Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Оставьте меня! – Распорядилась принцесса. Служанки послушно кивнули и удалились. Сейчас ей необходимо побыть одной, сосредоточиться, посмотреть, как следует на себя со стороны и хорошенько все обдумать. Катаржина зажмурилась изо всех сил, до боли в глазах, так что заплясали во тьме яркие звездочки, отрешилась от всего, отогнала все мысли прочь, замерла, затаила дыхание, освободилась…, выдохнув, широко распахнула глаза и уставилась в зеркало.

- Я старше этого юноши на… одиннадцать лет. – Красавица прищурилась, вглядываясь в отражение. – Значит, я должна превзойти всех его любовниц! И положить конец мальчишеским шалостям. Спасибо матери, я никому не пожелаю испытать ревность итальянки. – Неприятно кольнула мысль о короле Эрике. – Не посватался, не обратил внимание на мою красоту… ничего, еще пожалеет. – Нижняя губа поджалась, но Катаржина справилась с собой, стерла на время из памяти раздражавшее ее имя, и на лице женщины заиграла та самая обольстительная, манящая улыбка. Рот приоткрылся, обнажая белоснежные зубы, кончик языка коснулся губ, увлажняя их, чуть заметно затрепетали ноздри. Катаржина вдруг почувствовала, как снизу, из живота по телу поднимается тепло возбуждения, щеки слегка заалели, она медленно закрыла глаза, и совершенно отчетливо представила себя в объятиях незнакомого молодого красавца. Волна страсти нарастала, вскипала, шумела в висках. Катаржина дотронулась рукой до груди, пальцы нащупали и сжали бусинку соска и это прикосновение, с одновременным ощущением твердости возбужденной плоти, сорвало с губ сладостный стон. Другая рука скользнула вниз, между ног, и женщина почувствовала, как ее заливает горячая волна. Это был он, красивый и незнакомый мужчина, это он ласкал сейчас Катаржину, а она лишь подсказывала своим телом то, что нужно им обоим. Дыхание перехватило, сердце забилось в такт теребившим сосок пальцам, спина непроизвольно изогнулась, все тело напряглось…

- Нет! – Вскрикнула женщина, затрясла головой и руками, с трудом отгоняя внезапно захлестнувшую ее волну страсти, после чего замерла, стараясь успокоить неистово бившееся сердце и отдышаться. Еще несколько минут она сидела, опустив голову, не смея открыть глаза и посмотреть в зеркало. Возбуждение, неохотно покидающее тело, сменялось злой досадой неудовлетворенности и болезненной тяжестью внизу живота. Наконец, Катаржина почувствовала успокоение, несмотря на оставшиеся неприятные ощущения недостижимости желаемого, понимания, что в этом никто, кроме нее, более не виноват. Она подняла голову, всмотрелась в свое отражение и недовольно нахмурилась. Напротив принцессы сидела красивая женщина, но лицо ее выглядело изможденным, уголки рта опустились, ровный румянец сменился какими-то красными пятнами, всегда плясавшие огоньки глаз потухли, под ними обозначилась невесть откуда взявшаяся синева. Катаржина потерла лоб – а это еще что за складки! Морщины? Прочь подобные развлечения! Что я себе позволяю! Мои глаза, мое лицо, мое тело могут излучать только любовь, манящую и чувственную. Любовь, которая сразу очарует этого юного герцога и будет вечным источником его жажды. Каждое мое прикосновение или взгляд должны вызывать в нем неутолимое желание. И не важно, как будет происходить их соитие – быстро и неистово, как ей только что представилось, или медленно, в постепенно нарастающей нежности. Важно другое – жажда любого проявления любви, переходящей в страсть или наоборот, должна быть неиссякаема! Но он никогда не должен привыкнуть к тому, что властная, сильная и непреклонная, как и ее мать из рода Сфорца, Катаржина может затрепетать под ним! Это будут лишь мгновения его потрясения и обоюдного наслаждения. А дальше все повториться сначала – пусть это будут его вечные танталовы муки. Жажда обладания ей и само наслаждение, рождающее новое желание. И так день за днем!

