Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - Митицуна-но хаха

- Ну-ну, чуть подальше! - как они заговорили:

- Вы что, не знаете, что это обычный проезжий тракт? Что это вы нам делаете замечания?

Что же я должна была чувствовать при виде этого?

Они поехали дальше. Мы снова пустились в дорогу, проехали мимо заставы и, усталые до помертвения, достигли бухты Утиидэнохама. Высланные вперед люди соорудили на лодке навес и что-то вроде хижины из тростника. Мы приехали сюда совсем сонные и сразу же отчалили от берега. Мои чувства были возбуждены, мне было очень одиноко и ужасно печально, - все это не поддается описанию.

***

В конце часа Обезьяны мы остановились в буддийском храме. Я помылась в тамошней бане и легла спать. Самочувствие у меня было такое тяжелое, что я, не знаю как, упала на пол и разрыдалась... Спустилась ночь, после мытья я посвежела и поднялась в молельный павильон. Но там, задыхаясь от слез, не могла даже поведать Будде о себе.

Ночь становилась все глубже, я стала всматриваться наружу: павильон находился на возвышении, а внизу была видна долина. По ее сторонам густо росли деревья, между деревьями клубилась мгла. Луна двадцатого числа светила еще достаточно ясно, и кое-где в промежутках между силуэтами деревьев виднелась дорога, по которой мы приехали сюда. Я опустила взгляд: у подножья горы блестел как зеркало источник. Облокотившись на перила, я на некоторое время напрягла зрение и сбоку, в траве, увидела что-то смутно белеющее и услышала какой-то странный голос.

- Что это? - спросила я, и мне сказали:

- Видимо, кричит олень.

«Отчего же он не кричит нормальным оленьим голосом?» - подумала я, но потом решила, что крик доносится ко мне из отдаленной ложбины: голос очень молодой, дальний и долгий. И оттого, что я его услышала, у меня появилось какое-то глупое настроение.

Едва только я собралась с мыслями и погрузилась в раздумья, как с другой стороны видневшейся в отдалении горы послышался голос крестьянина, который отгонял от поля диких животных. Это снова вызвало у меня растерянность в чувствах. «То одно, то другое не дает мне достигнуть нужного состояния», - думала я. Потом, закончив позднюю вечерню, я спустилась из павильона. Плоть моя ослабела, и я пошла отдохнуть в помещение для очищения.

Когда стало светать, я выглянула наружу и увидела, что с востока подул легкий ветерок и поднимается легкий туман; другой берег реки выглядит написанным на картине. Вдалеке было видно, как у реки пасется табун лошадей. Это будило глубокие чувства. А потом я вдруг подумала о своем сыне, которого оставила дома, чтобы не ехать вдвоем и не привлекать тем самым к себе внимание. Я думала, как бы мне хотелось умереть, но при одной только мысли о связывающих нас узах меня охватило чувство любви и жалости. И я плакала, пока не иссякли слезы.

Среди мужчин начались разговоры:

- Отсюда же близко! Давайте съездим посмотреть долину Сакунадани.

- Я слышал,  что там, у горловины долины, течение очень опасное. Лучше не надо.

Слушая такие разговоры, я думала, хорошо бы меня затянуло тем течением - вроде, как и не по своей воле.

Всем этим я была настолько поглощена, что ничего не хотела есть.

- Здесь у пруда за храмом растет трава названием сибуки[33], - сказали мне, - сходите и принесите ее.

Я принесла. В коробочке для еды я примешивала ее к нарезанным ломтикам мандаринов, и это казалось мне очень вкусным.

***

И вот однажды наступила очередная ночь. В храме я произнесла все молитвы, потом до рассвета проплакала, а перед самой утренней зарей немного задремала. И привиделся мне сон, будто монах, которого я считаю настоятелем этого храма, принес в черпаке воду и льет ее мне на правое колено. Внезапно пробудившись, я решила, что сподобилась лицезреть Будду. А потом была больше прежнего поражена печалью.

Когда мне показалось, что стало светать, я сейчас же выехала из храма. Было еще совсем темно, но поверхность воды на озере уже выглядела белесой. Всех нас было человек двадцать, и я очень беспокоилась из-за того, что, как мне казалось, судно, на котором мы должны были плыть, слишком мало для нас. Священнослужитель, который зажигал для меня факелы, вышел на берег проводить меня. И хотя он просто вышел для проводов, выглядел он очень грустным.

Видимо, он раздумывал о чем-то печальном. Мужчины, сопровождавшие меня, крикнули ему:

- Будем здесь в следующем году, в седьмую луну!

