Очерки по истории политических учреждений России - Михаил Ковалевский

Но это увеличение государственных расходов вызвало также повышение и косвенного обложения. Таможенные и акцизные пошлины поднялись в 1680 году до сорока пяти процентов всего бюджета, в то время как прямые налоги разного рода составляли лишь сорок три процента. Но, принимая во внимание, что налоги поступали чрезвычайно медленно и что размеры недоимок часто достигали двух третей предполагавшейся к получению суммы, нисколько не удивительно, что правительство все чаще бывало вынуждено прибегать к чрезвычайным сборам.

И таким образом, когда правительство бывало не в состоянии привести доходы в равновесие с расходами, оно отнимало у купцов и ремесленников двадцатую и даже десятую часть их доходов. Из этого легко видеть, что военные и финансовые затруднения, угрожая безопасности страны, потребовали в конце XVII столетия особенного внимания со стороны правительства. Поэтому некоторые новейшие историки, между прочим и профессор Милюков, выдвинули весьма справедливую гипотезу, что петровские реформы были прежде всего вызваны невозможностью улучшить положение России в ряду иностранных держав, не перестроив ее социального, военного и финансового положения.

Такова в кратких чертах картина русских учреждений в том виде, в каком они существовали до крупных изменений, введенных Петром и Екатериной. Эти реформы, как мы далее увидим, наделили Россию военным и гражданским строем, весьма похожим на военный и гражданский строй европейских бюрократических монархий XVII века; но реформы эти были бессильны сразу изменить духовный склад народа, который развивался в значительной степени под влиянием восточного деспотизма, тяготевшего над ним в течение нескольких веков. Любопытно отметить, что европейские путешественники, посещавшие Россию в XVI и XVII столетиях, постоянно рассуждают о том влиянии, какое оказывали на психологию русского народа учреждения страны. «Спрашиваешь себя, — говорит Герберштейн, — отсутствие ли просвещения в народе сделало необходимой тиранию правителей, или же эта последняя сделала народ невежественным и жестоким». По словам того же автора, москвитяне были настолько хитры и плутоваты, что с тех пор, как Новгород и Псков были завоеваны Иваном III и Василием, жители этих городов, войдя в тесные сношения с москвитянами, стали совершенно также нечестны в делах, тогда как раньше они пользовались как раз обратной славой. Другая черта характера, отмечаемая Герберштейном, это — величайшее презрение москвитян ко всякого рода труду. Иначе, конечно, и не могло быть в стране, где труд лежал на рабах и крепостных.

В то же время строго соблюдались в повседневной жизни различия положений. Так, например, человек низкого происхождения и небогатый не смел въехать верхом на лошади во двор человека, более высокого по положению. Даже мелкие дворяне не любили показываться в народе из опасения уронить свое достоинство. Они до того боялись смешаться с толпою, что тот, кто имел немного денег, не согласился бы совершить пешком малейшую прогулку, хотя бы через пять домов от своего, без того чтобы за ним не следовала оседланная лошадь.

Когда мы сравниваем это утверждение австрийского путешественника с современными описаниями итальянских, французских, английских, датских или шведских авторов, один факт обращает на себя внимание, а именно, что все они указывают те же черты характера и что все они считают их в большей или меньшей степени продуктом политического строя страны или, по крайней мере, навеянными последним. Низкое раболепство перед высшими и безграничная надменность по отношению к подчиненным царит, по этим рассказам, в высших слоях. Царь без всякого колебания налагает телесные наказания на людей из его свиты. Иезуит Антоний Поссевин, который объехал Россию во времена Ивана III и небольшое сочинение которого, под названием «Московия», появилось почти на всех европейских языках, не считая латинского издания, сообщает, что даже члены наиболее знатных фамилий не были защищены от подобного обращения. Неудивительно, что помещики и дворяне поступали таким же образом со своими подчиненными. В многочисленных сочинениях поучительного характера, появившихся на древнерусском языке, чрезвычайно рекомендуется практика наказывания крепостных, детей и слуг и проповедуется спасение души через страдания тела. Некоторые русские историки, в том числе и Забелин, утверждают, будто отношения высших к низшим носили патриархальный характер в течение всего периода, предшествовавшего перестройке России на иностранный лад. Отношение царя к боярам было, по их словам, совершенно того же характера, как отношение главы семьи к жене, детям и прислуге. Быть может, это и верно, но этого недостаточно, чтобы объяснить, почему русский боярин не считал себя обесчещенным такими актами, которые французскому дворянину показались бы тягчайшим оскорблением его чести. И следующее описание показывает, что время не принесло с собою никаких значительных изменений. В 1652 году, во время прощания царя Алексея с войском, отправлявшимся под начальством князя Трубецкого на войну против поляков, бояре и служилые люди отдали царю честь таким образом: «они целовали ему руку после того, как отбивали земные поклоны — наиболее молодые семь раз, а главные начальники тридцать раз».

