Ворчуны спять влипли! - Филип Арда

согласно…

Он вдруг замолчал, опустил глаза и ткнул пальцем в чистый лист, лежавший рядом с Лучиком, который сидел справа от Клумбиса. Лучик передал ему пустой лист, и Клумбис внимательно его просмотрел, будто в нём содержались какие-то важные записи.

— …согласно Постановлению 1892 года об общественных присаживаниях, усаживаниях и лежаниях. Так что я считаю, обвинение нужно снять!

Судью Шалтатупа, очевидно, поразило, насколько хорошо адвокат знает закон. Сказать по правде, сам судья за последние годы закон практически не изучал. Когда он был помоложе, он любил почитать огромные, толстые, увлекательные собрания законов в кожаных переплётах. Теперь же ему гораздо больше нравилось хмыкать, выглядывать в окно или представлять, что пятнышки грязи у него на галстуке — это острова. Он подбирал этим островам названия, а потом придумывал, кто на них жил и где там располагался рыбный рынок. Шалтатуп подумал о том, как же хорошо, что умный молодой адвокат, который учился по ускоренной юридической программе, знает все эти новые тонкости, да и старые тоже, — значит, ему самому в них вникать не придётся.

— Так, значит, снять обвинение? — переспросил Судья Шалтатуп Клумбиса.

— Полагаю, что да, ваша честь, — подтвердил Клумбис.

— Постановляю, — сказал судья.

Послышался чей-то радостный возглас. Мистер Ворчун обнял миссис Ворчунью. Миссис Ворчунья обняла мистера Ворчуна.

— Ну и отлично, тогда мы пошли! — заявил мистер Ворчун и направился было к выходу.

— Тишина в зале суда! — прокричал служащий, потому что больше ему ничего говорить не разрешалось и потому что ему нравилась эта фраза.

— Успокойте своих подзащитных, мистер Клумбис, мистер Черезьи! — велел судья. Он нуждался не только в знающих адвокатах, которые могли бы упростить ему жизнь. Ещё ему было важно, чтобы адвокат умел успокаивать своих клиентов. — Мистер Ворчун, миссис Ворчунья, это лишь первое обвинение против вас. Кроме него, есть ещё много других, нам предстоит с ними разобраться, — напомнил он. Вообще, Шалтатуп очень надеялся, что слушание закончится быстро. Он планировал пообедать супом, после чего у него на галстуке неизбежно станет больше пятен, а значит, больше воображаемых островов, на которых можно побывать, и больше рыбных рынков, для которых можно придумывать адреса.

Судья огласил второе обвинение — порча имущества: битьё нескольких глиняных горшков, сделанных-с-любовью-и-своими-руками.

— Да, это правда. Я много их перебил. Потому что горшки были кошмарные.

— Кошмарные они были или нет — это совершенно не важно! — заявил мистер Безвольби, представляющий сторону обвинения.

— Только если они не стоят у вас на буфете! — встряла миссис Ворчунья. — А то ведь может кто-нибудь прийти и сказать:

«Какие уродливые горшки!» — Кошмарные!

— Отвратительные!

— Тошнотворные!

— Да попросту ужасные!

— Это не важно, — повторил мистер Безвольби.

— Он опять придирается к моему мужу, ваше сдетельство! — возмутилась миссис Ворчунья.

— МИССИС ВОРЧУНЬЯ, ЭТО ЕГО РАБОТА, — пояснил Судья Шалтатуп, повысив голос чуть сильнее, чем требовалось.

Клумбис прочистил горло:

— Ваша честь, на самом деле виноваты были сами горшки, а не мой подзащитный. Они представляли потенциальную угрозу для общественности, потому что могли в любую минуту разбиться и кого-нибудь поранить. Трагическое происшествие было неизбежно. Горшки следовало бы хранить таким образом, чтобы они не представляли опасности для посетителей ярмарки… — сказал он и замолчал ненадолго.

