Это вам, романтики ! - Юрий Рястас

Якову Яковлевичу теперь было не до баек, он весь -- в делах. Особенно он любил проверять прокладку. Всем водоплавающим судоводительской специальности вспоминается замирание сердца, когда на карту с его работой накладывалась калька. Для читателей несудоводительской профессии поясню, что для проверки правильного решения задачи при переходе из точки А в точку Б на карте делается эталонная прокладка, которую переводят на кальку. После выполнения всех расчетов и операций курсант подходил к столу и выкладывал карту на него. Лицо Як-Яка становилось сосредоточенно-серьезным, и он начинал манипулировать калькой. Если прокладки на карте и кальке совпадали, лицо его расплывалось в улыбке -- и пять баллов обеспечены. Он даже своих любимых баек в такие моменты не травил. Только однажды, войдя в класс, сказал:

Как-то прихожу в порт, а "Ермака" нет...

-- Как нет?

А так, нет. Только трубы торчат.

-- Что ж произошло?

-- Кочегары перепились и кингстоны открыли.

За годы учебы нам, курсантам судоводительского отделения, довелось переслушать от Як-Яка много всяких историй, некоторые уже приведены ранее. Но только однажды он коснулся темы репрессий, рассказав, что у него был друг Гриша. Когда Як-Як приехал домой в свою деревню, ему сообщили, что нет Гриши, расстреляли...

По программе курса навигации был раздел о правилах заполнения судового журнала, требования к которому изложены в научном труде "Наставление для плавания", изданным бывшим лейтенантом английского флота Мэтью Фонтейн Мори в 1845 году. Справедливости ради надо отметить: практически подобные требования ведения судового журнала ввели значительно раньше Ю.Ф. Лисянский и М.Ф. Крузенштерн, исследования которых опубликованы в 1808 -- 1812 годах. У судоводов есть железное правило: "Пишем, что наблюдаем, чего не наблюдаем, то- го не пишем".

Эталоном краткости, объективности и честности, вероятно, может служить запись, сделанная рукой известного английского мореплавателя Джеймса Кука, руководителя трех кругосветных экспедиций, о встрече Рождества 1768 года: "Вчера праздновали Рождество. На корабле трезвых не было".

Яков Яковлевич рассказывал нам о порядке ведения судового журнала, напоминая истину: судоводитель должен уяснить себе, что на вахте нужно смотреть вперед и ни в коем случае не стоять спиной по ходу судна.

Однако у Як-Яка появился оппонент. Мой учитель, а ныне писатель Р.Ю. Титов считает, что иногда неплохо посмотреть и назад. В одной из своих книг он пишет: "Оглянулся однажды назад на вахте и увидел далеко за кормой черную точку. Взял бинокль: человек саженками догоняет пароход..." Так что глаз везде необходим.

На третьем курсе мы начали изучать морское право, которое преподавал Гуннар Яанович Бейпман. Он был крупного телосложения, ладно скроен, как говорят. До войны плавал на норвежских судах в качестве грузового помощника, имел огромный опыт. Преподавал отлично. Ребята уважали его.

Сам того не замечая, я оказался во власти тонкостей морского права. Хотя поначалу пытался себя разубедить: зачем мне это, если иду в рыбную промышленность? А Гуннар Яанович был более прозорливым. В разговоре он часто употреблял слово "Hox!" Однажды он сказал мне: "Нох, Рястас, я уйду на пенсию, ты будешь вместо меня вести морское право". Не мог я тогда представить, что когда-нибудь мне доведется не только преподавать этот предмет, а на много лет морское право будет моим хлебом единым.

...Прошло немало времени, и я, направляясь на лекции, встретил у училища Г.Я. Бейпмана. За те годы, что мы не виделись, он заметно постарел, ходил уже с батожком. Мы очень тепло поздоровались.

-- Нох, как дела? Кем плаваешь? -- спросил Гуннар Яанович.

Плохо. Не плаваю. Мотор... Врачи не выпускают.

-- Нох, а куда идешь?

-- На лекции.

-- Какие лекции?

-- Морского права...

-- ???

-- Вы же сами мне сказали, что после вашего ухода я буду вести морское право. Так и вышло!

-- Ах, да, да! Говорил!

С тех пор, как Гуннар Яанович вошел в класс, прошло 39 лет. Многое изменилось в мире, другими стали люди, а я с его легкой подачи входил в аудиторию 30 лет.

Никогда больше не видел его, но светлую память о Г.Я. Бейпмане храню до сих пор...

А теперь немного о том, как мы отдыхали. В училище была давняя добрая традиция проводить конкурсные ротные вечера самодеятельности. При этом курсанты делали все: встречали гостей и помогали им раздеться, провожали их после вечера и убирали зал. И, конечно, готовили концерт.

