Почти смешная история и другие истории для кино, театра - Эмиль Брагинский

Борис Иванович вздохнул, поднял чемодан, потащил к выходу:

— Разводиться будем в твоем загсе!

— Лучше в другом… — вскинулась Марина Петровна — Там… где живет эта особа…

— Она тоже живет в нашем районе… Только она не особа, а хороший человек! — И Борис Иванович ушел насовсем.

Борис Иванович, волоча чемодан, понуро плелся по улице.

Как только он покинул дом, бодрое состояние духа его покинуло.

От темной стены отделилась женская фигура, довольно-таки полная фигура, кинулась к Борису Ивановичу, обняла:

— Борюся, не переживай!

— Я не переживаю!

— Борюся, это трудно только вначале…

— В конце будет легко… — отозвался Борис Иванович.

— Борюся, ты начинаешь новую жизнь, и ты счастлив!

— Я начинаю новую жизнь, и я счастлив! — эхом откликнулся Борис Иванович.

И оба, Борис Иванович и полная женщина, растворились в темноте.

Марина Петровна сидела на кухне, в извечном убежище женщин.

Неслышно появилась Наташа:

— Не плачется?

— Нет.

Наташа присела напротив:

— Мама, давай поговорим как баба с бабой!

— Давай! — согласилась Марина Петровна.

— Мама, были и будут женщины, которые крадут чужих мужей… Сколько у вас там в загсе разводов?

— Много… — тихо признала Марина Петровна.

— Но я-то у тебя есть. И я тебя очень люблю, но если тебе меня одной мало, хочешь, я для тебя ребенка рожу?

Марина Петровна застонала.

— Забота о ребенке, — увлеченно продолжала Наташа, — займет тебя целиком, ты не только про отца, ты и про меня забудешь. Все ведь на тебя свалится. Я-то ведь не стану заниматься ребенком!

— Но тебе всего восемнадцать…

— Теперь рожают и в четырнадцать!

— Но ты еще не замужем!

— Какое это имеет значение?

— Но ты еще не получила образование!

— Чтобы иметь детей, диплома не требуется!

— Наташа, прекрати! — перешла на крик Марина Петровна. — Что ты несешь околесицу!

— Громче! — поддержала Наташа. — Тебе необходимо выплеснуться. Хочешь, ударь меня!

И тогда Марина Петровна заплакала. Наташа тотчас тоже пустилась в рев.

— Он подлец! — сказала сквозь слезы Марина Петровна. — И развратник!

— Они все подлецы и развратники! — тоже сквозь слезы проговорила Наташа. — Поверь моему опыту!

По понедельникам в районном загсе браки не регистрировали. В понедельник заведующая районным загсом Марина Петровна вела прием посетителей:

— Следующий!

Но вместо следующего в кабинет вошла заместительница, на щеках ее выступили багровые пятна.

— Обождите минуточку, — сказала она кому-то, приблизилась к Марине Петровне и зашептала: — Извините… но там… пришел ваш муж… и он принес заявление.

— Варвара, спокойно! — приказала Марина Петровна. — Ишь какой шустрый. В субботу меня бросил, а в понедельник бежит разводиться, невтерпеж!

— Ну как же это вдруг… бросил…

— Это всегда бывает вдруг! Иди, Варвара, и скажи ему, чтобы зашел с заявлением ко мне, но в порядке живой очереди!

Заместительница ушла, что-то пришептывая, и в кабинете появился парень в очках. Вид у него был прескромный.

— Ваша заместительница отказывается принять у меня заявление с просьбой о регистрации.

Марина Петровна устало вздохнула:

— Вы в который раз женитесь, Сергиенко?

— Закон не ограничивает число браков.

— Верно. Но все-таки в который, в восьмой? Нам надоело вас регистрировать и разводить!

— За это вы получаете зарплату! — сказал Сергиенко.

— А ваша невеста номер восемь знает о предыдущих? — в ответ на хамство едко спросила Марина Петровна.

— Конечно, — улыбнулся Сергиенко. — Чувствуется, что вы далеки от лирики жизни… Из-за этого она любит меня еще больше…

— Идите к заместительнице! — резко приказала Марина Петровна. — Она примет заявление.

Сергиенко ушел, столкнувшись в дверях с Борисом Ивановичем.

— Строишь из себя начальство? В очереди держишь? Правильно делаешь!

— Скажи, пожалуйста, вторая сторона согласна с твоим заявлением? — сухо спросила Марина Петровна.

— Это ты вторая сторона?

— Да, я.

— А зачем тебе соглашаться или не соглашаться? Я кругом виноват, и я беру на себя расходы!

— Расходов не будет! — твердо заявила Марина Петровна. — Я согласия на развод не даю!

