Война мага. Том 4: Конец игры - Ник Перумов

— А-ах!

Словно удар под дых.

Что у тебя осталось, Сильвия? Бросай на стол, делай последнюю ставку. Пусть все, все, все, кого всосала эта пирамида, узнают, что такое Смертный Ливень!

Над воронкой провала соткался круг иссиня-чёрных туч. Набрякли и сорвались вниз первые капли — как под Ордосом, как возле Храма Океанов. Тугой хлыст Смертного Ливня хлестнул по источающим дым руинам, и камень зашипел от боли ожогов.

Сильвия не промахнулась. Косой взмах Ливня прошёл в полушаге от Райны, так, что воительница отшатнулась от шибанувшей в нос кислой вони, но саму её не задело. Зато выпрямившийся Спаситель вмиг оказался покрыт с ног до головы. Капли словно целились в Него, стремясь не оставить ни единого сухого клочка.

— Беги, беги, слышишь?! — загремел чей-то голос с небес.

Надо же, подумала Сильвия. Райну спасают. За ней пришли. Кто-то могущественный вспомнил о ней — и вот, пожалуйста: седобородый всадник на диковинном восьминогом жеребце. Тут как тут. А ты, несчастное чудовище, в очередной раз спасающее всех, кроме себя самой, подыхай. Подыхай, воя от жуткой предсмертной тоски, понимая, что спасения нет, что жизнь Сильвии Нагваль, мечтавшей так высоко подняться, пресекается здесь, пусть и в грандиозной битве сошедшихся в Эвиале сил, но всё равно — пресекается!

…У чудовища вырвался глухой рёв, и Смертный Ливень тотчас сделался ещё злее и гуще. Оплывал, плавясь, камень, от остатков армии зомби в красно-зелёном остались одни воспоминания — потоки разъедающей всё и вся жижи устремились вниз опрокинутой пирамиды, обращая в ничто всё на своём пути. В глубине казематов перевели дух орки Уртханга — они, конечно же, никогда не видели Смертного Ливня, но мигом поняли, что соваться под его струи не стоит.

Тихонько плакала Эйтери, всё укачивая на руках полуживую Ниакрис. Целительница сделала всё, что могла. Осталось только ждать — но не избавления, а смерти.

Чудовищный Ливень смёл и растворил и нахлынувшие орды неупокоенных Спасителя — в конце концов, их тела ещё принадлежали тварному миру Эвиала и подчинялись его законам.

Пылающие Мечи, так и остававшиеся вонзёнными в бок Спасителя, окутались едкими клубами ядовитого пара, но даже Смертному Ливню оказалось не под силу сбить с них огонь.

Да, это был удар, достойный именоваться «последним». Всё, оказавшееся под Ливнем, растворялось и таяло, а Сильвия, раскинув руки, всё гнала и гнала к земле убийственные струи.

Она ждала ответа.

Ну же, давай. Покажи себя, Ты, кому поклоняются целые миры! Неужто станешь стоять и терпеть так дальше? Или Тебе нипочём даже мой Ливень?

…А седобородый всадник — вот он, уже совсем рядом с Райной. Протянул к ней руки. Спасает. А вот она…

Валькирия упала на колени — но только на один миг. Потому что превыше старого стыда, превыше собственного бесчестья в тот миг было иное. Битва, которую вела молоденькая, по сравнению с ней, девчонка-чародейка из Мельина, кого Райна и всерьез-то не воспринимала.

На поясе явившегося за ней висел меч. Золотой Меч, добытый уже много после того, как на Боргильдовом поле наступила страшная тишина.

Валькирия совершила небывалое. Она вцепилась в ножны чудесного оружия, повисла на них всей тяжестью, рванула так, что едва не опрокинула Слейпнира; и прежде, чем обезоруженный Отец Дружин успел хотя бы разинуть от удивления рот, бросилась назад, к Спасителю.

Но на этот раз Он уже защищался. На этот раз Его лицо исказилось самой настоящей яростью, такой, что у Райны едва не отнялись ноги.

…Но страх валькирии — он похоронен всё на том же поле, рядом с подругами.

Золотой Меч взлетел и косо рухнул — так, что даже Смертный Ливень в ужасе расступился перед ним.

Спаситель, чьё лицо и тело сейчас прокрывали жуткого вида язвы, дымящиеся, словно в каждой тлели угли, встретил Меч голой рукой, пальцами, где в глубине тех же язв стала видна кость.

Удар, вспышка, и Райна катится обратно, прямо под ноги Слейпниру. Жёсткая и сильная рука подхватывает её, втаскивает на спину коню, и волшебный жеребец с диким ржанием устремляется наверх.

— Но там же… там же… — задыхается Райна.

Она хочет сказать, что в казематах пирамиды остались её друзья. Орки, их предводитель, гнома-чародейка и даже инквизитор. Снизу катится чёрный таран, сверху хлещет злой Ливень — простым смертным нет спасения, за ними не прискачут на восьминогих жеребцах — и осекается при одном взгляде на лик спасшего.

Отец Дружин не был таким даже в день Боргильдового разгрома.

— Хедин… Ракот… — вырывается у него. — Не помочь… нет…

Слейпнира нет нужды подгонять. Он изо всех сил мчится вверх, к расколовшемуся, словно весенняя льдина, небу.

А Спаситель-то? Спаситель?!

Спаситель провожает Старого Хрофта долгим взглядом. У ног Его медленно истаивают обломки Золотого Меча. На левом предплечье Спасителя — глубокий разруб, однако Он не повержен. И, кажется, нет такой силы, что смогла бы Его одолеть.

* * *

Разрушитель видит и слышит всё, творящееся на поверхности. Смертный Ливень и медленную гибель Мечей в пламени. Отчаяние замкнутых в казематах орков и спокойное самоуничтожение преподобного отца Этлау. В силу обращается всё — в том числе и отдаваемое Мечами. Разрушитель не может думать и рассуждать о «меньшем зле», он сам — меньшее зло. За ним с рёвом и грохотом несётся исполинский чёрный таран, чудовищное копьё, во что обратилась Западная Тьма. Сейчас Разрушителю слышатся отчаянные, хоть и приглушённые вопли — кого-то тащит за собой его башня, кто-то кувыркается в лавине… Кто именно — Разрушителю не так важно. Он многого не узнал, не докопался до многих тайн — что поделать, сейчас он уже не личность. Он — оружие. Брошенный пилум. Пилум, отлично знающий цель.

Всё идёт, как и должно.

Грохот, остриё Чёрной башни вздрагивает, и Разрушителя корчит жестокая мука: словно в его собственных внутренностях катается раскалённый стальной шар. Нечто металось сейчас и по самой Башне, сокрушая стены и перегородки, проламывая потолки; удар был настолько силён, что не выдержала даже несокрушимая броня.

И, значит, ему, Разрушителю, вновь заполнять прорехи собственной кровью. А её надо беречь, потому что ещё предстоит вырваться из Эвиала — и попасть туда, куда следует.

Лопаются жилы. Что-то кричит Аэсоннэ, но поздно, поздно, дочка — твой папа уже не человек, он Разрушитель, и обязан пройти дорогу до конца — закончив, как и положено, разрушением самого себя.

Кровь смешивается с тьмой, прорехи затягиваются, но недостаточно быстро, и по исполинскому чёрному острию начинает ползти трещина.

— Папа! Кристалл!

Ну, конечно, дочка. Кристалл, и так почти лопающийся.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});