Соседи (СИ) - Коруд

— и настроение выровнялось. Всё будет хорошо, это просто у страха глаза велики. Наверное, глупо бояться наперёд. В чужую голову не залезешь, сердцу не прикажешь — даже собственному, не то что другому, пусть и родному. Прошлое уже прошло, его не изменить. Будущее ещё не настало, в него не заглянешь. Но как раз на него попробовать повлиять можно. Так что всё, что зависит от неё, она сделает. А вообще, видимо, правы те, кто говорит, что жить надо настоящим. А в настоящем у них всё прекрасно. Восхитительно.

Секунды неуклонно бегут, и во все стороны летят щепки: это время уничтожает её, словно хлипкую шлюпку — девятый вал{?}[девя́тый вал — распространённый в искусстве, публицистике и разговорной речи художественный образ, символ роковой опасности, наивысшего подъёма грозной, непреодолимой силы. Символ девятого вала исходит из старинного народного поверья, что во время морской бури девятая волна является самой сильной и опасной, зачастую роковой. Выражение «девятый вал» часто употребляется также в переносном, метафорическом смысле].

00:17 От кого: Юлёк: Весь вечер думала, что забыла тебе сказать. Вспомнила вот. Классно смотритесь! Такие зайцы! До сих пор в шоке!

***

«Продолжается регистрация на рейс номер семнадцать тридцать авиакомпании «Аэрофлот — Российские авиалинии» в Петропавловск-Камчатский…».

… … …

«Пассажиров, вылетающих рейсом номер семнадцать тридцать авиакомпании «Аэрофлот — Российские авиалинии» в Петропавловск-Камчатский, приглашаем пройти на посадку в самолет, выход номер шестнадцать».

Шесть часов пронеслись как один миг. В семь утра за мамой закрылась дверь. В полвосьмого — открылась. Егору. Десять — он кладет её чемодан в багажник такси. Одиннадцать — таксист тормозит перед терминалом аэропорта Шереметьево и бодро желает им хорошего полета. Тёплые руки размыкаются. Полдень — посадка на рейс открыта. А значит, ей пора.

Сегодня они живого места друг на друге не оставили, а Ульяне всё мало. Мало доказательств. Мало его. Мало! Щека прижимается к груди, а ухо тревожно прислушивается к аритмии соседнего сердца. Душа требует сию секунду что-то ему отдать. Частичку себя.

— Слушай… — не слишком хорошо осознавая, что делает, Уля оторвалась от Егора, потянулась к болтающейся на шее деревянной подвеске, расстегнула карабин и тут же, не дав ему опомниться, оплела руками плечи и застегнула уже на его шее, — пусть пока побудет у тебя.

«Тебе, кстати, больше подходит»

Да, больше: словно для него создавалась. Грубовато исполненная птица на чёрном кожаном шнурке переселилась туда, где ей место.

— Зачем? — в глазах глубокого синего цвета в медовую крапинку читается удивление, даже обескураженность. «Чего это ты?» — примерно вот это.

— Мне так будет спокойнее.

Теперь его подбородок падает на грудь: Егор недоумённо сверлит её взглядом из-под лохматой копны волос. Смотрит исподлобья, пристально, но в глазах постепенно проступает осознание. Пока всё еще мутное.

— Мне отец её подарил, когда мы последний раз виделись, — запинаясь, смущенно бормочет Уля. — А ему подарил один абориген хабаровский. Сказал, что над ней шаманили. Это птица Гаруа. Что-то вроде твоего Феникса. Вроде оберега…

Красивые густые брови взмывают сразу в поднебесье, а в синих глазах искрится смех: похоже, про себя он над ней просто угорает. Молча.

— Пообещай, что не снимешь! — в отчаянии восклицает Ульяна. — Я сама с тебя её сниму. Когда вернусь.

Точно угорает. Хранит молчание, однако во взгляде читается абсолютно всё. «Взрослая девочка, а всё так же веришь в сказки». Но Уля не обижается, ей не до обид. Она сейчас во что угодно поверит, если ей пообещают, что с ними, с ним все будет в порядке.

