Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский

которое, надо признаться, показалось нам далеко не так прекрасным на обратном пути, как теперь, когда мы въезжали в него из Монголии. Впрочем, в предместье есть действительно красивые дома и лавки, которые поражали нас новостью архитектуры и пестротой – особенно лавки.

Я было засмотрелся на эти здания, на роскошные, ветвистые ивы, на народ, сбегавшийся отовсюду смотреть на наш поезд, как вдруг услышал позади себя возгласы казаков: «Гу! Гу! Га! Смотри! Смотри!» словно они были еще в Монголии и завидели зверя, и вслед за тем раздался целый взрыв хохота. – Я оглянулся; слева стояла группа женщин на таких ножках, которые всего менее можно было назвать ногами: это гусиные лапы, оконечности бильярдного кия, или что другое, но никак не человеческие ноги; без преувеличения можно сказать, что они не больше как у годовалого ребенка. Женщины с трудом могут ходить, и в тридцать лет уже употребляют костыли: это простые женщины; знатные почти никогда не ходят; их, нередко, няни переносят из комнаты в комнату. Когда они сидят, и иногда, как бы нечаянно, покажут ногу, то эта нога, прекрасно обутая, еще довольно красива; но когда стоят или ходят, поневоле переваливаясь с боку на бок, как утка, то это, просто безобразие: словно не на своих ногах, а на ходулях ходят они. Впрочем, на все сила привычки, которая заставляет глядеть равнодушно на самые странные вещи. Китайцы, видевшие наших дам в Кяхте, не могут без смеха вспомнить об их перетянутых талиях, как у осы. Если смотреть на вопрос с гигиенической точки зрения; то, конечно, стягивание талии вреднее стягивания ноги, хотя последнее, может быть, мучительнее. Обыкновенно начинают коверкать ногу лет с семи-восьми: моложе трудно вынести эту операцию; пальцы ноги, кроме большого, подгибают к подошве, саму ногу крепко-накрепко пеленают; бедное дитя долгое время не в состоянии ходить и терпит страшные муки, пока привыкнет к своему положению.

Китайское правительство несколько раз пыталось остановить подобное истязание; но все принятые им меры, все распоряжения и преследования виновных оказались тщетными: китаянки готовы были перенести всевозможные наказания, но никак не соглашались отказаться от того, что, по мнению их, составляет красоту женщины. Правительство ограничилось тем, что под самым строгим наказанием воспретило этот обычай маньчжуркам, и во дворце никто не может быть принят с изуродованной маленькой ножкой. Маньчжурки не смеют нарушить запрета; но, желая щегольнуть ножкой в частных домах, подвязывают себе нарочно для этого приготовляемые фальшивые маленькие ножки, совсем обутые, на которых, однако, надо ходить не иначе, как на цыпочках, потому что только одни пальцы ног вмещаются в них.

Две скалы, соединенные толстой стеной, служат воротами в Калган. У ворот, обыкновенно, кроме важных лиц, все сходят с лошадей; но мы решились не подвергать себя этой унизительной мере и, на сладкое предложение китайцев, отвечали очень вежливо и серьезно, что мы уже слишком давно в пути, устали и без того, и не можем надивиться, что китайцы еще более затрудняют наш путь вместо того, чтобы облегчить его; забыли они разве, что мы здесь гости. Пускай хорошенько размыслят о наших словах, и верно согласятся с нами. Говоривший со мной маньчжур отправился в караульню к своим товарищам и, вероятно, они хорошо размышляли, а еще более толковали о наших словах, потому что прошло довольно-таки времени, пока вышел другой чиновник, выдававший себя за старшего, и объявил, что предшествовавший ему ничего не смыслит, и что мы, действительно, здесь дорогие гости и довольно уже потрудились в пути, а потому можем въехать в ворота верхом. Впоследствии, мы узнали, что это обыкновенная уловка китайцев, когда они принуждены уступить в чем-нибудь: является новое лицо, которое будто и не знает ни о чем происходившем прежде и порешает вопрос, говоря, что все другие, толковавшие о нем, дураки и ничего не разумеют в спорном деле.

Въехав в Калган, мы убедились вполне, что мы за Великой стеной, в Китае: народ толпился на улицах, как муравейник; гвалт, шум и пестрота кружили мне голову; в глазах, привыкших к простору и зелени монгольских степей, рябило, и я был рад-радехонек, когда мы протиснулись наконец сквозь эту толпу и достигли отведенной для нас гостиницы. Но толпы народа хлынули за нами во двор; полиция не в силах была удержать их; китайцы заглядывали к нам в дверь, цеплялись у окон; надо было принять свои меры. Негр, выехавший со мной из Внутренней Африки и пока всюду сопутствующий мне, особенно привлекал внимание китайцев, которые здесь, в Северном Китае, никогда не видали черного человека; вооруженный курбачем, он кидался в толпу любопытных, и китайцы, испуганные более его видом, чем курбачем, разметывались по сторонам, как всполохнутые воробьи, к общей потехе казаков и собственной своей. Наконец, очистив двор от посторонних, мы заперли ворота и поставили своих часовых по форме, которых серьезных вид держал в невольном страхе приближающихся к ним.

Я почувствовал себя очень легко, оставшись, наконец, один.

Глава XI

Калган; разительный переход от холода к теплу, от лишений к изобилию. – Торг на перевозку тяжестей от Калгана в Пекин и все проделки китайцев. – Встреча с христианами. – Христианская вера в Китае. – Выезд из Калгана. – Китайская благотворительность. – Китайские трактиры и обеды. – Сянь-хуа-фу.

В Нордяне мы оставили снег, покрывавший землю, и стужу, проникавшую до костей; в Калгане застали прекрасный, теплый осенний день и видели поля, покрытые зеленью. Калган показался нам Капуой. Казаки с жадностью накинулись на фрукты, из которых большей части никогда и не видали; персиков, винограда, яблок, груш, фиг, арбузов – здесь изобилие; всякой живности много и она дешева; разнообразие огородных овощей удивительное: мы часто становились в тупик, рассматривая какое-нибудь невиданное дотоле огородное растение; хлебное вино, хлебная водка – нипочем, но последняя очень крепка и неприятна на запах.

Калган довольно большой город: в нем, по словам чиновников, посещавших нас, около 37,000 жителей. Он составляет пограничную крепость, в которой живет начальник корпуса Чахаров. Ряд домиков, расположенных недалеко от нашей гостиницы, служит казармой для маньчжурских солдат. Кроме того, в Калгане таможня для всех товаров, отправляемых в Кяхту, и особый обширный двор, с лавками для склада русских товаров и чаев, отправляемых в Россию; сам курс серебра здесь не тот, что в Пекине, а сообразен с существующим в Кяхте и Урге; словно, Калган продолжение и дополнение этих мест. Здесь, как и там, те же купцы, Шан-сийцы, те же нескончаемые толки о выдаваемых из трибунала билетах на пропуск чаев, о ценах на верверет и