Том 2. Стихотворения 1855-1866 - Николай Некрасов

(10 февраля 1859)

III. Сумерки

Говорят, еще день. Правда, я не видал,Чтобы месяц свой рог золотой показал,  Но и солнца не видел никто.Без его даровых, благодатных лучейЗолоченые куполы пышных церквей  И вся роскошь столицы — ничто.Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой,И над медным Петром, и над грозной Невой,До чугунных коней на воротах застав(Что хотят ускакать из столицы стремглав) —  Надо всем распростерся туман.  Душный, стройный, угрюмый, гнилой,Некрасив в эту пору наш город большой,  Как изношенный фат без румян…

Наша улица улиц столичных краса,В ней дома всё в четыре этажа,Не лазурны над ней небеса,Да зато процветает продажа.Сверху донизу вывески сплошьПокрывают громадные стены,Сколько хочешь тут немцев найдешь —Из Берлина, из Риги, из Вены.Всё соблазны, помилуй нас бог!Там перчатка с руки великана,Там торчит Веллингтонов сапог,Там с открытою грудью Диана,Даже ты, Варсонофий Петров,Подле вывески «Делают гробы»Прицепил полуженые скобыИ другие снаряды гробов,Словно хочешь сказать: «Друг прохожий!Соблазнись — и умри  поскорей!»Человек ты, я знаю, хороший,Да многонько родил ты детей —Непрестанные нужны заказы…Ничего! обеспечен твой труд,Бедность гибельней всякой заразы —В нашей улице люди так мрут,Что по ней то и знай на кладбища,Как в холеру, тащат мертвецов:Холод, голод, сырые жилища —Не робей, Варсонофий Петров!..

В нашей улице жизнь трудовая:Начинают ни свет ни заряСвой ужасный концерт, припевая,Токари, резчики, слесаря,А в ответ им гремит мостовая!Дикий крик продавца-мужика,И шарманка с пронзительным воем,И кондуктор с трубой, и войска,С барабанным идущие боем,Понуканье измученных кляч,Чуть живых, окровавленных, грязных,И детей раздирающий плачНа руках у старух безобразных —Всё сливается, стонет, гудет,Как-то глухо и грозно рокочет,Словно цепи куют на несчастный народ,Словно город обрушиться хочет.Давка, говор…(о чем голоса?Всё о деньгах, о нужде, о хлебе)Смрад и копоть. Глядишь в небеса,Но отрады не встретишь и в небе.

Этот омут хорош для людей,Расставляющих ближнему сети,Но не жалко ли бедных людей!Вы зачем тут, несчастные дети?Неужели душе молодойУж знакомы нужда и неволя?Ах, уйдите, уйдите со мнойВ тишину деревенского поля!Не такой там услышите шум, —Там шумит созревающий колос,Усыпляя младенческий умИ страстей преждевременный голос.Солнце, воздух, цветов аромат —Это всех поколений наследство,За пределами душных оградПроведете вы сладкое детство.Нет! вам красного детства не знать,Не прожить вам покойно и честно.Жребий ваш… но к чему повторятьТо, что даже ребенку известно?

На спине ли дрова ты несешь на чердак,  Через лоб протянувши веревку,  Грош ли просишь, идешь ли в кабак,  Задают ли тебе потасовку —Ты знаком уже нам, петербургский бедняк,Нарисованный ловкою кистьюВ модной книге, — угрюмый, худой,Обессмысленный дикой корыстью,Страхом, голодом, мелкой борьбой!Мы довольно похвал расточали,И довольно сплели мы венковТем, которые нам рисовалиЛюбопытную жизнь бедняков.Где ж плоды той работы полезной?Увидав, как читатель инойЛьет над книгою слезы рекой,Так и хочешь сказать: «Друг любезный,Не сочувствуй ты горю людей,Не читай ты гуманных книжонок,Но не ставь за каретой гвоздей,Чтоб, вскочив, накололся ребенок!»

(Между январем и 15 марта 1859)

Часть вторая*

I. Крещенские морозы

«Государь мой! куда вы бежите?»— «В канцелярию; что за вопрос?Я не знаю вас!» — «Трите же, тритеПоскорей, бога ради, ваш нос!Побелел!» — «А! весьма благодарен!»— «Ну, а мой-то?» — «Да ваш лучезарен!»— «То-то принял я меры…»-«Чего-с?»— «Ничего. Пейте водку в морозы —Сбережете наверно ваш нос,На щеках же появятся розы!»

Усмехнувшись, они разошлись,И за каждым извозчик помчался.Бедный Ванька! надеждой не льстись,Чтоб сегодня седок отыскался:Двадцать градусов, ветер притом, —Бескаретные ходят пешком.

Разыгралися силы господни!На пространстве пяти саженейНасчитаешь наверно до сотниОтмороженных щек и ушей.Двадцать градусов! щеки и ушиНе беда, как-нибудь ототрем!Целиком христианские душиЧасто гибнут теперь; подождем —Часовой ли замерзнет, бедняга,Или Ванька, уснувший в санях,Всё прочтем, коли стерпит бумага,Завтра утром в газетных листах.