— Ладно, — усмехается он, сдаваясь. — Сама снимешь. Придётся тебе за ней вернуться.

«Я не за ней вернусь…»

— Егор?..

Голос предательски дрожит. Со всеми потрохами себя сейчас ему выдаст. Ну и пусть. И ладно.

— М-м-м?

А он какой-то рассеянный с самого утра. Думает о чем-то и не делится, хмурится только постоянно и крепче обнимает.

«Поехали вместе?..»

— Всё будет хорошо?

«Пожалуйста…»

— Угу…

Сильные руки последний раз обхватывают плечи, губы последний раз касаются макушки. Его грудь поднимается, она слышит глубокий вдох, давит чёртов ком в горле. Впереди чёртовы две недели, чёртова неизвестность, чёртова вечность, чёртова бездна. Чёртова мерзлота.

А она — чёртова дура, которая пытается казаться сильнее, храбрее и независимее, чем есть. Вот вернется и больше от себя не отпустит. Никогда. Никуда.

Пора.

— Собиралась признаться, что это ты доломала мой велик, пока я не видел? — доносится смеющееся уже в спину.

Вспомнил тоже… Когда это было! Пятнадцать лет назад! Велик доломала не она, а Юлька. Случайно! Пока он не видел…

Между ними уже метров пять.

— Выше бери! — оборачивается она. Улыбка рождается в муках, проступает, преодолевая щемящую боль. И цепенеет на губах, фальшивая.

А на его лице яркими красками проступает озадаченность. Аня была абсолютно права — в каждом из своих предположений.

«“А меня за что любить? Такого?”.

… … … …

Дурак…»

— Вы-ы-ыше? — тянет Егор с притворным удивлением. — С парашютом надумала прыгнуть?

Пожалуй, для неё, до смерти боящейся высоты, это и впрямь будет похоже на прыжок с парашютом. Определенно да. Последний — препоследний раз обернуться, последний раз улыбнуться, запомнить каждую тянущую жилы секунду. Плакать потом.

— Может быть!

«Пока…»

«Пока».

. .

Комментарий к

XXVIII

«Пока» Обложка к главе и ваши комментарии: https://t.me/drugogomira_public/378

Музыка главы:

Beyond The Sun — Shinedown

https://music.youtube.com/watch?v=GE2_2aeYxWU&feature=share

Traveling At the Speed of Light — Joywave

https://music.youtube.com/watch?v=6GrPSqUhvVk&feature=share

Визуал:

Другой мир. И ты в нем — другой: https://t.me/drugogomira_public/381

Ты не один: https://t.me/drugogomira_public/382

Там, высоко, классно. Паришь. https://t.me/drugogomira_public/384

Вечность! https://t.me/drugogomira_public/385

====== XXIX. О бабушках ======

Девятое утро подряд начиналось не со сладкого потягивания в постели, не с попыток вспомнить сизые сны, не с душа и не с кофе. Уже девятое утро Уля просыпалась с одной и той же мыслью: «Минус один». Вот и сейчас: мозг удовлетворенно вычеркнул очередные сутки и констатировал: «Осталось пять. Пять дней». Глаза ещё закрыты, а посчитать уже успела, уже не терпелось проверить переписки, и рука вновь сама потянулась к телефону. Нащупала его на поролоновых подушках, формирующих спинку старой, пожившей жизнь софы, и поднесла к лицу. Один глаз приоткрылся, а второй объявил протест против подъемов в такую рань.

Улю интересовал красный кружок уведомлений на иконке мессенджера. К утру в нём светилась цифра десять, и уголок губы самодовольно пополз вверх. Даже гадать не надо: она просто знала, кто в этой десятке. Здесь штуки три сообщений от Новицкой и пара от мамы. Наверняка очередной привет прислал отец: он теперь ежедневно снабжал её короткими неизвестными фактами о Камчатке. Всё