфов, разберет?

— Да, я Рогмо сын Аэдоны, князь Энгурры, — сделал тот ударение на окончании фразы.

— Верно ли я понял тебя, сын Аэдоны? — внезапно вмешался в их разговор ослепительный эльф на белом как снег коне. Его сиреневый костюм с зеленой вышивкой являл собой чудо портновского или уже не портновского, а колдовского искусства. Впрочем, когда речь шла об эльфийских мастерицах, ошибиться было совсем нетрудно.

— Прежде чем отвечать на вопросы, я был бы рад узнать, кто почтил меня своим прибытием, — слегка поклонился князь.

— Я Мердок‑ап‑Фейдли, глава рода Морских эльфов и потомок Гаронманов, это мои сыновья — Браннар‑ап‑Даррах, Векдор‑ду‑Фаззах и Корран‑ит‑Натар, а также члены нашего рода.

Полуэльф отметил про себя, что, кроме сыновей, остальных своих спутников князь ап‑Фейдли не счел нужным представлять.

— Я счастлив приветствовать тебя, славный Мердок ап‑Фейдли, о котором так много хорошего рассказывал мой отец. И мне горько, что именно я принес тебе горестную весть — Аэдона мертв, и отныне я князь Энгурры.

Прекрасное лицо Морского эльфа исказилось от боли и горя. Но уже через секунду его прозрачные глаза заполыхали гневом.

— Ответь мне, князь. И пусть мои вопросы не покажутся тебе несправедливыми и нетактичными. Я слишком стар и слишком много прожил на свете, надеюсь, что заслужил право спросить тебя кое о чем. Во‑первых, мне сообщили, что ты странствуешь в свите принцессы Коттравей. Ответь, князь, с каких пор эльфийские государи поступают на службу к людям? Ведь ты уже не простой меченосец, и поверь, что я искренне скорблю о том, что вынужден напоминать тебе о твоих обязанностях правителя. Кто заботится сейчас о жителях Энгурры, кто правит в твоих землях?

Рогмо видел, что эльф хочет спросить еще и о том, отчего Аэдона сделал преемником именно его, сына человеческой женщины — зная, сколь непримиримо относилось к этому все его многочисленное семейство. Полуэльф кусал губы, кипя от негодования, что ему предъявили, хоть и не напрямую, обвинение в чем‑то похуже преступления. Но он не считал себя вправе выдавать тайну своей госпожи. Была затронута его честь, и гордость требовала не пускать все на самотек; но честь и гордость приказывали также молчать, храня свои и чужие секреты.

Каэтана поняла, что происходит, и выехала вперед на своем красавце Вороне, который сразу же стал скалить зубы, пугая эльфийских коней. Они заплясали, порываясь отойти в сторону от нахала.

— Полагаю, князь, что это мне следует ответить на большинство твоих вопросов, — сказала она, обращаясь к остолбеневшему эльфу. И улыбка ее была какая‑то особенная, загадочная и теплая.

Спутники Мердока ап‑Фейдли с удивлением увидели, что он смотрит на принцессу Коттравей не так, как смотрят царственные эльфы на человеческих женщин. А еще на ее мечи, хотя, конечно, нечасто женщина человеческого рода носит их за спиной. Два меча… Что же они слышали о женщине с двумя мечами? И что это за воины, похожие скорее на полубогов из древних легенд? Похожие на жителей… Запретных Земель?!

И сыновья Морского эльфа, изумляясь тому, что одновременно пришло им в голову, воскликнули, обращаясь к отцу: