Книга мертвых-2. Некрологи - Эдуард Лимонов

С арестом Милошевича была перевернута последняя страница важнейшей главы в книге Истории Сербии. Злясь на задержку, я собирался в те дни начать новую важнейшую главу в Истории России, я сквозь пейзажи улиц Барнаула видел Сербию, Белград, его зеленые окислившиеся памятники...

В 1992 году случилось так, что я сблизился с Социалистической партией Сербии, с партией Милошевича. Произошло это потому, что предпочитаемый мною тогда сербский политик, националист и радикал Воислав Шешель получил второе по численности количество голосов (после социалистов), и его депутаты массово вошли в Скупщину (Парламент). Шешель и Милошевич вступили в союз. Ну и я вступил в союз, вслед за Шешелем.

Социалисты стали меня обхаживать и привечать. Среди них были молодые блестящие парни. Аккуратненькие, совершенно западного типа. Депутаты Шешеля были поколоритнее и попростонароднее. Толстый слой времени отделяет меня от тех событий и тех людей, многие имена я помню, но боюсь, как бы этим парням не повредило упоминание о них в моей книге. В Сербии у власти теперь другие люди. Недавно меня отыскала по электронному адресу переводчица моих книг Радмила Мечанин. Сообщила, что перевела мою книгу рассказов о сербских войнах «СМРТ». Однако она не может найти издателя, потому что Лимонов - одиозное имя в Сербии. «Один мой друг, - пишет Радмила, - издатель, живущий в Сараево, хотел печатать „СМРТ", однако теперь там стало слишком опасно, я боюсь'за него, он хорват, хочу найти издателя здесь, в Сербии». Она хочет, но так и не нашла, даже отдельный рассказ «Stranger in the night», отданный Радмилой в демократическую «Литературную газету», все-таки был отвергнут. Я - сторонник побежденной стороны, и в современной прозападной Сербии меня, пожалуй, арестовали бы, если бы я там появился.

В те годы было иначе. У меня была прочная репутация друга Сербии. Я печатал в популярнейшей газете «Борба» по нескольку статей в месяц (в переводах все той же Радмилы Мичанин). Позднее меня с удовольствием печатал еженедельник НИН. В те военные годы у меня вышли девять книг в этой небольшой стране. За несколько лет я создал себе в Сербии прочную и яркую репутацию. Это были годы, напомню, когда Россия, гордая и тщеславная дружбой западных стран, отвернулась от своего брата, единоверца и союзника. Я был единственным русским, безоговорочно поддержавшим их в их борьбе. Я участвовал лично в трех сербских войнах, подставлял свою шкуру. Они меня любили. Думаю, сербский народ и сейчас относится ко мне приязненно. Я ничего, по большому счету, не мог изменить в их судьбе, но я стал с ними рядом, когда в них стреляли. И я не изменил им сегодня, один раз выбрав их, я им не изменял.

В 1992-м, к осени, степень доверия ко мне стала столь велика, что однажды на пути в Боснийскую Сербскую Республику в предместье Белграда генерал Ратко Младич четыре часа посвящал меня в военные и государственные тайны, пытаясь через меня передать сигнал в Россию. Они переоценили мое влияние, но я был горд их вниманием.

Помимо Сербии был еще и Белград. Город и страна оказались не идентичны. Белград был полон агентов влияния Запада и просто шпионов. Открыто назывались газеты и журналы, издающиеся на немецкие деньги. Интеллигенция далеко не вся была патриотической, as a metter of fact она в большинстве своем была прозападной и прогерманской. За моими действиями, приездами, поведением на фронте пристально следили, докладывали, писали в газетах и печатали с удовольствием «компрометирующие» фотографии. Многие эпизоды в книге «СМРТ», к сожалению, достоверны. Распространялись слухи, что якобы я издевался над пленными (рассказ «Пленный»), что кафе «У Сони» является местом насилия над мусульманскими женщинами. И Лимонов посещал кафе «У Сони». Что я стрелял по Сараево и убил тетку некоего гражданина (письмо в редакцию).

Когда я спрашивал у молодых социалистов, почему Президент Милошевич не закроет враждебные издания, открыто финансирующиеся из Германии, то юноши отвечали мне пониманием, однако президент, отвечали они, не желает заслужить репутацию диктатора и душителя свобод.

- Но ведь издания, о которых мы говорим, открыто предательские! - Социалистическая молодежь разводила руками.

Депутаты шешелевской партии «Србска Радикал-на Спилка» были злее и агрессивнее социалистов. Но у них не было большинства в Скупщине. Они шли вторыми.

