Это цивилизация, мама! - Дрисс Шрайби

мой избороздили морщины.

— Аминь! — заключила мама. — Теперь иди, ложись спать. Завтра нам предстоит трудный день.

Она-то не спала. Всю ночь стрекотание ее швейной машинки баюкало живых и мертвых. С пением Петуха она появилась в моей комнате, держа на вытянутой руке огромное знамя, на котором переливались все цвета радуги, как бы играя в чехарду.

— Здесь все демократии! — радостно воскликнула мама. — У некоторых государств нет своего флага — под тем предлогом, что они колонии или протектораты. Подумаешь, дело! Я им всем сделала флаги: они имеют на это право. Каждая демократическая страна должна иметь свой флаг. Все они у меня одинакового размера, и я сшила их вместе. Вставай, лентяй! Принеси мне твое удилище. Для знамени нужно древко. Вставай, поднимайся, всяк, кто жив!

2

Предшествуемые знаменосцем, которым был я — мама шла рядом со связкой фиников в руках, — мы заявились в Анфу, квартал богатых вилл. Зеленый океан там совсем рядом, пенистые его волны мерно и дружно ударялись о парапет. Позади нас людской прибой скандировал протяжную «Песню надежды».

Как поживаешь, друг?

Мир как качели —

То вверх поднимет,

То опустит вдруг,

А мы летим, летим,

Не зная цели —

Мир как качели.

Как поживаешь, друг?

Здесь собрались предупрежденные по телефону подруги мамы (а также их кузины, подруги и кузины подруг до двадцать седьмого колена включительно, не говоря о соседках…). В первых рядах — праздничные одежды, цветные флажки, тамбурины и трещотки. Мои личные дружки рассеялись повсюду, следя за порядком, направляя в обход уличное движение, освобождая путь с помощью полицейских свистков. Прохожие шли бог знает куда. Увидев нас, они сразу вспомнили, что дел-то срочных у них вовсе нет. И они поворачивали следом за нами.

— Замечательно! — воскликнула мама. — Представители четырех великих держав — с нами! Они знали, что я приду. Смотри, они выделили нам вооруженную охрану.

Клянусь честью, она была права. Четыре солдата в блестящей парадной форме шли у нас по бокам. Головорез из дивизии Леклерка, англичанин в берете á la Монтгомери, американский моряк в клешах с белым поясом и круглолицый русский крепыш.

Часовой у ворот виллы стоял как скала, когда мама подступила к нему.

— Де Голль здесь?

Он не ответил.

Это был горец с Атласских высот, сухой, жилистый и черномазый, как обожженное дерево, служака типа «дружба дружбой, а служба службой». Мама сделала шаг назад, оглядела его с головы до ног, прищурив один глаз, а другой раскрыв как можно шире. Отдала ему честь по-военному и приказала:

— Смир-но!

Он встал в положение «смирно», а толпа запела гимн маршалу:

Маршал, мы пришли!

Стоим босиком, ждем тебя!

В карманах у нас пусто,

Животы подвело…

Задние ряды, не толкайтесь!

Мама сказала солдату: «Гм! А ведь неплохо, а?!»

Она как бы подменила глаза: прищуренный стал круглым, зорким, тот же, что был открытым, закрылся совсем. Веки у нее были лиловатые. Против света казалось, что она вставила в один глаз темный монокль.

— Вольно! — скомандовала она.

И солдат вольно облокотился на ружье. Но ненадолго. Потому что она не дала ему передохнуть.

— Внимание! — крикнула она.

И он весь превратился во внимание: и его ружье, и его глаза, и его круглая борода, и волосики в его ноздрях.

— Вольно!

Тогда он взял ружье под мышку и спросил у мамы:

— Скоро ты кончишь?

Так тронулся лед дисциплины. Оба они рассмеялись одновременно. Толпа тоже. Смех перекатывался по рядам, достигая самого берега моря.

Солдат. Ну ладно. Чего тебе надо, тетушка?

Мама. Де Голль здесь?

Солдат. Кто такой?

Мама. Генерал де Голль.

Солдат. Здесь полным полно генералов. Кто их разберет!

Мама (вкрадчивым голосом). Шарль де Голль. Главный.

Солдат. Здесь все главные. Пойди разберись! Все главные, кроме меня.

Мама. Генерал Шарль де Голль, глава сил Освобождения, главный во Франции.

Солдат. Тогда, значит, я его не знаю. Я никогда не был во Франции.

Движение в толпе.

Мама (под влиянием внезапного наития). Генерал с двумя звездами… Высокий, очень высокий…

Я. Около двух метров, и худой, понимаешь? Почти с меня ростом, когда на нем кепи.

Солдат (улыбаясь во весь рот). Ах, Тугуль! Генерал Тугуль? Почему ты мне сразу не сказал? Да, Тугуль здесь.

Толпа: «А-а-ах!»

Мама. Ты его знаешь?

Солдат (размахивая ружьем). Знаю ли я его? Еще бы! Сегодня утром он встал передо мной там, где ты стоишь, тетушка. Он мне сказал: «Солдат…» А я ответил: «Это я, мой генерал». — «Солдат, — сказал он мне, — с помощью доблестных народов заморских колоний Франция снова возродится. Я полагаюсь на вас, солдат французской империи». А я ответил: «Ладно, начальник, надейтесь!» Свойский парень, ничего не скажешь. Настоящий друг.

Мама. Бери ружье на плечо и иди скажи своему другу, что я здесь.

Солдат (посерьезнев). Кому это? Тугулю?

Мама. Да. Де Голлю. Скажи, что я его жду.

Солдат (принимая снова вид «дружба дружбой, а служба службой»). Его здесь нет.

Я. Послушай, мама. Хочешь, я за ним схожу? Это проще простого.

Мама. Стань за моей спиной. И не двигайся, пока я тебе не разрешу. (Солдату.) Иди, солдат империи, повинуйся народу и мне.

Солдат (качая головой). Нет, мадам, ты не служишь в армии. Я повинуюсь только сержанту. Сержант мне сказал: «Ты — стой здесь. Ты — ни с места, ни на шаг. Ты — никого сюда не пускать. Понятно, Ахмед?» И я ему ответил: «Я понял, сержант…» А меня зовут вовсе не Ахмед.

Мама. Слушай, сын мой. Я должна сделать генералу де Голлю важное предложение. Важное. Срочное. Иди позови его. Народ главнее всех. Нас пришли сюда сотни, открой глаза, сын мой, погляди вокруг.

Солдат (вытаращив глаза). Я гляжу, мамочка. Я всех вас вижу. И что из того?

Мама. Мы принесли де Голлю свое знамя, хотим доказать ему, что наши народы тоже существуют и тоже жаждут свободы и демократии. Надо, чтобы он об этом знал и лично с нами познакомился. Если он хочет мира, он должен договариваться с нами, а не с теми, кто развязал эту чудовищную войну. В знак дружбы и доброй воли я хочу подарить ему эту связку фиников. Ты меня понял, солдат?

Солдат. Погоди, погоди, мамочка. Ты слишком быстро говоришь. Откуда финики? Из Загоры?

Мама. Нет, из Гулимина.

Солдат (обрадованно). Это мои любимые, честное слово. (Съедает финик и выплевывает косточку.) Недурно.