На концертах обязательно присутствовал начальник училища с супругой Кирой Константиновной, приходили преподаватели и девушки. А у нас была на редкость дружная и богатая самобытными талантами рота.

В то время еще не развернулась целенаправленная борьба с пьянством, поэтому Аркаша Емельянов читал С. Есенина- "Тот трюм был русским кабаком...", а я пел песню Дюбюка "Улица". Феликс Винавер вздыхал: "Три года ты мне снилась", В. Арумаяэ играл на саксофоне, С. Капралов -- на мандолине. Был даже "Танец маленьких лебедей", одетых в тельники.

Со сцены звучали стихи на тему дня:

Не за то люблю, что стан твой узок

И глаза с оттенком голубым.

А за то, что сеешь кукурузу

Методом квадратно-гнездовым.

Программу вел известный талантливый артист и поэт Сергей Смоляков. Было очень весело и чуть грустно. Грустно оттого, что это был наш последний концерт, мы передавали эстафету младшим.

Состоялся конкурсный концерт и у выпускного курса механиков, которые славились своими музыкантами: профессиональный пианист У. Лахе, один из лучших трубачей того времени В. Тарга. Очень оригинальным и впечатляющим был номер нашего друга Арсо Бобеля, который, прощаясь с мореходкой, на высоком профессиональном уровне спел:

Не забывайте меня, цыгане!

Прощай мой табор, пою в последний раз...

Но прощаться с мореходкой было еще рано. Мы уходили на преддипломную практику.

ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ ЧЕРЕЗ ОКЕАН

На практику я попал к рыбакам. 4 февраля 1961 года прибыл в отдел кадров ЭРЭБ (Эстонская рыбопромысловая экспедиционная база). Инспектор отдела кадров П.И. Кобзев вручил мне направление на плавбазу "Урал" матросом второго класса.

Пришел на судно. Плавбаза готовилась к выходу, шла погрузка продуктов для судов экспедиции. Появление каждого нового члена экипажа как нельзя кстати. Прием и размещение -- дело нескольких минут, я определен в носовую матросскую каюту по левому борту.

"Урал" -- паровой углерудовоз типа "Чулым". Построен в 1957 году в Щецине (ПНР). Судов такого типа было выпущено 20 штук, из них 16 бороздили "Золотую линию" Жданов -- Поти в Азовском пароходстве, четыре были переоборудованы под сельдяные базы. Основные данные судна: длина -- 94,7 метра, ширина -- 13,55 метра, осадка в грузу -- 4,79 метра, скорость -- 12 узлов, полная грузоподъемность -- 3169 тонн. Четыре трюма. С паровой машиной, расположенной в центре судна, с туннелями валопровода в третьем и четвертом трюмах. Открытие трюмов механическое. На каждый трюм -- грузовая стрела и паровая лебедка. Забегая вперед, скажу, что в рейсе я стоял на этой лебедке и мне очень понравилось на ней работать, хотя стрела при качке стремилась "гулять" по азимуту.

Моя койка на втором ярусе, ближе к диаметральной плоскости. Соседи по каюте матросы А. Мулла, К. Тавонец и старик Артур Арро. Из матросов помню выпускников рыбного училища, получившего название "Академии Кару", -- Р. Лоодла, С. Каськ, М. Нэльк.

Помрыбмастера, плотник и матросы первого класса жили в корме.

Я был определен боцманом в распоряжение начпрода, как называют людей этой весьма специфической профессии на флоте. Безусловно, все зависит от личных качеств человека, но, вероятно, прав был Петр Великий, издавая Указ об интендантах. На промысле для любого члена экипажа добывающего судна, кроме капитана, судовой начпрод дядя Вася по положению стоял выше начальника экспедиции... А пока я предстал перед водянистыми глазами нашего начпрода в качестве грузоподъемного механизма мощностью в одну курсантскую силу.

Этого большого начальника звали Кузьма Егорович Ляхов. Он -- бывший железнодорожный охранник, мужчина лет за пятьдесят, говорил через нос, чудновато. Но вскоре мы нашли общий язык, и я понял, что он мне полностью доверяет, а доверие ведь окрыляет человека. Я носил мешки с сахаром и рисом, с мукой и крупой, ящики и коробки.

Приемка продуктов была закончена. Мы продолжали размещать их в угольные ямы, переоборудованные в продовольственные кладовые. В награду за труд Егорыч вручил мне круг колбасы "Польская", будучи уверенным, что за его спиной я ничего не экспроприировал. Так завязалась моя дружба с Егорычем, продолжавшаяся до последнего дня моего пребывания на плавбазе "Урал".

В носу "Урала" располагался большой кубрик на 12 матросских организмов, переоборудованный из форпика и называемый "гадюшником". Нашими соседями оказались матросы-рыбообработчики. Публика была пестрая и, к сожалению, никого из них не запомнил. На промысле я работал в боцманской команде на палубе, а они -- в трюме.