Звезды сделаны из нас - Ру Тори

Толкает меня в грудь и показывает кулак.

Я ухожу, пока остальные не очухались от потрясения. Всё равно объяснить я им ничего не смогу и не готов ни к каким заявлениям. Пускай ломают голову, строят планы отмщения, верят в мой обморок или не верят, ищут причины. Главное посеять смуту. И мне это удалось.

Что буду делать дальше я ещё не решил: продолжу играть в Святошу, использую смерть Макарова в своих интересах, пойду по пути запугивания или попробую с ними подружиться. Теперь вариантов много. По крайней мере мне удалось выйти из тени и бросить им вызов.

А ещё будет, чем удивить Нелли.

И тут внезапно я ловлю себя на мысли, что всё это, всё, что я сегодня натворил, произошло с её подачи и ради неё. Теперь нам точно есть, что обсудить и над чем посмеяться.

В кои-то веки кто-то готов обсуждать со мной меня и мою жизнь, а это вполне стоит маленького безумия и риска.

Глава 13. Глеб

Повеселить Нелли удается. Она долго смеётся, выспрашивает подробности и несколько раз просит описать сцену моего падения на стадионе.

Я лежу с телефоном в своей комнате в темноте и, представляя выражение её лица, радуюсь, что она постепенно перестаёт стесняться, время от времени присылая голосовые. Я ей тоже почти всё наговариваю. Было бы здорово созвониться по Дискорду, но предлагать это не тороплюсь, вдруг опять замкнётся?

— Ты замечала, что слабым людям проще живётся?

— Ты это про что?

— Ну, вот есть такие, которые всё время ноют и жалуются, строят из себя беспомощных и несчастных, и поэтому их все любят.

— Я о таком не думала.

— Вот, к примеру, у нас на даче соседи. Пожилая женщина и две её дочери. Старшая дочка вся из себя серьёзная и независимая, работает на двух работах, матери помогает, а младшая — ничего толком не делает, отовсюду её увольняют за прогулы и бесполезность, фенечки плетёт или типа того и продаёт на Авито. Так что матери её приходится содержать. Зато она контактная и легко сходится с людьми. Жалуется всем, какая она бедная и как ей тяжело живётся. И людям она нравится, они приносят ей свой урожай, вещи и продукты. А старшая, когда приезжает, вечно вызывает мастеров то крыльцо отремонтировать, то забор, то дом сама красит. Но она никогда не жалуется, кто-нибудь к ним зайдёт, спросит «как дела?», и она отвечает, что всё отлично. Так вот, я как-то разговор слышал её матери со знакомой, она говорила, что всё что у неё есть: квартира, там, и деньги, собирается после смерти оставить младшей, а старшая типа сама справится. Разве это справедливо? Один человек работает, старается, терпит, а другой перекладывает свои проблемы на других, признаётся слабым и всё достаётся ему.

— И почему тебя это беспокоит?

— Я, вот, знаешь из-за чего учиться начал? Просто, чтобы матери приятное сделать, чтобы она поменьше загонялась из-за брата и хоть чему-то радовалась. Думал, стану отличником, буду себя хорошо вести, учителя начнут меня хвалить, и тогда плохое у неё перевесится чем-то хорошим. Как на весах. Только не подумай, что я собирался показать, что я лучше брата или типа того, просто думал, что если он слабый, то я могу быть сильным и как-то всё исправить. Но в итоге, оказалось, что не могу, потому что слабость сильнее силы. Понимаешь?

— Типа мама не оценила твоих стараний?

— Нет, она, конечно, ценит, что я «гордость школы» и что классная меня нахваливает на каждом родительском собрании, но для неё это как бы норма. Стоит что-то не то сделать, сразу такая: «Ну, давай ещё ты меня расстраивать будешь». И загоняться она меньше не стала.

— А что с твоим братом? Он болен?

— Можно сказать и так.

— Не хочешь говорить?

— Давай, потом как-нибудь, это долгая тема. Я просто хотел сказать, что страдать по поводу Мишки для мамы намного важнее, чем просто поговорить со мной о чём-нибудь негрузящем. И любит она его больше меня не за то, что он лучше, а за то, что слабее.

— Да, я понимаю, о чём ты, но мне кажется, что ты ошибаешься. Почему тогда общество слабых не любит? Почему гнобит и насмехается?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Оно не любит не слабых, а других. Непонятных и непохожих. Тех, кто не подстроился под них. Кто не делает того, что делает большинство.

