Восход - Петр Замойский

Егор, совершенно потрясенный таким колдовством, попятился назад. Чтобы доконать Егора вконец, я перешел к другому:

— Ничему ты, Егор, не научился в тюрьме. Рановато тебя выпустили из Пензы. А может, и убежал? Я наведу справки. Узда, которой ты избивал солдата в Маче на базаре, и сейчас цела. Кровь на ней застыла. Она у меня. Приди возьми, а человеческую кровь смой.

Из толпы женщин, стоявших возле пожарного сарая, отделилась и подбежала мощная баба, рванула Егора за руку и что-то злобно зашептала. Егор так и разинул рот. Задом, задом начал отступать, а потом под смех мужиков бегом пустился наутек. Женщина еле поспевала за ним.

То была его жена, грозная Федора. Уж она-то узнала меня!

…Еще до собрания ячейки Оськин, Проскунин, Алексей — муж Екатерины, Федя, секретарь волсовета Егорычев и я собрались в волисполкоме. Со всей злобой обрушился я на Проскунина, затем на Оськина за их неправильное ведение собрания. Разъяснил, как надо было приступать к организации комбеда.

Составили список бедноты и кандидатов в комитет. Председателем наметили Федю. Все это надо провести на ячейке, а затем собрать одну бедноту.

Проскунин просил, чтобы его отозвали. На это ему резко я ответил, что он сам должен выправить дело и поменьше глотать самогона. Пригрозил, что, если самовольно бросит работу, пойдет под суд.

Сказал, чтобы заранее готовили амбары для ссыпки хлеба. В первую очередь — везти хлеб на станцию. Выдать самым нуждающимся в селе.

— В одиночку опросить бедняков, которые знают, кто где спрятал хлеб!

А на собрании ячейки я приглядывался, из кого она состоит. Шепотом спрашивал Федю. Он вкратце рассказывал о каждом. Это нужно и для укома. В уезде свыше пятидесяти ячеек, в них не меньше тысячи человек. Трудно каждого знать даже в лицо.

До самой полуночи шло собрание коммунистов.

Утром на следующий день мы с Федей осматривали амбары для ссыпки.

Вечером после ужина он внезапно предложил:

— Пойдем, навестишь Лену. Она, знать, дома.

Глава 11

С трепетом и замиранием сердца подхожу я к избе Лены. Федя что-то говорит мне, я стараюсь понять и переспрашиваю, но отвечаю невпопад. Федя искоса посматривает на меня. Он догадывается о моем состоянии, предлагает:

— Если так… немножко пройдемся.

— Пожалуй, давай.

И мы тихо шагаем по улице. Поравнявшись с избой Лены, я взглянул на нее. Как все знакомо! И крыльцо, на котором я стоял зимой, страшно волнуясь, и дверь, ведущая с крыльца в сени, и четыре окна с синими наличниками, соломенная, видавшая дожди и жару крыша. И, наконец, покосившаяся труба с молочным горшком, воткнутым наверху.

Посмотрел на мазанку, в которой прошлым летом мать Лены Арина показывала мне пестрое недошитое одеяло. Его Лена готовила для своего замужества.

Дверь мазанки открыта. Может быть, сейчас кто-нибудь там и есть. Вот-вот выйдет Лена или мать.

«Нет, нет! Поскорее мимо! Не хочу, чтобы меня видели». И я прибавил шагу.

— Ты что… боишься кого-то? — спросил меня Федя.

— Видишь ли, пожалуй, да… боюсь.

— Это… спросить… кого же?

— Ведь я год ее не видел.

— Что же?

— Потом с мужем Федоры такая штука получилась…

— А тебе на Егора… плевать.

— И… отказная мне была.

— Тут, я понимаю… тебе обида… Доведись и мне…

Навстречу едут подводы, не спеша идут люди. Проходя мимо, они здороваются с Федей, он им отвечает. А я стараюсь не смотреть на них. Особенно на женщин. Им обязательно надо разглядеть и узнать, что за незнакомый человек идет.

— Федя, — вдруг спрашиваю его, — ты женат?

— Пока нет. А ты жениться… вздумал?

Не дождавшись ответа, он заявил:

— Не к спеху.

— Я тоже так думаю.

— Надо переждать… Женишься, а вдруг на фронт.

— Ты уже воевал?

— Было. Ранен. Выздоровел. Начали удирать, я впереди.

— Но сейчас-то не удрал бы? Теперь не за Временное, а за Советскую власть.

Осмотревшись, он как бы сам себе проговорил:

— Наладим с комитетом… выгребем излишки… Уйду воевать.

Помедлив, поучительно посоветовал:

— Тебе не надо… о ней думать.

— Я и не думаю.

— Такая работа. Свяжешься… спутаешь себя. Размаху не будет… Дите появится — совсем беда.

«Вон о чем Федя». Видя, что я молчу, спросил:

— Все любишь ее?

— Как сказать… Есть немного. Только в работе забываешь. Год ее не видел. Может, она другая стала. И за год много воды утекло.

