Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

Наташа Медведева у Стива не побывала ни разу. В 1985 году мы с ней временно разошлись и разъехались по разным квартирам. Это обстоятельство, а также то обстоятельство, что она не любила ходить со мной в одни компании, потому что ревновала меня к людям, а людей ко мне, помешало, может быть, состояться ее музыкальной судьбе уже тогда, за десяток лет до того, как она состоялась. Ведь у Стива была толпа музыкантов, я, простофиля, был неучем в области американского джаза, там, видимо, с дринками в руках расхаживали живые гении. Благодаря знакомству с ними могла сложиться карьера Наташи Медведевой. Да не судилось. Всегда потом жалеешь, что ты не пошел в боковую аллею жизни, или что твоя женщина туда не углубилась.

В 2004-м русский «Rolling Stone» заказал мне текст о музыкантах моей жизни. Я написал. Написал и о Стиве Лэйси. Текст о нем заканчивался так: «Таких, как он, теперь можно увидеть только в фильмах.

А рыжая носатая дылда Ирэн - его подружка! О, какие типы! Не удивлюсь, если он еще до сих пор живет там, в доме 57 по рю Вьей дю Тампль, проходит через двор в сером костюме, при галстуке, саксофон в футляре мерно покачивается в такт походке. Здоровается с консьержкой:

-  Bonjour, madame!

-  Бонжур, мсье Стив, - отвечает ему консьержка».

Как оказалось, он умер 4 июня 2004 года.

СМЕРТЬ СМОГИСТА

Их было два Мишиных. Они прошли передо мною один за другим. Один - блондинчик, насмешливый московский паренек, друг поэта Володи Алейникова, автор смогистских стихов. Приколы и примочки - был его жизненный жанр. У таких ребят никогда не поймешь, где же собственно личность и какая она, ну не приколы же и примочки? Личность писала стихи, которых я не помню, но помню, что это были стихи, каковые должен был писать активист САМОГО МОЛОДОГО ОБЩЕСТВА ГЕНИЕВ (СМОГ) в 1968 году. Именно тогда, зимой начала 1968-го, я познакомился со смогистами, самой «крутой», как сейчас сказали бы, бандой молодых поэтов и литераторов. Часть их уже умерла (главарь, губастый Ленька Губанов, в возрасте тридцати семи лет, как и полагается «гению», Саша Величанский, похожий на французского певца Жака Брейля, ну вот и Мишин тоже умер, иначе бы я о нем не писал), другие сделались неактуальны (В. Алейников живет в Коктебеле, неизвестно, пишет ли до сих пор), самый актуальный - Слава Лён, с седой челкой бродит по московским салонам, всем друг и брат, фантазер, прожектер и большой выпивоха. Профессор, между тем.

Помню, что Мишин носил помимо двойного имени (ну что может быть более бестолковым, чем «Коля Мишин»?) еще и вечную шапку-ушанку со всегда опущенными ушами. Он был приятелем Алейникова, его оруженосцем, что ли, его номером два, потому так и случилось, что я с ним сошелся из-за Алейникова и алейниковской жены Наташи. Помимо Алейникова у нас не было ничего общего. Я противоположен людям приколов и примочек, и хотя не прочь похохотать при удобных случаях, все же нет, нет, не помню ни одного анекдота, не участвую в приколистских многочасовых перепалках, я скучаю с такими людьми. Но я крепко сошелся с Алейниковым, который также не был, по совести говоря, человеком моего типа. Это наши подруги подружились, Анна и Наташа Кутузова, ну пришлось войти в компанию и мне. К тому же мы с Анной жили в те годы в стесненных условиях, снимали комнаты, с санитарией и гигиеной было тяжело. У Алейниковых же была своя однокомнатная квартира, которую им построили родители. Мы ходили к ним мыться. Короче, за длинным алейни-ковским столом с бутылками (стол, по-моему, не убирали или убирали редко) помню Мишина с белой прядью волос надо лбом и помню его встающего, чтобы произнести приколистский тост, от которого все хохотали до слез. Кажется, в 1969-м, а может быть, и в том же 1968 году мы как-то поехали все - Алейников, Наташа Кутузова, Мишин, я и даже швед Ларе Северинсон - к моим родителям в Харьков. Из этой поездки я помню только, как Мишин учил Ларса выдавать себя за прибалтийского студента из Латвии. Но реакции моих родителей на нашу компанию подвыпивших молодых людей не помню. Видимо, это происшествие не было для меня важным.

Уже в 1969-м и особенно в 1970-м я отодвинулся от смогистов, у Алейникова распалась семья, у меня психически заболела Анна, я сблизился с другими людьми искусства. Далее жизнь моя отклонилась от нормально-ненормального своего течения, в ней появилась Елена Щапова, жена преуспевающего художника, был бурный роман, в 1973 году она стала моей женой, а в 1974-м мы улетели из России.