— Это ты о себе?

— И о тебе тоже.

— Ты считаешь, что я сильная?

— Конечно!

Минуты две она не отвечает.

— Я никогда о себе так не думала. Мне казалось, что я просто выживаю. Мама говорит, нужно потерпеть и вот, я терплю.

— Всё верно, только ты неправильно терпишь. В правильном терпении тоже есть борьба! Христос, например, отправился на Голгофу не по неволе же. Это был вызов и акт протеста.

— Нет, Глеб, всё-таки ты ботан, — пишет она и присылает три улыбочки подряд, а потом записывает голосовое: — Я, вот, живу и делаю, то, что делаю, и чувствую, то, что чувствую, а ты докапываешься до каких-то смыслов и придумываешь странные объяснения понятным вещам. Или предлагаешь мне воображать себя Христом, когда все ржут над моей задравшейся юбкой? Нет, ты точно тю-тю. Да, я хочу проучить Милану, я хочу понравиться Артёму, и ещё чтобы все от меня отстали и носить хочу ту одежду, которую считаю для себя подходящей, а не то, что в тренде, для этого не нужно никаких обоснований силы или слабости. Я хочу просто жить и по возможности получать от этой жизни удовольствие!

Последние фразы выходят у неё довольно эмоциональные и я чувствую пробежавшие по плечам мурашки. Она как мама. Та тоже считает, что я всё усложняю и твердит про чувства. С мамой я бы поспорил, но Нелли озвучивает это совсем в другой форме и отчасти её упрёк срабатывает. Может я и впрямь занудный душнила?

— И кто же такой Артём? — перевожу я тему, чтобы разрядить обстановку.

— Это единственное, что ты услышал из всего, что я сказала?

— Нет. Просто стало любопытно. Про свободу я понимаю, а вот кто такой Артём пока что нет.

— Так. Есть один.

— Ты его любишь, а он тебя нет?

— Блин, Глеб, вот тебе обязательно преподносить всё именно так?

— Прости. Я только уточнил.

— Запомни — я никого не люблю. Но он симпатичный — это правда. А ещё новенький. И это делает его в разы привлекательнее, потому что стареньких парней всерьёз воспринимать невозможно. Большую часть из них я помню с детского сада, когда они сидели на горшках и ели козявки.

Я пока ещё не знаю, как это расценивать, но упоминание о её новеньком неожиданно задевает.

— Значит, он твой краш?

— Фигаш! Я же в твою личную жизнь не лезу.

— Можешь лезть, я не против.

— Очень надо! — неожиданно фыркает она. — Мы с тобой всего ничего знакомы и я вообще не понимаю, чего ты ко мне прицепился.

— Как это я прицепился?

— А вот так. У меня своих проблем по горло, а вместо них теперь приходится думать о твоей болтовне.

— Я сказал что-то обидное?

— Нет, но ни о какой твоей личной жизни я знать не хочу.

Такой поворот я не понимаю, но у девчонок всегда всё шиворот навыворот.

— Если ты про отношения, то их у меня нет.

— Я же сказала, что мне это не нужно.

— И мне совсем никто не нравится. Но я не гей. Это точно.

— Вот, для чего мне вся эта информация?

— Не знаю. Вдруг пригодится?

Приходит голосовое. Жду, что будет ругаться, но слышу смех:

— И как у тебя так получается: и злить, и смешить одновременно?

С облегчением выдыхаю и тоже отвечаю голосом:

— У меня много противоречивых талантов.

Получается чересчур бодро и не в том тоне, в каком я собирался это сказать, но перезаписать уже невозможно. Она получила и прослушала.

— Я даже боюсь представить каких. Но про это ты мне в следующий раз расскажешь. Мне ещё историю читать и топик по английскому делать.

— Хочешь, помогу?

— С чем?

— Да, с чем угодно.

— Нет, спасибо. С этим я и сама справлюсь.

Мы прощаемся и я просто так лежу. Пялюсь, улыбаясь, в потолок и пытаюсь ничего не анализируя, прислушиваться к чувствам. Получается с трудом. Мысли лезут, как назойливые мухи, но я гоню их и, сам того не замечая, проваливаюсь в сладкую негу сна, в котором мы с Нелли всё ещё ведём нашу переписку и я ни с того ни с сего присылаю ей своё голое селфи из душа. Но получает эту фотку почему-то не Нелли, а моя мама и мне становится так стыдно, что я бреюсь налысо и уезжаю к Макарову на кладбище, чтобы жить там.