Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский

малых лет.

— Судя по вашему виду, отсутствие образования вам не сильно повредило.

— Это да, — не без гордости согласился Виторио, — у меня, брат, есть хватка, да такая, что и многим образованным поучиться.

— Ни секунды не сомневаюсь.

— А хозяйство у тебя, я вижу, серьёзное, — оглядывался Барера, — вон даже под навесом у ручья полицейский прохлаждается.

— Бродят вокруг много, так и смотрят, что стянуть, — пояснил Буратино.

— Это да, разной сволочи развелось много. Так я вот что тебе предложу, парень, ты продай мне своё хозяйство, цену дам хорошую.

Это предложение ошарашило нашего героя настолько, что несколько секунд он даже не знал, что ответить.

В его душе тёмной волной рос гнев на этого расфуфыренного кретина, который осмеливался предложить ему продать то, что выстрадано и создано тяжёлым трудом. По сути, Рыба предложил продать ему его детище. Почти ребёнка.

Едва сдерживая злость, Буратино ответил:

— Вы знаете, я не вижу необходимости продавать дело.

— А это ты, братец, врёшь, — улыбнулся Барера и погрозил пальцем, — ой, врёшь. Всё ты, брат, знаешь, всё видишь, ты смышленый. Понимаешь ведь, что мы тебя раздавим. Нет-нет, не подумай, что мы убийцы какие- нибудь, мы тебя своим товаром и ценами придушим так, что тебе закрыться придётся самому. А тогда, когда дела твои совсем ни к чёрту будут, ты всё равно придёшь к нам, но тогда мы тебе хорошей цены не дадим. Нет, братец.

— А какую цену вы дадите сейчас? — спросил Буратино.

— Десять цехинов, — сказал Виторио и тут же достал из кармана монеты,

— бери, и расходимся друзьями.

— Вы шутите, синьор Барера, — улыбнулся Буратино, — нам наше дело обошлось в шестнадцать цехинов чистоганом, не считая работы.

— Даю двадцать, и ещё шесть за ту водку, которая у вас в сарае. Идёт?

— Синьор Барера, — снова улыбнулся Буратино, — это вопрос серьёзный, и так просто я его решить не могу. Это не только моё дело, но ещё и ребят, нам нужно всё обсудить, всё взвесить.

— Обсуждай, парень, но помни, чем хуже будут твои дела, тем меньше я буду предлагать тебе. А в том, что твои дела будут ухудшаться, я не сомневаюсь, и не потому, что ты дурак там или трус, а потому как ты ещё молод и не можешь противиться всем людям чести нашего города. Мы, братан, ещё покрепче тебя будем, твоё время ещё, брат, не пришло. Дай нам, старикам, повеселиться, и вот мы от дел отойдём, тогда ты и покоролюешь. А мы уж тебя не забудем, — Барера наклонился к самому уху Пиноккио и прошептал, — можем объявить тебя человеком чести и даже взять в долю. Процентов на пять. Думай. Даю три дня на раздумье. Через три дня не поленюсь, опять приду. А ты мысли пока, соображай.

Он хлопнул Буратино по плечу и пошёл к коляске.

А Буратино остался стоять и растерянный, и подавленный, и обрадованный одновременно.

В его голове пульсировала фраза: «Человек чести, человек чести, человек чести».

Вид его был настолько ошарашенный, что Рокко подошёл к приятелю вплотную и спросил:

— Чего он тебе сказал, Буратино?

— Он предложил мне стать человеком чести, — медленно выговаривая слова, отвечал Пиноккио, — в обмен на наш заводик.

— Ух ты, — восхитился сначала было Чеснок, а потом сказал фразу, которая сразу привела Буратино в чувство, — видать, наша винокурня шибко им приглянулась, если они на такое согласны.

— Точно, — кивнул Буратино, трезвея, — очень она им нужна. Очень нравится или, — тут он сделал паузу, — или очень не нравится. Что в данной ситуации одно и то же.

— Ну и что ты решил? — спросил Чеснок таким тоном, как будто это его ни капельки не касалось, — отдашь дело?

— Рокко, я не могу решить это сам, это нужно будет решать нам вместе, тем более что они всё-таки предложили двадцать шесть цехинов и пять процентов в их бизнесе.

— Тебе! Пять процентов?

— Нам, Рокко.

— А может, они пойдут в зад со своими предложениями, а? — вдруг зло сказал Чеснок.

— Скорее всего, так и будет, — ухмыльнулся Буратино, — а то сделают меня человеком чести, дадут нам двадцать шесть цехинов, а потом прирежут и дело в шляпе.

— Они и сейчас могут прирезать, — размышлял Рокко.

— Могут, — согласился Буратино, — но считают, что дешевле нас купить. Да и полицейский всё время тут сидит. Но когда мы окончательно откажемся, тут нас и прикончат.

— Ну это мы посмотрим, — насупился Чеснок.

— И смотреть нечего, мы с одним цыганским бароном упарились, а с тремя людьми чести нипочём не сладим.

— Не сладим, — нехотя согласился приятель. — А что же делать?

— Прежде всего, не торопиться, — ответил Буратино, — подождём, потянем время, а главное выясним кое-что.

— Что? — оживился Рокко.

— Откуда у них пойло, почём оно у них, где склад и так далее и тому подобное. И вообще, всё, что только можно об этом узнать.

— А зачем тебе это? — удивился Чеснок.

— Для общей картины. Полнота картины, Рокко, обеспечит нам принятие оптимального решения, которое принесёт наивысший результат.

— Когда ты так говоришь, я тебя не понимаю, — произнёс Чеснок, — всё равно, что иностранец лопочешь, а мне за тобой догадывайся. Чего сделать- то нужно?

— Нам нужен человек с той стороны, — сказал Буратино.

— С какой ещё стороны? — не понял Чеснок.

— Нам нужен человек из ихнего окружения, кто угодно, пусть даже мелкая сошка, пусть рассыльный, но он должен нам говорить, что делают люди Томазо, Бареры и Рыжий, о чём говорят. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Рокко, — даже знаю одного такого, да ты его тоже знаешь.

— Кто это? — оживился Пиноккио.

— Джеронимо. Помнишь его?

— Конечно.

— Так вот, он теперь работает с Томазо, важный, говорят, стал, дальше некуда. Часы с золотой цепочкой купил, пиджак плюшевый у него, штиблеты почище твоих. Фраер, одним словом, да и только.

— А какой нам от него прок, ты же с ним поругался? — вспомнил Буратино.

— Поругался — помирюсь, раз он пижон, то ему бабки нужны, дам ему денег, он всё и расскажет.

— А вдруг не возьмёт, побежит к Томазо и всё расскажет? Людям чести не понравится, что мы за ними шпионим. Не понравится, это уж точно, поэтому денег предложим ему цехин, вряд ли он от цехина откажется.

— А вдруг?

— Тогда я его убью, — спокойно произнёс Чеснок, его тон не оставлял никаких сомнений, что это само собой разумеется.

— Это, конечно, выход, но надо сделать всё это очень тихо, чтобы никто вас вместе не видел.

— Ты меня учишь, как маленького, — обиделся Рокко, — я найду его ночью, буду ждать у дома, он домой поздно приходит.

— Хорошо, — сказал