- Ну, хватит! – Сказала она себе, ощутив снова знакомое тепло внизу. – Я должна стать королевой! Я рождена быть королевой, и я ей буду! – Эти мысли помогли ей избавиться от фантазий плотских наслаждений.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Уподобиться сестрам? Ну, уж нет! Старшую, Изабеллу , никто не спрашивал. Мать выдала ее замуж в двадцать лет за престарелого Яна Запольски, короля Венгрии и князя Трансильвании. Через год она родила ему сына, а еще через месяц стала вдовой, в самый канун нашествия орд Сулеймана. Лишь милостью турецкого султана, взявшего Буду, ей была оставлена крошечная Трансильвания, да и ту быстро отобрал Фердинанд Австрийский, тесть моего братца-короля. Хорошо же отплатил этот Габсбург Сигизмунду Августу за двух своих дочерей, припадочную Елизавету и нынешнюю корову Екатерину, которых тот брал поочередно в жены. Бедняжка Изабелла… Катаржина и виделась с сестрой последний раз на свадьбе Сигизмунда с Екатериной семь лет назад. Видно мать прижала этого напыщенного Фердинанда, что тот вернул Трансильванию Изабелле с сыном. Только поздно. В прошлом году сестры не стало…

Потом эта история с несчастной Барбарой Радзивилл, которую сразу невзлюбила мать… Вторая сестра Катаржины – София так боялась Бону, что выскочила замуж за первого подвернувшегося – герцога Генриха Брауншвейского. Тот и вовсе семидесятилетний старик. Весело же ей теперь, нечего сказать. София могла и подождать - мать уехала вскоре после свадьбы, да видно уже невмоготу было.

Анна… ее последняя старшая сестра. Странная. Уединилась и живет сама по себе. Женихов не ищет, хотя, конечно, это дело брата-короля, а он словно позабыл про нее, да и свататься, никто не сватается к ней. Целыми днями вышивает, отстаивает все мессы… в монахини, что ль себя готовит… Не понятно.

Принцесса вспомнила отъезд матери. Тогда, наконец, она избавилась от опеки навязанных Боной фрейлин, этих чопорных дуэний, похожих на полумертвых истуканов, затянутых в глухие черные платья, словно это не одежда, а саваны, из которых отсвечивали смертельной белизной маски их лиц. Впрочем, они брали пример с вдовствующей королевы. Костюм Боны отличался лишь обилием серебряной вышивки и большим, осыпанным драгоценными камнями крестом. Хотя, в молодости, мать позволяла себе более открытые наряды. Катаржина видела одну гравюру с изображением Боны сорокалетней давности. Конечно, далеко от сегодняшних корсажей, роль которых открыть, а не скрывать красоту женской груди, но… мать смотрелась неплохо.

- Пресвятая Дева Мария и Святой Николай упокойте ее душу! - Катаржина перекрестилась. Через год после отъезда мать умерла от яда поднесенного ей верным советником Жуаном Лоренцо Паппекода, нанятым тем самым Филиппом Испанским, которого мать ссудила четырьмя сотнями тысяч золотых дукатов. Лучше бы отдала Сигизмунду! На войну с Московией. Мать похоронили там же в Бари, в базилике Святого Николая, и теперь сестра Анна хлопочет о пышном надгробии.

- Хотя… - задумалась принцесса, - если бы тогда Сигизмунд получил эти деньги, то он бы не нуждался сейчас и в герцоге Юхане, а, значит, это касалось бы и меня. Выходит, судьба…

Ах, как радовалась тридцатилетняя Катаржина избавлению от опеки этих набожных итальянок! Иногда она с любопытством наблюдала за ними и не могла понять – почему ее так волнует собственное тело, а их – нет! Плоть принцессы бунтовала, бурлила, выплескивалась, требовала любви. И вот пришел ее час, закрутил в вихре танца, бросил в объятия любовников… Но! Катаржина всегда помнила свою принадлежность к роду Сфорца. Страсть – да, но чувства и дети – для мужа. Два правила соблюдались ей неукоснительно. Уже сладкая тайная дрожь пробегала по телу, а губы обжигало горячее дыхание любовника, она всегда находила в себе силы в последний момент отстраниться, запечатать его рот пальчиком и отчетливо, хоть голос и прерывался, произнести:

- Так чтобы у меня после детей не было. Помни кто я! Тебе ясно, пан?

- Да, твоя милость! – Немедленно соглашался шляхтич, изнемогавший от желания утопить себя во влаге ее тела, но предупрежденный чьей спальни порог он переступил.

А после, эти задиристые и любвеобильные шляхтичи могли думать, что угодно, проснувшись в огромной кровати Катаржины, но любые попытки продолжить отношения после безумной, пронизанной огнем страсти, ночи, гасли, как свечи, одним дуновением губ принцессы: