Звезды сделаны из нас - Ру Тори

Вообще-то, я боролась. И, за долгие годы борьбы, предприняла сотни попыток приблизиться хотя бы к уровню фрейлин Орловой: спорила, отстаивала мнение, даже один раз дралась, но все бесполезно. Естественно, я не стала докладывать Глебу о своих скорбных делах.

До «чудесного преображения» Люда была прикольной: не шарила в школьных предметах, зато знала все о корейских айдолах и знаменитых видеоблогерах, выдумывала игры и развлечения и понимала меня с полуслова. Я помогала ей с уроками, делилась последней жвачкой и обожала бывать у нее в гостях. Она запросто дарила мне игрушки, карандаши и ластики и говорила, что мечтает быть похожей на мою маму.

Шесть лет назад Люда Орлова явилась на линейку в честь Дня знаний и, задрав нос, демонстративно встала подальше, а мою попытку обняться пресекла писклявым возгласом:

— Отойди, Кузнецова, от тебя воняет!

От меня не воняло: блузка и юбка были идеально выглажены и благоухали чистотой, но именно тогда аморфные персонажи нашего класса впервые обратили на Людку внимание. Дальше — больше. Она провозгласила себя Миланой и превратилась в агрессивную тупую особь с дерьмом вместо мозгов.

— А вы знали, что она до сих пор в куклы играет?

— У них с сестрой разные отцы. Оба сбежали, но мать не расстроилась: регулярно приводит в дом своих мужиков, а этих убогих отправляет гулять на улицу. А они даже не понимают, чем мамаша там занимается...

Каждый день начинался с офигительных историй обо мне, зачастую выдуманных, но иногда — вполне правдивых. Люда вываливала на публику все мои сокровенные секреты и с хищным интересом наблюдала за реакцией собравшихся. Придумывала обидные клички. Цеплялась, бесила, доводила. Но к ней, как магнитом, тянуло ребят.

Можно сказать, она и возвысилась за мой счет.

Сначала я плакала. Потом пыталась игнорить. Но, даже если давала достойный отпор, у нее всегда имелся туз в рукаве: она начинала оскорблять маму.

* * *

Задача по геометрии никак не дается: со мной такое впервые. Откладываю карандаш, выключаю настольную лампу и, раскрыв раму, высовываю разгоряченную голову в прохладу осеннего вечера.

Над черной громадиной соседнего дома раскинулось небо с точками звезд. Интересно, видит ли их Глеб?

Сколько себя помню, мне не давали покоя звезды. Непостижимо, что я — существо, ненадолго и непонятно зачем пришедшее в мир, — и эти вечные, холодные небесные тела принадлежим одной вселенной. И, каждый раз глядя вверх, я искала с ними хоть какую-то связь. Но недавно услышала, что все люди состоят из остатков сверхновых — по сути, из одних и тех же древних атомов.

И теперь ощущаю волшебную связь между нами всем сердцем.

В прихожей щелкает замок, с работы возвращается мама. Выползаю ее поприветствовать, и тут же удостаиваюсь тяжелого взгляда:

— Неля, опять за старое? Кто ты на этот раз: попугай или фламинго?

Алина растерянно хлопает глазами: вернувшись с прогулки, я не показалась ей во всей красе — быстро составила творожки в холодильник и, проскочив мимо приоткрытой двери гостиной, заперлась у себя в ожидании новых сообщений. Зато Борис, кажется, впечатлен цветом тетушкиной шевелюры.

Вручаю ему маленького ослика с пищалкой внутри, купленного на кассе в супермаркете, и в груди разливается тепло: беззубая искренняя улыбка племянника дорогого стоит.

— Я — розовое облако, мам. Спокойное и безмятежное.

— То есть, драться с Людой больше не планируешь?

Неопределенно пожимаю плечами: врать матери нехорошо, а заведомо невыполнимые обещания приравниваются ко лжи.

— Значит, не помирились... Ну вот что мне с тобой делать?.. — на ее лице проступает боль от возможного очередного похода к директору. — Слушай, как стилист я признаю: это смело и красиво, но как мать не могу одобрить подобные эксперименты!

