Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Во-первых, Хираф сомневается, существует ли в Англии или еще где-то то, что мы называем имеющими преемственность школами для неофитов этой Тайной Науки. Из личного опыта я отвечу, что такие места есть на Востоке – в Индии, Малой Азии и других странах. Как в далекие дни Сократа и других античных мудрецов, так и сейчас есть люди, жаждущие узнать Великую Истину, и такая возможность у них будет, как только они «попытаются» найти кого-нибудь, кто приведет их к дверям того, «кому известно, когда и как». Если Хираф прав касательно седьмого правила братства розенкрейцеров, гласящего, что «розенкрейцером становятся, а не делаются», то он ошибается по поводу исключений, которые всегда существовали в других братствах, посвящавших себя поискам тех же тайных знаний. И снова, когда он заявляет, что розенкрейцерство – почти забыто, мы можем ответить ему, что нас вовсе это не удивляет, и добавим в качестве дополнительного замечания, что, строго говоря, розенкрейцеров теперь вовсе не существует, ибо последний член этого братства исчез в лице Калиостро.[455]

По крайней мере, Хирафу следовало добавить к слову розенкрейцерство «эта специфическая секта». Поскольку это все же была секта, одна из многочисленных ветвей одного и того же дерева.

Забыв точное употребление этого обозначения, включив в понятие «розенкрейцеры» всех, кто посвящает свои жизни оккультизму, и соединив их всех вместе в братство, Хираф совершает ошибку, которой он может невольно привести людей к вере, что если розенкрейцеры исчезли, то больше на Земле не существует каббалистической деятельности. Он также повинен в анахронизме,[456] приписывая розенкрейцерам строительство пирамид и других царственных монументов, которые неизгладимо выставляют в своей архитектуре символы великих религий Прошлого. Но это не так. Если главный видимый объект по-прежнему похож на то, что рассматривала великая семья древних и современных каббалистов, то догмы и формулы определенных сект весьма отличаются. Возвышающиеся одна за другой из великих восточных материнских корней, они рассеяны вразброс по всему миру, и каждая из них, желая превзойти другую, погружается все глубже и глубже в тайны, ревниво охраняемые Природой, а некоторые из них становятся величайшими ересями против изначальной восточной каббалы.

Когда халдеев обучали первые последователи тайных наук, выходцы из народов, чьи названия никогда даже не произносились в истории, они оставались неподвижны в своих учениях, доходя до максимума, омеги знаний, дозволенных знать человеку, многие из более поздних сект отделялись от них, и, в своей никем не контролируемой жажде больших знаний, переступали границы истины и тем самым впадали в заблуждения. Как утверждает Ямвлих, следуя за Пифагором, они обладали абсолютной силой энергии и осмелились проникнуть в мистерии храма Феба и там добились посвящения, а впоследствии изучали священные науки в Египте в течение двадцати двух лет, а многие иностранцы были затем допущены разделить знания мудрецов Востока, и эти «заморские гости» потом разгласили многие из их тайн. Позже, неспособные сохранить их в их первозданной чистоте, они смешали эти тайны с вымыслом и баснями греческой мифологии, и таким образом истина была полностью искажена.

Когда с течением времени христианская религия разделилась на многочисленные секты, оккультная наука дала рождение множеству доктрин и не меньшему множеству братств. Таким образом, египетские орфики стали христианскими гностиками, потом, во втором веке, сделались последователями Василида, а первые розенкрейцеры породили последователей Парацельса, или философов огня, европейские алхимики и другие физические ответвления их секты (см. Харгрэйв Дженнингс. Розенкрейцеры.) А неосмотрительно называть каждого каббалиста розенкрейцером – это совершать такую же ошибку, как называть каждого христианина баптистом на том основании, что последний – тоже христианин.

Братство Розы и Креста не существовало до середины тринадцатого века, и, несмотря на утверждения ученого Мошейма, получило свое название не от латинского слова Ros (роза) и не от латинского креста, символа Света. В истоках его стоял некий рьяный, истинный последователь оккультизма, которому случилось путешествовать по Малой Азии, и он случайно встретился с неким братством и с энтузиазмом посвятил себя неутомимой работе по расшифровке «розенкрейцерской» рукописи – сложнейшей в мире работе, – которая теперь тщательно хранится в архивах одной Ложи, основанной первым каббалистом, носившим то же имя, но теперь называющейся иначе. Основатель розенкрейцерства, немецкий рейтер (рыцарь) по имени Розенкранц, человек, который, добившись в своей стране весьма подозрительной репутации из-за занятий черной магией, затем изменил представление о себе. Отказавшись от своих дьявольских занятий, он дал торжественную клятву и пешком отправился в Палестину, чтобы совершить amende honorable [публичное покаяние] у Гроба Господня. Именно там христианский Бог – смиренный, но хорошо осведомленный назорей, ученый высшей школы ессев, потомков халдейских ботаников, астрологов и магов – явился к Розенкранцу в видении, как говорят христиане, но я бы выразилась: в облике материализовавшегося духа. Суть этого появления, как и тема их разговора, навсегда оставалась тайной для братьев; но сразу же после этого бывший колдун и рыцарь исчез, и о нем больше не слышали, пока таинственная секта розенкрейцеров не прибавилась к семье каббалистов, а их сила не стала все более привлекать всеобщее внимание даже среди восточных народов, довольно нечувствительных ко всему и привыкших жить среди чудес. Розенкрейцеры попытались объединить многие различные ответвления оккультизма, и вскоре стали известны из-за высочайшей чистоты в жизни и своей исключительной силы, как и знания тайны тайн.