Мы свернули в прогал между избами и межой пошли вниз, к реке. С этой стороны на берегу речушки — огороды. Тут серые листья капусты. Гряды лука, свекла, морковь, а у многих огурцы, огороженные от кур старыми снопами конопли. Вода близко.

Над речушкой склонились старые ивы, касаясь ветвями воды. Мы шли по направлению к огороду Лены.

Солнце уже опускалось, лучи его почти но доходили сюда, тянулись гигантские тени изб.

От окраины села доносились удары бичей. Это гнали домой стадо.

— Вот их усадьба, — указал Федя и межой повернул к дому. — Решил повидаться с ней?

По правде говоря, я еще не решил, но повидаться очень хотелось. И робко, словно маленький, предложил:

— Если… мы только… вместе пойдем.

Федя засмеялся. Ему-то что? Она всего-навсего ему двоюродная сестра.

— Не думал, что ты… такой пугливый. На собранье вон как, а тут… боишься. Не робей, — он похлопал меня но плечу, — со мной не пропадешь. И птица невелика.

— Кто птица?

— Да все она. Ты разгляди ее получше. Правда, на лицо она… Впрочем, ничего не говорю.

«Тоже на что-то намекает», — подумал я.

Полуветхий двор. Возле плетня куча кизяков, рядом хворост и три ветловых, коротких бревна. Со двора на огород калитка.

«Сколько раз выходила из нее Лена в огород!» — мелькнуло в голове. И мне вдруг нестерпимо захотелось видеть ее, хотя бы издали.

Стадо овец приблизилось к селу. Затем стремительно, с гулом, блеяньем, мелким, дробчатым стуком ног, похожим на обрушившийся град, ворвались они в улицу. Неслись так, будто за ними гналась стая волков. Раздались женские голоса, манящие овец. Кто-то выбежал из переулка, от избы Лены, и звонко принялся кричать:

— Барь-барь! Кать-кать!

— Это Санька, — пояснил Федя. — Огонь-девка. Сейчас пойдем или когда коров пригонят?

— Когда коров, — быстро согласился я и уселся на ветловое бревно. — Закурим, Федя.

Послышался тот же звонкий голос, когда пригнали коров. Заскрипели ворота, корова, мыча, тяжело зашагала во двор. Через некоторое время Федя сказал:

— Пора! — и затоптал недокуренную цигарку.

Прогалом между избами мы вышли к дому Лены. Возле крыльца стояла женщина. Она пристально смотрела в противоположную от нас сторону. Федя окликнул ее:

— Тетка Арина!

— Ой! — Вздрогнув, она обернулась. — Никак, Федя?

— Угадала. А это гость к вам. — И Федя озоровато толкнул меня к ней. — Получай, тетка Арина.

— Кто такой?

— Совсем, старая, ослепла. Разгляди.

Наверное, она видела плохо, а у меня как будто язык отнялся. Молча подаю ей руку, она с опаской подает свою. Наконец еле выговариваю чужим голосом:

— Здравствуй, тетка Арина!

Она пристально всмотрелась в меня, затем чуть отступила и с удивлением прошептала:

— Никак, Петя?

— Я, я, тетка Арина… Зашел навестить вас… по старому знакомству. Как живете?

— Спасибо, ничего. Живем — хлеб жуем. Ты как?

— Поманенечку, тетка Арина.

— И то слава богу. Давно не был.

— Все дела и дела.

Вглядываясь в ее когда-то родное мне лицо, я по голосу стараюсь понять, изменилась ли она ко мне или все по-прежнему приветлива. Но понять это с первых слов невозможно. Только невольно вспомнилось, как она, когда их отчитала Федора и мне отказали, тихо сказала: «Ин, как хотите».

— Санька-а! — вдруг порывисто и так громко, что я вздрогнул, крикнула Арина.

— Что-о? — раздался со двора звонкий голосок.

— Иди, дура, скорей. Тебя зовут.

— Кто-о?

— Иди-и! Сама увидишь кто.

И, обращаясь ко мне голосом, в котором чувствовалась любовь к дочери, промолвила:

— Ералашная.

Тут отозвался Федя, который сидел на телеге и курил. Он вступился за Саньку:

— Чем же ералашная? Она боевая.

— Солдат, не девка, — согласилась мать. — А Ельки со снохой Анной все нет. Пора бы. Они полоть-то, чай, кончили.

— Небось к подруге забежала, — бросил догадку Федя, — а с ней на улицу.

— Не ужинавши?

Скрипнули ворота. Я оглянулся и увидел под навесом белую фигуру Саньки. Она, видимо заинтересовавшись, кто же такой пришел, издали старалась распознать. Но в сумерках лица моего ей не видно.

— Иди, иди, — заметив ее, позвала Арина.

Санька, всматриваясь, медленно зашагала к нам. Саньку, этого «солдата», я не видел столько же, сколько и Лену. Значит, ей теперь восемнадцатый пошел. Она моложе Лены на два года.