Я полагаю, что все сербское руководство тех лет, в том числе и лидеры непризнанных республик диаспоры - крайн, не ожидали жестокой агрессивности Запада, наивно предполагая, что западные страны будут топтаться, читать им моральные нотации, наблюдать, и только. Тем более, ни один из них не ожидал бомбежек Белграда в 1999 году. Если бы и Милошевич, и Караджич могли предвидеть подобное поведение стран Запада, они бы действовали иначе, и с самого начала вели бы иную войну.

Слободан Милошевич был президентом того, что осталось от Югославии, сербским лидером в тяжелейший период истории сербов. Ему было чудовищно нелегко. Он должен был сдерживать ярость сербских диаспор - крайн, крайнные сербы не хотели покидать веками обжитые земли и могилы предков. Одновременно, будучи честно избранным президентом, он должен был помнить об интересах своих избирателей. В подавляющем большинстве это были крестьяне из глубинных районов восточной Сербии, крестьянам нужно было возделывать пшеницу и продавать пшеницу и сливы. Эмбарго, введенное западными странами, лишило крестьян бензина и солярки: пахать, сеять и обрабатывать поля было невозможно. Милошевич таки сдал самую дальнюю крайну - Книнскую, расположенную на горных плато над Адриатическим морем, в самом сердце Хорватии. С болью оторвал от себя горную республику. В 1995 году она пала под ударами Хорватской армии.

Он был, видимо, обычный, более или менее, коммунистический чиновник. Вначале. А когда волею судеб на него лег груз, он оказался президентом страны, которую взламывал Запад, он вдруг, паче чаяния, проявил характер. Наши российские коммунистические вельможи, напротив, характера не проявили, они явились лицом к лицу с ревущей Историей такими себе анти-милошевичами. Горбачев саморазоружился, распустил Варшавский пакт, отдал Восточную Европу. Ельцин был еще подлее и глупее. Чтобы получить трон Руси, он лишил Горбачева должности, уничтожил соперника, распустив Советский Союз. Это вполне византийская подлость, неслыханное преступление. Историческое преступление. Милошевич метался как зверь в кольце охотников. Он отдал Словению, вывел оттуда югославскую армию, но долго зубами и когтями сербы защищали Боснию, президентом ее стал профессор Караджич.

Я стал появляться в компании депутатов-социалистов. Социалистическая партия устроила для меня торжественный обед, и об этом писали в газетах. Я поддержал их в нескольких интервью, данных по возвращении из Боснийской Сербской Республики. Переводчица Радмила Мечанин стала злой и говорила мне, что я не должен сближаться с социалистами и Милошевичем, что сербское общество моего сближения не понимает и не принимает. Я сказал, что белградское общество - это не сербы, зло прокричал, что половина интеллигенции - германские агенты влияния. Что я сам лучше знаю, что делаю. Радмила мрачно сообщила мне, что я потерял репутацию в Сербии.

Через несколько дней после обеда соцпартии в мою честь меня принял в президентском дворце

президент Слободан Милошевич. Помню, как меня передавали из рук в руки, пока я не оказался в приемной президента. Был я в черных джинсах, черном кожаном пиджаке, в белой рубашке и с черным галстуком. Бывалый путешественник, я все же волновался, сидя в приемной. Ждать мне пришлось недолго. Внезапно распахнулись двери, распорядитель поднял меня, и я вошел в ярко освещенный зал, где меня приветствовал президент - седой короткий ежик над лбом, крепкая рука. Нас ослепили фотовспышки. Мы присели на такой себе диванчик на ножках, по-моему, голубого шелка с узорами. Возле диванчика стоял золоченый узкий и невысокий стол, а на нем в изобилии цветы. Мы стали беседовать. Иногда вмешивался переводчик президента. Беседовали мы свыше сорока минут. Президент спросил меня, какое впечатление произвело на меня мое пребывание на фронте в Боснии. Я подробно рассказал. Впечатление мое было самое героическое и историческое. Я встретил там, на боснийских фронтах, подлинных простых крестьянских Ахиллов и Патроклов. Суровые горы сформировывали поколениями твердые и сильные характеры этих военных. Президент слушал меня с интересом, мне показалось, что ему нравится мое историческое, как бы сверху, видение современной Истории Сербии. Сам он, возможно, под грузом ежедневных президентских забот редко прибегал к такому высокому видению.

В ходе беседы я извинился за мою страну, Россию, не помогающую братьям-сербам. Президент в нашей беседе проявлял себя как трезвый, но и страстный вождь народа. Он сказал мне то, о чем я догадывался сам и изредка читал в текстах наиболее честных аналитиков. Что Президент вынужден пытаться удовлетворить взаимоисключающие интересы его крестьянских избирателей из мамки-Сербии и интересы сербов диаспор, не желающих оставлять земли и могилы предков.