Ежедневно газетная прозаОбличает проделки мороза;Кучера его громко клянут,У подъездов господ поджидая,Бедняки ему песню поют,Зубом на зуб едва попадая:

«Уходи из подвалов сырых,Полутемных, зловонных, дымящихся,Уходи от голодных, больных,Озабоченных, вечно трудящихся,Уходи, уходи, уходи!Петербургскую голь пощади!»

Но мороз не щадит, — прибавляется.Приуныла столица; одинСамоед на Неве удивляется:От каких чрезвычайных причинНа оленях никто не катается?Там, где строй заготовленных льдинВозвышается синею клеткою,Ходит он со своей самоедкою,Песни родины дальней поет,Седока-благодетеля ждет…

Самоедские нервы и костиСтерпят всякую стужу, но вам,Голосистые южные гости,Хорошо ли у нас по зимам?Вспомним — Бозио. Чванный ПетропольНе жалел ничего для нее.Но напрасно ты кутала в собольСоловьиное горло свое,Дочь Италии! С русским морозомТрудно ладить полуденным розам.

Перед силой его роковойТы поникла челом идеальным,И лежишь ты в отчизне чужойНа кладбище пустом и печальном.Позабыл тебя чуждый народВ тот же день, как земле тебя сдали,И давно там другая поет,Где цветами тебя осыпали.Там светло, там гудет контрабас,Там по-прежнему громки литавры.Да! на севере грустном у насТрудны деньги и дороги лавры!

Всевозможные тифы, горячки,Воспаленья — идут чередом,Мрут, как мухи, извозчики, прачки,Мерзнут дети на ложе своем.Ни в одной петербургской больницеНет кровати за сотню рублей.Появился убийца в столице,Бич довольных и сытых людей.С бедняками, с сословием грубым,Не имеет он дела! тайкомХодит он по гостиным, по клубамС смертоносным своим кистенем.

Побранился с супругой своеюПосле ужина Нестор Фомич,Ухватил за короткую шеюИ прихлопнул его паралич!Генерал Федор Карлыч фон Штубе,Десятипудовой генерал,Скушал четверть телятины в клубе,Крикнул: «Пас! — и со стула не встал!»Таковы-то теперь разговоры,Что ни день, то плачевная весть.В клубах мрак и унынье: обжорыПоклялися не пить и не есть.

Мучим голодом, страхом томимый,Сановит и солиден на вид,В сильный ветер, в мороз нестерпимый,Кто по Невскому быстро бежит?И кого он на Невском встречает?И о чем начался разговор?В эту пору никто не гуляет,Кроме мнительных, тучных обжор.Говоря меж собой про удары,Повторяя обеты не есть,Ходят эти угрюмые пары,До обеда не смея присесть,А потом наедаются вдвое,И на утро разносится слух,Слух ужасный — о новом герое,Испустившем нечаянно дух!

Никакие известья из Вильно,Никакие статьи из МосквыНас теперь не волнуют так сильно,Как подобные слухи… Увы!Неприятно с местечек солидных,Из хороших казенных квартирВдруг, без всяких причин благовидных,Удаляться в неведомый мир!Впрочем, если уж смерть неизбежна,Так зимой умирать хорошо:Для супруги, нас любящей нежно,Сохранимся мы чисто, свежоДо последней минуты лобзанья,И друзьям нашим будет легкоПодходить к нам в минуту прощанья;Понесут они гроб далеко.Похоронная музыка чищеИ звончей на морозе слышна,Вместо грязи покрыто кладбищеБелым снегом; сурово-пышнаОбстановка; гроб бросят не в лужу,Червь не скоро в него заползет,Сам покойник в жестокую стужуДольше важный свой вид сбережет.И притом, если друг неутешныйНас живьем схоронить поспешит,Мы избавимся муки кромешной:Дело смерти мороз довершит.

Умирай же, богач, в стужу сильную!Бедняки пускай осенью мрут,Потому что за яму могильнуюВдвое больше в морозы берут.

II. Кому холодно, кому жарко!

Свечерело. В предместиях дальных,Где, как черные змеи, летятКлубы дыма из труб колоссальных,Где сплошными огнями горятКрасных фабрик громадные стены,Окаймляя столицу кругом, —Начинаются мрачные сцены.Но в предместия мы не пойдем.Нам зимою приятней столицаТам, где ярко горят фонари,Где гуляют довольные лица,Где катаются сами цари.

Надышавшись классической пыльюВ Петербурге, паспорт беремИ чихать уезжаем в Севилью.Но кто летом толкается в нем,Тот ему одного пожелает —Чистоты, чистоты, чистоты!Грязны улицы, лавки, мосты,Каждый дом золотухой страдает;Штукатурка валится — и бьетТротуаром идущий народ,А для едущих есть мостовая,Не щадящая бедных боков;Летом взроют ее, починяя,Да наставят зловонных костров;Как дорогой бросаются в очиНа зеленом лугу огоньки,Ты заметишь в туманные ночиНа вершине костров светляки,Берегись!.. В дополнение, с мая,Не весьма-то чиста и всегда,От природы отстать не желая,Зацветает в каналах вода…

(Наша муза парит невысоко,Но мы пишем не легкий сонет,Наше дело исчерпать глубокоВоспеваемый нами предмет.)