— Подростковый возраст — период эмоционального отделения от родителей. И чем жестче родитель выстраивает рамки и навязывает свое мнение, тем сложнее он проходит, мам.

— Подозреваю, что рамок как раз и недостаточно... — вздыхает мама и уходит на кухню, а я быстро засовываю в ее сумку пару тысяч.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Алина, в силу жизненных обстоятельств сидящая на родительской шее, одобрительно кивает и подмигивает:

— А если все же отстранят?

— Не отстранят. Кто тогда будет в олимпиаде по химии участвовать?

— Молодец. И новый образ крутой. Кое-кто обязательно оценит.

Мы ужинаем картофельным гратеном в исполнении мамы — любит она простейшей привычной еде давать пафосные названия, — и допоздна болтаем ни о чем.

Безрадостные воспоминания улеглись, тусовка у Миланы кажется далеким кошмарным сном, случившимся не со мной. Как бы там ни было, я люблю свою неправильную, далекую от образцовой семью. За такие вечера.

А еще в солнечном сплетении поселилось ноющее, но приятное тепло, похожее одновременно на ожидание, тоску и осторожную радость. Оно разгорается сильнее и ярче, стоит подумать про Глеба.

Вымыв тарелку, прячусь в комнате и первым делом проверяю телефон. Сообщений нет.

На сей раз быстро разделываюсь с задачей: первоначальное решение увело меня в дебри, за которыми неизменно возникал все тот же Глеб.

«Чтобы жить, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость».

Ага. Не поленился и, ради моей мотивации, даже загуглил цитату Толстого...

Мама тихонько стучится, заглядывает в проем и желает приятных снов, вскоре смолкает колыбельная песенка в исполнении Алины и сонное бормотание Бори.

Выключаю настольную лампу, отваливаюсь на подушку и кутаюсь в плед. Из-за незадернутой шторы выползает ночь и мгновенно заполняет комнату. Тревога накрывает с новой силой, но я всматриваюсь в темные углы и стараюсь мыслить связно.

Что ж.

А ведь Глеб прав: если уделаю эту стерву, разом решу все проблемы. Больше не будет оскорблений, никто не встанет между мной и Артемом, и, возможно, школа навсегда реабилитируется в моих глазах?

Перспектива кажется настолько заманчивой, что по телу проходит легкая дрожь. Потягиваюсь до разноцветных звездочек, но эйфория не отступает.

Глеб решил бороться.

Все же приятно знать, что на земле существует еще один неудачник вроде меня, и завтра ему предстоит нелегкий денек.

Интересно, как он справится?..

Тянусь к сиротливо лежащему на тумбочке телефону и, прищурившись от яркого света, долго изучаю фотографию с московской школьной линейки.

По-моему, парень в полном порядке. Даже больше: он настоящий красавчик. Подозрение, что кто-то просто меня разводит, снова растет и крепнет: ну не может же, в самом деле, человек с такой внешностью быть одиноким лузером!

Отгоняю плохие мысли и уговариваю себя:

— Кто знает, какие у них там, в Москве, запросы...

В конце концов, содержимое его страницы говорит об обратном. Да и сам он... так говорит.

Начинание обречено на успех, если Глеб собственноручно ничего не испортит, но я бы не хотела, чтобы он боролся один. Может, я бы согласилась на предложенную авантюру и тем самым морально его поддержала, но трезво оцениваю свои «данные», и они неутешительны. Я худая и бледная, голос хриплый, лицо инопланетное. Да и Милана жива-здорова и не собирается освобождать трон.

Сейчас мы с ней одного роста, одной комплекции, и... на этом все сходство заканчивается. Зато различий хоть отбавляй: у нее есть статус звезды, деньги, просторный дом, полная семья. А мне, кроме пятерок по всем предметам и едкого сарказма, и похвастаться нечем.

Даже ее очевидный изъян — жестокость — вызывает у окружающих уважение. Она бьет наотмашь по чужим слабостям и выходит победительницей из любой ситуации.

Я живу в ее тени, терплю насмешки и издевательства, а когда срываюсь — остаюсь виноватой и лишь подкрепляю статус психованной одиночки. А Орловой все сходит с рук: ее и к директору после прошлогодней драки не вызывали.