- Да будет так, - отвечал он, и его силуэт виделся еще издалека, пробуждая грустное настроение.

Я посмотрела на небо: месяц был очень узким, отблески от него отражались на поверхности озера. Подул ветерок, будоража воду, с плеском поднимая волны. Молодые мужчины запели песню «Голос твой сделался тонким, и исхудало лицо», - и когда я услышала ее, у меня как зерна посыпались слезы.

Мы шли на веслах сквозь камыши, издалека наблюдая за мысами Икагасаки и Ямабукиносаки. Еще никого не увидев на пути, мы уже издалека услышали плеск воды от руля и негромкую песню с приближавшейся лодки. Проплывая мимо, мы спросили тех, кто плыл в лодке:

- Куда вы?

- Мы в Исияма, плывем встретить людей, - ответили оттуда весьма приятным голосом. - Наша лодка отправилась с опозданием и судно уже ушло оттуда, так что в пути мы разминулись.

Мы остановили лодку и часть моих спутников перешла в нее. Гребцы продолжали напевать свои любимые песни.

Когда мы проплывали под мостом Сэта, уже совсем рассвело. Беспорядочно перелетали с места на место кулики. Мириады предметов своим очарованием вызывали во мне беспричинную грусть.

И вот, когда мы приплыли к нужному нам берегу бухты, навстречу нам туда уже прибыл экипаж. В столицу мы вернулись около часа Змеи.

Кто-то собрал всех моих служанок. Они сказали мне:

- Тут была такая суматоха, будто Вы уехали в неведомые края.

И я отвечала:

- Вы говорите приятные вещи. Действительно, я такова, что вполне еще могу вызвать суматоху!

***

При дворе наступило время проводить встречи по борьбе. Сын мой захотел участвовать в них, я его снарядила как надо и отправила. Сначала он явился к отцу засвидетельствовать почтение, дальше они поехали в одном экипаже. А вечером сын вернулся домой в сопровождении тамошнего прислужника. Я расстроилась, потому что считала, что Канэиэ должен был привести мальчика сам.

На следующий день сын, как и вчера, снова отправился на состязания, но отец уделил ему мало внимания и вечером отослал обратно домой, распорядившись:

- Кто-нибудь из ведомства! Когда все окончится, проводите его домой!

Сам он уехал раньше. Я чувствовала, как этим огорчен мальчик: он рассчитывал, что вернется домой вместе с отцом, и теперь не знал, что делать дальше. Сама я чувствовала себя разбитой на части.

***

И вот настала восьмая луна. Вечером второго числа, при светильниках, внезапно появился Канэиэ. К моему удивлению, он произнес:

- Вели крепко запереть ворота: завтра мы в затворничестве[34].

Я сделалась совершенно вне себя. Мои дамы собрались вокруг; они сгрудились, и с их стороны до моих ушей доносилось:

- Спокойнее! Спокойнее! - но это лишь подзадоривало меня. Я осталась с Канэиэ с глазу на глаз, и несомненно, выглядела подавленной и понурой. Канэиэ пробыл со мной до утра и весь следующий день до темноты, и сказал только:

- Мое сердце не изменилось, почему ты считаешь, что я стал хуже?

Нет смысла приводить здесь мои слова.

***

Пятого числа, в день объявления новых назначений чиновников, Канэиэ был объявлен генералом - это было действительно большим продвижением, событием очень радостным. После этого я стала видеть его немного чаще.

- На теперешнем Собрании Дайдзёэ (Первого вкушения риса нового урожая), - сказал мне Канэиэ, - попрошу экс-императора высочайше распорядиться, чтобы нашего сына облачили в официальные одежды - присвоили ему ранг чиновника. Это будет девятнадцатого.

Все произошло по обычаю. На церемонии посвящения в совершеннолетние старший советник Гэндзи[35] поднес мальчику придворный головной убор. Мое направление для Канэиэ, согласно оракулу, было неблагоприятным, но когда церемония завершилась, он остался у меня, заявив, что наступила ночь и уезжать уже поздно. В глубине души я не могла не думать все о том же - что все происходит в последний раз.

***

Девятая и десятая луна прошли в том же духе. Повсюду стоял шум по подготовке к Собранию Первого вкушения риса нового урожая. И я, и мои родственники, хоть и думали, что для нас будут свободные места для обозрения, когда пришли, неожиданно обнаружили, что они совсем близко от государева паланкина. И хотя у меня оставалась горечь при мыслях о Канэиэ, я заметила, с каким блеском проводится церемония, как тут и там говорят:

- О, появились еще выдающиеся особы, эти новые!