Уж давно в тебя летней пороюНе случалося нам заглянуть,Милый город! где трудной борьбоюНадорвали мы смолоду грудь,Но того мы еще не забыли,Что в июле пропитан ты весьСмесью водки, конюшни и пыли —Характерная русская смесь.

Но зимой — дышишь вольно; для глаза —Роскошь! Улицы, зданья, мостыПри волшебном сиянии газаПолучают печать красоты.Как проворно по хрупкому снегуМчится тысячный, кровный рысак!Даже клячи извозчичьи бегуПрибавляют теперь. Каждый шаг,Каждый звук так отчетливо слышен,Всё свежо, всё эффектно: зимой,Словно весь посеребренный, пышенПетербург самобытной красой!По каналам, что летом зловонны,Блещет лед, ожидая коньков,Серебром отливают колонны,Орнаменты ворот и мостов;В серебре лошадиные гривы,Шапки, бороды, брови людей,И, как бабочек крылья, красивыОреолы вокруг фонарей!

Пусть с какой-то тоской безотраднойМесяц с ясного неба глядитНа Неву, что гробницей громаднойВ берегах освещенных лежит,И на шпиль, за угрюмой Невою,Перед длинной стеной крепостною,Наводящей унынье и сплин.Мы не тужим. У русской столицы,Кроме мрачной Невы и темницы,Есть довольно и светлых картин.

Невский полон: эстампы и книги,Бриллианты из окон глядят,Вновь прибывшие девы из РигиНеподдельным румянцем блестят.Всюду люди — шумят, суетятся.Вот красивая тройка бежит:«Не хотите ли с нами кататься?» —Деве бравый усач говорит.Поглядела, подумала, села.И другую сманили, — летят!Полумерзлые девы несмелоНа своих кавалеров глядят.«Ваше имя?» — «Матильда». — «А ваше?»— «Александра». К Матильде один,А другой подвигается к Саше.«Вы модистка?» — «Да, шью в магазин».— «Эй! пошел хорошенько, Тараска!» —Город из виду скоро пропал.

Начинается зимняя сказка:Ветер злился, гудел и стонал,Франты песню удалую пели,Кучер громко подтягивал ей,Кони, фыркая, вихрем летели,Злой мороз пробирал до костей.Прискакали в открытое поле.«Да куда же везете вы нас?Мы одеты легко… мудрено лиПростудиться?» — «Приедем сейчас!Ну, потрогивай! живо, дружище!»Снова скачут! Могилы вокруг,Монументы…. «Да это кладбище», —Шепчет Саша Матильде — и вдругСани набок! Упали девицы….Повернули назад господа,И умчали их кони, как птицы.Девы встали. «Куда ж вы? куда?»Нет ответа! Несчастные девыВ чистом поле остались одни.Дикий хохот, лихие напевыПостепенно умолкли. ОниОгляделись: безлюдно и тихо,Звезды с ясного неба глядят….«Мы сегодня потешились лихо!» —Франты в клубе друзьям говорят…

А театры, балы, маскарады?Впрочем, здесь и конец, господа,Мы бы там побывать с вами рады,Но нас цензор не пустит туда.До того, что творится в природе,Дела нашему цензору нет.«Вы взялися писать о погоде,Воспевайте же данный предмет!»

— «Но озябли мы, друг наш угрюмый!Пощади — нам погреться пора!»— «Вот вам случай — взгляните: над ДумойПоказались два красных шара,В вашей власти наполнить пожаромСто страниц — и погреетесь даром!»

Где ж пожар? пешеходы глядят.Чу! неистовый топот раздался,И на бочке верхом полицейский солдат,Медной шапкой блестя, показался.Вот другой — не поспеешь считать!Мчатся вихрем красивые тройки.Осторожней, пожарная рать!Кони сытые слишком уж бойки.

Вся команда на борзых коняхЧерез Невский проспект прокатиласьИ на окнах аптек, в разноцветных шарахВверх ногами на миг отразилась….

Озадаченный люд толковал,Где пожар и причина какая?Вдруг еще появился сигнал,И промчалась команда другая.Постепенно во многих местахНебо вспыхнуло заревом красным,Топот, грохот! Народ впопыхахРазбежался по улицам разным,Каждый в свой торопился квартал,«Не у нас ли горит? — помышляя, —Бог помилуй!» Огонь не дремал,Лавки, церкви, дома пожирая….

Семь пожаров случилось в ту ночь,Но смотреть их нам было невмочь.В сильный жар да в морозы трескучиеВ Петербурге пожарные случаиБеспрестанны — на днях как-нибудьИ пожары успеем взглянуть….

1865