Как алхимики и маги они вошли в пословицы. Позже (мне совершенно не нужно сообщать подробности Хирафу, ибо мы пили из двух разных источников знаний) они дали рождение более современным теософам, главой которых был Парацельс, и алхимиками, из которых одним из самых знаменитых стал Томас Воган (XVII в.), написавший весьма практические труды об оккультизме под именем Евгений Филалет. Мне известно и я могу доказать более определенно, что Воган существовал и что он «сделался прежде, чем стал».

Каббала розенкрейцеров – лишь воплощение объединения учения еврейских и восточных братств, а последние – самые тайные из всех. Восточная каббала, практическая, полная и лишь единственная существующая копия – тщательно хранится в штаб-квартире братства на Востоке, и я могу надежно поручиться, что она никогда не покинет этих пределов. Ее существование подвергалось сомнению многими европейскими розенкрейцерами. Тот, кто желает «стать», должен охотиться за своим знанием, прочтя тысячи разбросанных по свету томов, и частица за частицей постигать факты и уроки. Даже если он окажется на ближайшем пути и согласится, «что это сделано», он никогда не станет практическим каббалистом и со всеми своими знаниями останется на пороге этих «мистических врат». Сейчас каббала может быть использована, а ее истины продемонстрированы в гораздо меньшем масштабе, чем то было в античности, а существование мистической Ложи вследствие ее секретности подвергается сомнению; но она все же существует и не утеряла ни одной из первоначальных тайных сил древних халдеев.[457] Ложи, и без того малые числом, разделились на секции и известны лишь адептам; и невероятно, чтобы кто-то отыскал их, пока сами мудрецы не сочтут, что неофит достоин посвящения. Совсем не так у европейских розенкрейцеров, которые, чтобы «стать, а не сделаться», постоянно напоминают слова Св. Иоанна, гласящие: «Царство Небесное силою берется, и бесстрашные покоряют его», и которые борются в одиночку, жестоко разграбляя Природу и ее тайны; восточные розенкрейцеры (так мы их называем, хотя они отвергли право произносить это истинное имя), в безмятежной красоте их божественного знания – всегда готовы помочь рьяному ученику, борющемуся за то, чтобы «стать» и обладать практическим знанием, которое, подобно небесному бризу, рассеивает самые темные облака скептических сомнений.

Хираф снова прав, утверждая, что «знание этих тайн, если их разгласить», в нынешнем хаотическом обществе «посеет лишь смятение и смерть», поэтому их не следует выпускать. Наследники ранней небесной мудрости их первых прародителей, они хранят ключи, которые открывают самые охраняемые тайны Природы, и делиться ими надо лишь постепенно и с огромнейшей осторожностью. Но все же иногда ими делятся! Оказавшись с таком в таком cerсle vicieux [порочном круге], Хираф совершил нечто подобное, когда провел сравнение между Христом, Буддой и Хонг-фу-тсы, или Конфуцием. Едва ли можно сравнивать мудрость и духовность двух первых с китайским философом. Наивысшее вдохновение и видение двух Христов не имеет ничего общего с хладнокровной, практической философией последнего; блестящая аномалия среди бездеятельного от природы и материалистического склада народа, людей мирных и посвящающих себя земледелию с самых ранних дней истории. Конфуция нельзя даже в малейшей мере сравнивать с этими двумя великими реформаторами. Если считалось, что принципы и доктрины Христа и Будды охватили все человечество, то Конфуций приковывал собой внимание единственно к собственной стране, пытаясь привить свою глубочайшую мудрость и философию к нуждам своих крестьян, и очень мало беспокоился об остальном человечестве. Отсюда и начался усиленный китайский патриотизм и мировоззрение, его философские доктрины считались наиболее свободными от чистоты поэтического элемента, которые характеризуют учения Христа и Будды, этих двух божественных типов, тогда как в религиозных воззрениях его народа отсутствовала духовная экзальтация, которую мы обнаруживаем, например, в Индии. У Конфуция не было никакой глубины чувств, и очень слабы духовные попытки его современника Лао-цзы. Ученый Эннемозер говорит: «Дух Христа и Будды оставил неизгладимые, вечные следы по всему миру. Доктрины Конфуция можно упоминать лишь в качестве блестящих достижений холодного человеческого разума». С.Ф. Хауг в своем «Allgemeine Geschichte»[458] прекрасно изобразил китайскую нацию всего несколькими словами: «тяжелая, детская, холодная, чувствительная натура объясняет особенности их истории». И потому сравнение между первыми двумя реформаторами и Конфуцием в эссе о розенкрейцерах, в котором Хираф трактует Науку Наук и приглашает утолить жажду знаний из ее неистощимого источника, представляется неприемлемым.