Лучик, прилежно выполняя свою роль, перебрал на столе несколько чистых листов бумаги, выбрал один и передал его Клумбису, который сделал вид, будто что-то с него читает.

— …согласно Постановлению 1922 года о безопасном размещении предметов, осколки которых могут поранить. Я снова заявляю о том, что это обвинение с моего подзащитного нужно снять.

— Постановляю! — сказал Судья Шалтатуп, но вид у него был весьма недовольный. Он посмотрел на прокурора мистера Безвольби.

А вот Лучик, сидевший на своей адвокатской скамье, и Мими, сидевшая в зале, обменялись куда более счастливыми взглядами. А Аций даже пискнул от радости.

— Тишина в зале суда! — прокричал судейский служащий, ужасно радуясь тому, что можно ещё раз повторить эту фразу. (Сказать по правде, в душе он надеялся, что публика снова начнёт шуметь.)

Мисс Зимозад угрюмо потрясла своей табличкой, сохраняя вежливое молчание.

Судья Шалтатуп уже немного подустал от этих перерывов. Чем чаще в слушание заминок, тем дольше ему ждать супа. А чем дольше ему ждать супа, тем дольше ему ждать появления новых пятен на галстуке. Шалтатуп прочёл следующее обвинение: выведение из строя вязальной машины и растрату нитки. Ну уж ТЕПЕРЬ мистер Ворчун не отвертится. Кому нравятся транжиры?

— Вязальная машина, о которой идёт речь, такая большая и мощная, что Национальное общество вязания требует, чтобы один из его членов всегда был при ней, если она используется в общественных местах, включая ярмарки или выставки, — терпеливо пояснил Клумбис. — Как вы все знаете: серьёзное вязание — это серьёзная ответственность…

Тут его перебили громкие восклицания: «Слышали? Слышали?» Это кричал пожилой господин, сидящий в рядах приглашённой публики. Он вязал чехол для велосипеда своего сына. А сыном его был как раз тот самый судейский служащий, который тут же воскликнул:

— Тишина в зале суда, папа!

И воцарилась такая тишина, что слышно было, как щёлкают вязальные спицы.

— Пожалуйста, продолжайте, мистер Клумбис, — попросил адвоката Судья Шалтатуп.

— Благодарю вас, ваша честь, — сказал бывший садовник. — Так вот, поскольку машина для вязания была оставлена без присмотра, у моего подзащитного мистера Ворчуна появилась возможность выразить себя в искусстве, создав довольно длинный шарф…

— Снять обвинение! — перебил его Лучик, с трудом сдерживая восторг.

— Склонен согласиться, — пропищал Шалтатуп, который уже начал откровенно сердиться на сторону обвинения в лице мистера Безвольби за то, что он вообще затеял эти слушания. Судья очень надеялся, что в судейской столовой сегодня подают наваристый суп-гуляш: он оставляет на галстуках самые красивые пятна.

Шалтатуп вновь взглянул на список обвинений и вздохнул: ох, мама дорогая! Следующим в списке шло обвинение, от которого мистеру Ворчуну и его ловкому адвокату будет практически невозможно отвертеться: подрыв общественного туалета.

— Вы подтверждаете, что принесли в туалет подожжённые фейерверки? — уточнил мистер Безвольби.

— Само собой, а какой толк в неподожжённых? — спросил мистер Ворчун. — Пустая твоя голова!

— Рыболовная сеть! — добавила миссис Ворчунья.

— Тухлое киви!

— Кожура от сардельки!

Оскорбления предназначались прокурору, но миссис Ворчунья настолько привыкла обзывать своего мужа, что увлеклась и пихнула его от избытка чувств.

— АЙ! — заорал он.

— Тишина в зале суда! — выкрикнули хором судейский служащий и миссис Ворчунья. Вернее, миссис Ворчунья скорее пропела, чем выкрикнула.

Служащий и судья очень разозлились.

— Мистер Клумбис! Мистер Черезьи! — закричал Судья Шалтатуп. — Если вы сейчас же не успокоите подсудимых, я