Гончарный круг (сборник) - Аслан Кушу

– Это тебе, – Индар протянул девушке кожаный мешочек, – в нем отвар рода Абреджуковых, говорят, помогает от тысячи болезней. Их столетняя Ханмелеч для тебя приготовила.

– Спасибо! – Фамия прижала мешочек к груди.

Но счастье друзей моих в тот день было коротким. Под вечер за Фамией приехал отец. Высокий, с легкой проседью, Челемет вышел из «Волги» и весело бросил девушке:

– Собирайся, доченька, поедем домой!

– Я не поеду, папа… – нерешительно ответила она.

– Как это?..

Фамия и Индар молчали.

– Ваша дочь выходит замуж! – выпалил я.

– Что?

Потом Челемет, будто рассердившись на себя, что близко принял к сердцу сказанное мною, усмехнулся и, кивнув в сторону Индара, спросил:

– Не за него ли собралась, доченька? Можно было мне догадаться самому – как разоделся джигит!

Разговор принял серьезный оборот. Мы вошли в дом, где находился Адышес. Сын с порога направился к отцу.

– О чем они говорят, отец? Я никогда не допущу этого!

– Не горячись! – прервал его Адышес. – Выйди-ка, Фамия.

Когда внучка ступила за порог, старик продолжил:

– Не подумай плохого о сыне, Индар, что вот так, нарушив обычай, он говорит с тобой о дочери. Тут иной случай: Фамия – наше больное дитя.

Преодолев некоторое волнение, старик прошел к двери и заключил:

– Словом, разбирайтесь между собой…

Челемет стал мягче.

– Да пойми же ты, не может она быть твоей женой, – убеждал он Индара, – Тебе нужна здоровая сельская девушка, а не Фамия. У вас в каждой семье огороды в пол гектара да скотины с десяток голов. Не управиться ей с этим хозяйством. Больна она, понимаешь, только заберем из больницы, как снова приходится везти обратно.

– Фамия любит меня… – попытался было возразить Индар.

– Да брось ты, любит! Просто девочка торопится жить…

Отец увез Фамию. Наша жизнь вернулась на привычный круг. Мы возили камни, разгрузив машины, поздно возвращались, а утром все повторялось в унылом однообразии. Индар теперь редко улыбался, грусть крепко и, похоже, надолго поселилась в его глазах. Так было до глубокой осени. В один из ноябрьских дней, когда зима уже давала знать о себе холодным ветром с запада, мы отправились в очередной рейс. Через некоторое время за поворотом сквозь обнаженные ветви сада показался дом Адышеса. Обычно неторопливый за рулем Индар вдруг резко нажал на газ и ошалело помчался к нему. Я тоже увидел ее. Фамия вернулась и спешила к дороге. Он поднял девушку на руки, твердил ее имя и счастливо смеялся. Фамия не противилась.

– Мне было плохо без тебя, Индар, – сказала она. – Я ушла из дома…

Фамия поехала с нами. Знакомые водители, увидев девушку в машине Индара, приветливо махали им, сигналили, будто радуясь и возвещая миру о торжестве любви. На обратном пути они, по адыгейскому обычаю, обменялись зароком – часами и тем самым дали обет верности, заявив о желании соединить свои судьбы.

За неделю до назначенной свадьбы мы остановились у источника на перевале. Я взял термос и отправился за водой. Индар ждал меня. Мимо пронесся автобус одного из местных санаториев, и я увидел в нем детей, которые прильнули к окнам. Вероятно, их привлек вид источника: из кувшина в руках каменной русалки струилась вода. Остановившись поодаль, водитель автобуса также вышел и направился к источнику. Дорога не простила ему халатности. Автобус, стремительно набирая скорость, понесся к пропасти. Индар отреагировал мгновенно, включил передачу, подал машину и перекрыл дорогу. Автобус врезался в грузовик, словно разъяренный бык в теленка, потащил его к пропасти, заметно снизив скорость. Это и спасло детей. Водитель автобуса успел заскочить в него, нажал на тормоз, а грузовик уже висел на придорожных столбах… Я бросился к нему, но было поздно. Он с грохотом полетел вниз…

Через несколько минут я спустился, извлек из-под груды останков машины обгоревшее тело друга. В кулаке Индара были часики Фамии…

Хоронили Индара в субботу. Его знали и любили многие, а потому не было конца людскому потоку к их дому.

– А что же потом стало с Фамией? – спросил у Айдамира Сергей Афанасьевич.

– Сказывали, отвар Абреджуковых помог ей, она выздоровела, – ответил он. – Полгода назад я видел Фамию на балконе их дома, но не зашел, не стал расстраивать ее. Девушка поливала цветы, а потом привычным движением отвела от лица прядь волос, в которой блеснули нити-сединки…

Вот так и закончилась история о моем друге Индаре и Фамии, дождавшейся всадника в белой черкеске и потерявшей его.