Когда в начале 90-х я вернулся на Родину, то сблизился с «патриотами». Я писал статьи для газет «Советская Россия» и «День». Потом было восстание Верховного Совета в сентябре-октябре 1993 года. В 1994 году я и отец-основатель (вместе со мной, Дугиным и Егором Летовым) НБП, девятнадцатилетний Тарас Рабко, пришли в здание Союза писателей России на Комсомольском проспекте, 13. Заместитель редактора газеты «Завтра» (бывший «День») Володя Бондаренко должен был познакомить нас с издателем. Мы намеревались напечатать красную книжечку «Программа Национал-Большевистской Партии». Бондаренко радушно встретил нас и повел по запутанным коридорам первого этажа в издательство «Палея». Там навстречу нам из-за стола встал массивный, как шкаф, полуседой, с блондинистыми усиками владелец издательства. Он отрекомендовался: «Николай Мишин», - улыбнулся, вышел из-за стола и раскрыл объятья. С возгласом что-то вроде: «Старый черт, Эдик! Рад, очень рад тебе, старичок!»

Я бы никогда не узнал его. Я мог бы просидеть с ним час, обсуждая нашу программу и полиграфию, но так бы и не понял, что это он - смогист Коля Мишин. Он безжалостно повелевал персоналом. Приколы остались, но теперь это были злые приколы. За какой-то надобностью он покинул нас на время, и я увидел, как расслабились его служащие. Он вернулся и предложил выпить. Служащие привычно поставили стаканы, появилась закуска - сыр, колбаса и хлеб. По всему было видно, что питейная церемония им знакома не хуже чайной церемонии. Откуда-то из-за спины своей широкой он достал бутылку коньяка. Мы вспомнили, как мы съездили к моим родителям во время нашей далекой юности, чуть ли не тридцать лет тому назад, отсчитывая от 1994-го.

- Ты, Эдик, старичок, должен обязательно поехать к северным корейцам. Отличные люди, я тебя познакомлю, ко мне ходит из посольства товарищ Ким, классный товарищ. Тебе идеи чучхе должны быть близки. Вот смотри, г? он, не вставая с кресла, сделал знак темноокой женщине, сидевшей за пишущей машиной гигантских размеров: - Мария, дай нам собрание сочинений товарища Ким Ир Сена, последний том! - Получив книгу, он ласково отер ее ладонью. - Я единственный издатель в России, кому корейские товарищи доверили издание полного собрания сочинений товарища Ким Ир Сена. Вот так, старичок. - Я услышал в его не словах, но в интонациях голос юного смогиста Коли Мишина, известного приколиста. Но, может быть, мне показались эти интонации, потому что лицо его оставалось предельно серьезным. - Я там у них почетный гость. Когда я прилетаю, то они с ночи начинают для меня собаку бить. - Он пояснил: - Собаку привязывают к перекладине, подвешивают и начинают бить палками, чтобы она мягкая была, когда ее будут готовить. Орет она дикд. Я, первый раз когда приехал, проснулся ночью от этих диких воплей. Утром спрашиваю, что это было? А ничего, товарищ Николай, это в вашу честь по старому корейскому рецепту собаку готовят.

Глаза старого смогиста смеялись, а лицо оставалось серьезным, даже строгим. На нем был самый обширный двубортный пиджак, который я когда-либо видел. Из дальнейших встреч с ним я понял, что он недаром разместился в патриотическом помещении патриотического Союза Писателей России (конечно,не задаром,аренда стоила недешево) - он оформился из смогиста в такого православного, кондового, посконного патриота. В сравнении с ним я был патриот современный. Он же в сравнении со мной был патриот-ортодокс. Я попал в лагерь патриотов честно и не случайно, я - автор книги «У нас была Великая Эпоха» и не мог оказаться ни в каком другом лагере. Его путь в патриоты был мне неизвестен, может быть, у него были православные ортодоксальные родители? Если нет, то, следовательно, какие-то личные черты его мировоззрения заставили его примкнуть к патриотам. Из всей толпы молодых гениев, к которым я примкнул в 1967-м, когда пик движения уже прошел, рано выделился такой парень как Владимир Буковский, его позиция сторонника западнической демократии, скорее, более удивительна, чем позиция смогиста Мишина. Алейников проявился в 90-е годы аполитичным, да, впрочем, он всегда таким и был. Леонид Губанов умер еще до перестройки, определяться ему не пришлось. Думаю, однако, что Губанов занял бы патриотическую позицию.

Всегда интересно наблюдать за твоими сверстниками, пересекающими толщи времени. Трудно предугадать, кто из них кем станет. Если б мне сказали в 1968-м, что Коля Мишин будет владельцем издательства «Палея» и примется издавать по-русски труды товарища Ким Ир Сена, я бы счел, что у судьбы предполагается куда более буйная фантазия, чем это возможно.