Строгий профессор - Надежда Мельникова

соблазнительной позе. Задержав воздух и забыв, как его выдохнуть, я решаю не разглядывать её снимок. Потому что слать подобное своему преподавателю — это возмутительная наглость. И я до сих пор не могу поверить, что каким-то странным образом ввязался в подобное. Это пошло, грязно и абсолютно недопустимо.

Сразу же переворачиваю телефон экраном вниз, откладываю его в сторону, медленно потирая резко вспотевшие ладони. Меня это не касается! Абсолютно неинтересно! Моя студентка заигралась, необходимо серьёзно поговорить с ней по этому поводу. Осматриваю коллег, скользя осоловевшим взглядом по лицам преподавателей. Надо всё это удалить и сделать ей выговор. Причины не уточнять, но напугать нужно. Это неправильно.

Но уже через мгновение, прикусив нижнюю губу и ощущая участившийся пульс, я чуть отъезжаю на кресле и, взяв в руку телефон, с жадностью всматриваюсь в фото юной красавицы.

Иванова идеальна. Во рту нелепо скапливается слюна, брюки становятся тесными, рубашка мгновенно прилипает к спине и в области подмышек. Она красавица, даже лучше, чем я представлял в своих горячих фантазиях. Я никогда не спал с такими девушками, она просто ожившая мечта любого здорового мужчины.

Изящные округлые плечи, длинная лебединая шея, маленькая, но вздернутая грудь. Какой же заманчивой и сексуальной она выглядит на фото. Грудь прикрыта кружевом бюстгальтера, но это не поролоновая сбруя с косточками и подкладками, а идеально тонкая нежно-розовая ткань, через которую просвечиваются горошинки сосков. Моментально возникшее желание искусать их, облизывая и всасывая губами, доводит меня до полной тупости.

У моей студентки тонкая талия, по-девичьи плоский животик с легким очертанием мышц пресса и очаровательной ямочкой пупка. Картину дополняют полупрозрачные трусики, и я как похотливый идиот увеличиваю картинку, всматриваясь в эту часть фото внимательнее, пытаясь рассмотреть розовые складочки. А эти округлые, женственные бедра с гладкой и очень белой, почти молочной, юной кожей? Нет, я не могу это сделать. Мои принципы не позволяют взять и лишить её невинности.

Если бы мог, наверное, просто расплакался бы.

Вердикт неутешителен. После увиденного только что, у меня никогда в жизни больше не встанет ни на одну из сватанных моей матерью дочерей подружек.

Иванова просто ходячий секс и абсолютное безумие. Телефон в руках щёлкает, сообщая о ещё одном входящем сообщении. Это снова фотография. На этот раз я даже не раздумываю. Провожу пальцем по экрану, сразу же открываю снимок. На следующей фотографии она в ярком салатном кружеве. В паху горит огнем. Я подтягиваю себя к столу и закрываю рот, чтобы не закапать слюной отчет о заседании кафедры.

Уже ничто не имеет значения: ни пыхтящий доцент, ни громкая Пыльникова пополам с англичанкой Барановой. Мне кажется, взорвись за окном ядерная бомба, я бы продолжал разглядывать то, как облепляет салатное кружево её аккуратные, заманчивые розовые соски.

«Или, может быть, этот цвет? Ну же, Рома, не молчи, ты же мой профессор, мой любимый преподаватель, помоги мне выбрать бельё для того, чтобы лишиться ненужной мне девственности».

Первая мысль — наказать её! Вторая — проучить и жёстко оттрахать самостоятельно.

А вдруг она и вправду решила переспать с первым встречным сверстником, чтобы развязать мне руки? Молодая, импульсивная, горячая, мало ли на что она способна.

— Объявляю заседание кафедры закрытым, — прерываю я пламенную речь Барановой, впервые наплевав на правила приличия.

И пока весь педагогический состав смотрит мне вслед, удивленно перешептываясь, я выхожу в коридор, со смаком хлопнув дверью.

* * *

Наташа

— Ну как, твоему парню понравились те комплектики, что мы подобрали для тебя вчера? — спрашивает Ева, провожая меня до библиотеки.

— Угу. — Загадочно рассматриваю стены и полы.

— Я же говорила, все мужики одинаковые, будь им восемнадцать или сорок. Покажи им сиськи в красивом лифчике, и всё — они готовы ради тебя горы свернуть.

— Угу, — снова повторяю я.

— А вот если бы ты ещё те чулочки купила, розовенькие в сеточку, он бы точно с ума сошёл.

— Нет, Евка, это уже перебор, — морщусь я.

Мне и так стыдно за то, что всё это затеяла.

— Зря, Натаха, мужики на чулки, как собачки на мозговую косточку кидаются. А у тебя ножки — то, что надо.

Может, ноги у меня и ничего, только я и так переживаю, как мой правильный профессор воспринял столь откровенные фотографии. Хотя что тут гадать? Он уже трезвонил мне, я даже поднять не решилась, сбросила. Малодушно, конечно, и по-детски. Но я знаю его. Небось наорать хотел, окрестив грязной развратницей.

— Слушай, а кто этот счастливчик, я его знаю? Он из универа? Хоть немножко похож на на нашего брутального Роман Романыча, а? — Ева явно подначивает меня, а я немею от страха. Не могла же она догадаться? Или могла?

— Я встречаюсь с соседом со двора, обычный двадцатилетний парень, ты его не знаешь, — взяв себя в руки, напускаю туману.

Не собираюсь рассказывать ей про нас с Заболоцким, я ему обещала, пусть думает, что я встречаюсь с каким-то парнем.

— И что, у вас уже было? Колись, подруга. — Пихает меня локтем.

— Ну так, целовались, пообжимались.

— Фии, я думала уже присунул тебе твой кавалер. Такую красоту купили, и всё зря.

— Ну, может и не зря. Всему своё время.

— Кстати, откуда деньги на бельишко? — улыбается Ева проходящим мимо парням.

У неё-то проблем с финансами нет, её папа настоящий олигарх. Я вообще не понимаю, почему она здесь учится, а не где-то в Лондоне. Но, говорят, это его решение, чтобы дочь не превратилась в мажорку.

— Мой дядя из Прибалтики прислал. Даже приехать обещал. Мамин брат. Его совесть мучила, что мы с дедом возимся, это же и его отец тоже, он так-то деньгами всегда помогал. Но как узнал, что дед теперь в хосписе для душевнобольных, аж воодушевился и там всё оплатил, и мне подбросил. Он давно об этом говорил, но маман же ни в какую. Он обеспеченный: фирма своя языковая, дом, две машины и хутор.

— Ясно, — пропускает половину информации мимо ушей подруга. — Ну давай тогда, — попрощавшись, оставляет меня Евка возле читального зала.

Я захожу внутрь. Здесь тихо и пусто. Нет никого, кроме ранолысеющего Виктора и занудной библиотекарши Ирины Владимировны. Вздыхаю, расстроившись. Он, наверное, и не открывал мои сообщения, удалил и забыл, как звали. Может уже с той, в мокасинах, в любовь играет. От ревности щиплет кожу и покалывает виски.