Сказ о Хакаре

Река серебрилась на перекате. Старик отложил топор, снял чувяки, закатил рукава для омовения. Холодная вода чуть разгладила морщинки на лице, придала бодрость. Хакар не совершал намаза, но, как обычно по утрам, попросил аллаха дать мир всему живому на земле.

Кто-то подошел по прибрежной гальке. Старик оглянулся.

– Дед, что оставил меня? – спросил гостивший на каникулах внук Юнус.

– Увязался-таки, – снисходительно потрепал его кудри Хакар.

– Я чуть свет поднялся, маме сказал, что пойду за хворостом.

– Далеко ведь, не устанешь?

– Привыкший, не устану, – стараясь выглядеть взрослей, ответил мальчик.

– Что ж, пойдем тогда.

За рекой открылась взору голубая долина в прозрачной пелене тумана, обрамленная зеленым океаном лесов. Мальчик помчался по склону вниз.

– Не упади! – предупредил Хакар.

Они пересекли долину. На пригорке над ней во всей покоряющей красе и мощи предстала дубовая роща Хатартук. Сорок два дерева-великана возвышались над лесом, как рать богатырей в дозоре. Старик всегда любовался ими с легким содроганием и трепетом, восхищаясь породившей их природой.

– Какие они огромные! – захлопал глазами Юнус.

– Это и есть священная роща Хатартук, – пояснил старик.

Внук поторопился к ней, но не тут-то было.

– Остановись, мальчик! – приказал ему голос из ниоткуда. – Прежде чем войти в Хатартук, ты должен отгадать загадку.

– Кто это? – Юнус осмотрелся и отступил.

Хакар усмехнулся.

– Я – хранитель рощи. Слушай загадку! – ответил голос. – Посмотришь на верхушку – папаха с головы свалится, в четыре обхвата – всадник на коне за ним спрячется, ударишь топором – руки отсохнут.

Мальчик посмотрел на деда, пожал плечами.

– Неужто не отгадал? – улыбнулся Хакар.

– Да посмотри же вперед, разгадка перед носом!

– Дерево из Хатартука? – предположил Юнус.

– Верно! – загадочник выбрался из большого дубового дупла.

Однако человека, который, открывшись, мог бы рассеять страх и настороженность, мальчик не увидел. Шедший к ним был страшен, как джин зла. Казалось, с каждым шагом острая боль пронизывала все его тело, отчего оно корчилось в судорогах; по заросшему щетиной лицу бегала жуткая гримаса.

Приблизившись, он остановился, расправил тщедушную грудь, выбросил кулаки вверх и, сотрясая ими, крикнул так громко, что сорвались с насиженных мест птицы.

– Не пугай внука, Ислам, – попросил Хакар.

– Не бойся, джигит, – словно извиняясь за свой облик и проделанную шалость, произнес подошедший.

Полились голоса потревоженных птиц. Ислам был весьма доволен этим.

– Ишь, защебетали как! А то совсем обленились, день настал, а они еще в дреме.

– Не надоело опекать Хатартук? – добродушно поинтересовался у него Хакар.

– Что ты, разве может это надоесть! – воскликнул Ислам. – Конечно, роща – не плодовый сад, урожая для насыщения утробы не получить. Но ведь красота, Хакар, слаще любого яства и также нужна человеку.

– А я вот тоже влюблен в рощу, не могу обойти стороной, – поделился старик. – Посидишь тут минутку-другую с дороги, да так отдохнешь в тихом шелесте листвы, как дитя в колыбели.

– Все бы любили ее, как ты, – посетовал хранитель. – Раньше за грех почиталось отвалившуюся ветвь отсюда в печь класть. Теперь иные времена. Не ведают люди страха. Сегодня вот на одном из деревьев метку-зарубку обнаружил.

– Не к добру это… – вздохнул Хакар.

– Ничего-ничего, я дождусь лихоимца! – пригрозил костлявой рукой кому-то невидимому хранитель.

Старик и мальчик продолжили путь.

– Дед, почему он такой страшный? – спросил Юнус.

– Ломает его, с коня в детстве упал.

– Про священную войну я в песне слышал, а вот что бывают священные рощи, не знал.

– Поверье такое было в народе, – пояснил Хакар, – будто слетаются по ночам в Хатартук белые джины, дел благих вершители, держат совет и расходятся по аулам воздать каждому человеку за прожитый день. Потому-то и почитали рощу.

– А руки у того, кто сделал зарубку на дереве, отсохнут?

– Нет, наверное.

– Значит, неправда в загадке? – разочарованно произнес Юнус.

– И ложь нужна, когда полезней правды.

Нарубив вязанку хвороста, они вернулись той же тропинкой. Когда снова приблизились к Хатартуку, то обнаружили скопление людей и техники. Большая землеройная машина обнажила ковшом корни двух деревьев. Они, вывернутые из почвы, как щупальца издыхающего осьминога, казалось, жадно втягивали воздух. Между людьми и работающей машиной, осыпая их проклятиями, метался Ислам.