В частной жизни мы находим те же проявления раболепства со стороны жены, детей и слуг. В одном из многочисленных сочинений о способе управления домом мы читаем, что муж и глава семьи должен поступать по отношению к своей жене, детям и слугам совершенно так же, как настоятель монастыря, который, не колеблясь, налагает наказания на тех, кто уклоняется от правильного пути. «Если муж видит, — гласит текст, ошибочно приписываемый сотруднику Ивана Грозного, священнику Сильвестру, — что его жена или его слуги не ведут себя, как следует, он должен наказать их умеренно и наедине. Он поступает также со своими сыновьями и дочерьми». Бейте своего сына, когда он молод, и он будет заботиться о вас в старости. Если вы его любите, увеличьте число ударов. Не позволяйте ему делать, что он хочет, но пересчитайте ему ребра. Ничто с таким искусством, пользой и верностью не внушит жене страха и повиновения, как хорошая порка, совершенная самим мужем. Женщина, по чрезвычайно распространенному на Востоке убеждению, есть в некотором роде существо нечистое.

Русские церковные писатели средних веков весьма серьезно обсуждали вопрос, не становится ли нечистой комната, в которой замужняя женщина родила ребенка. В течение трех дней не следовало входить в эту комнату, после чего нужно было ее вымыть и прочесть в ней молитву. Тот же автор задается вопросом, что следует делать, если женщина вложит свой платок в богатые церковные облачения. Не должен ли он считаться нечистым? Само собою разумеется, что под влиянием подобного суеверия русская женщина считала высшим женским идеалом уединенную и глухую жизнь монахини. Герберштейн говорит, что женщина, допускающая, чтобы ее видели иностранцы, считается в Московском государстве непристойного поведения. Редко разрешается женщине пойти в церковь и еще реже на собрания подруг. Хозяйка дома не обедает с гостями. Котошихин сообщает, что она появлялась лишь на несколько минут перед обедом, чтобы поздороваться с приглашенными и принять их приветствия.

Отсутствие политической свободы и социального равенства было источником и других малосимпатичных черт характера россиян. В своей весьма известной книге о Русской Республике Флетчер говорит, что много выстрадавший от грубости и жестокости высших слоев простолюдин становится столь же жестоким в отношении к низшим. «Этим объясняется, — говорит автор, — почему крестьянин, который пресмыкается у ног дворянина, сам становится ужасным тираном, как только сила оказывается на его стороне». Этим социальным неравенством объясняется также огромное число убийств и грабежей, ежегодно совершавшихся в стране. Впрочем, Маржере (Margeret) указывает другую причину этого явления: «дворяне не дают достаточно пищи своим крепостным, что заставляет их нападать по ночам на прохожих и отбирать у них их имущество». Тирания власть имущих также имела свое влияние. По словам английского писателя, Дженкинса, показания которого подкреплены русским писателем, Иваном Тимофеевым, россияне «чрезвычайно лживы и весьма лицемерны; они очень часто меняют свои намерения, постоянно вертясь, словно жернов».

Почти все иностранные авторы единодушно утверждают, что русские были чрезвычайно невежественны. Поссевин говорит: «Чтение и письмо — это существенные предметы, которым они обучаются в своих школах. Кто же пожелал бы приобрести какие-нибудь другие знания, тот навлекает на себя подозрения и подвергается преследованиям». Этот автор полагает, что московские правители намеренно держат своих подданных в грубом невежестве.