— То есть как — не даешь? — ахнул Борис Иванович.

— В суд обращайся! Я на одно заседание не приду, на другое, на третье! Все по уважительным причинам, я из тебя все нервы повытаскиваю, эта особа все твои нервы повыдергивает…

— Где твое самолюбие? — перебил Борис Иванович. — Все равно я к тебе не вернусь!

— Не ко мне, а к дочери!

— Наташа уже не маленькая, восемнадцать лет!

— Маленькая может и без отца, а вот в восемнадцать… Словом, не задерживай очередь!

Борис Иванович гордо выпрямился:

— К вопросу о дочери. Наташа… сегодня вечером… придет в гости… к нам!

— Врешь! — Марина Петровна стала вся красная. — Врешь, врешь, врешь!

Борис Иванович ничего не ответил и вышел. Марина Петровна взяла себя в руки и с усилием вызвала:

— Следующий!

Но вместо следующего в кабинете опять возникла заместительница.

— Одну минуточку, обождите! — сказала она в дверях кому-то и запела: — Дорогая наша Марина Петровна!

— Варвара, ты подслушивала! — В голосе Марины Петровны зазвучал металл.

— В приемной отчетливо слышно каждое слово, вы сами знаете. Марина Петровна, если вы не даете ему развода, значит, вы… его…

— Варвара, выйди! — на нерве перебила Марина Петровна.

Заместительница сделала шаг назад.

— Есть путевка, горящая, пожарная путевка, на теплоходе, то ли в Кижи, то ли в Ташкент…

— В Ташкент теплоходы не ходят, — усмехнулась Марина Петровна, — там реки нету.

— Это я не знаю, я только знаю, что за эти путевки люди убиваются, а пылающая путевка у Фроловой, ее зять оперировал женщину, которая сидит на теплоходных путевках, а Фролова плыть не может…

— Следующий! — громко перебила Марина Петровна.

В этой комнате всего было много, с избытком: много мебели, безделушек, на стенах много репродукций, и все в рамочках, и хозяйки тоже было много — много тела, много прически, много краски. И по всей комнате было что-то накидано и набросано.

Наташа сидела за празднично накрытым столом прямая как палка. А отец суетился, заглядывал ей в глаза, и от этого у Наташи противно сосало под ложечкой.

— Наташенька, поешь студня, смотри какой аппетитный! Или тортика хочешь, его Катерина сама испекла, положить тебе вон тот кусочек, с шоколадной загогулиной?

— Спасибо, но я берегу фигуру! — откашлялась дочь. — Сейчас модно, чтобы торчали все позвонки, а живот западал.

— Ты, Борюся, не юли перед ней! — Низкий голос хозяйки исходил откуда-то из глубины. — Не желает она есть в этом доме. Я бы на ее месте тоже меня ненавидела!

— Ненависть — сильное чувство, — сказала Наташа хозяйке, — по отношению к вам я испытываю отрицательные эмоции, и не более того!

— Но ты же, Наташка, тоже в кого-нибудь втрескаешься, — усмехнулась хозяйка, — и не спросишь — женатый, разведенный или вообще бабник!

Наташа порывисто поднялась:

— Спасибо за содержательную беседу и за торт. Наверное, он хорош. Вы рискните, вам терять нечего! — И выразительно поглядела на хозяйку.

— Я этот торт наверну, это точно! — добродушно согласилась та. — Не наладятся у нас отношения, а то отец изводится?

— Нет, больше не приду!

Наташа пошла к выходу. Отец засеменил следом.

— Наташа, как у тебя финансовые дела?

— Сколько ребенку ни давай, все мало, поэтому лучше не давать ничего! — И Наташа хлопнула дверью.

Хозяйка тоже вышла в коридор, обняла, прижалась к Борису Ивановичу:

— Борюся, она скоро-нескоро выпрыгнет замуж, все одно станет чужая!

— Для меня она никогда не станет чужая! — печально сказал Борис Иванович.

Наташа спрыгнула со ступеньки троллейбуса, быстро свернула за угол и решительно зашагала к дому, на котором висела вывеска «Булочная-кондитерская».

А по этой самой улице двигался автомобиль «Москвич», совсем старенький, можно сказать древний, битый и перебитый, крашеный и перекрашенный. За рулем сидел волосатый, бородатый парень, а рядом с бородачом ерзал на сиденье Гена, веселый и беззаботный, который увидел Наташу, входившую в булочную, и заорал:

— Вася, тормози!

«Москвич» охотно остановился, потому что в таком возрасте лучше стоять, чем двигаться.

— Сейчас подсадим роскошный кадр! — пообещал Гена. — Я с ней в школе учился.

Наташа вышла из булочной, в руках она держала торт.