Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

чтобы не привлечь внимания врага. К полуночи все было готово. Артиллеристы нашей полубригады обратились к гренадерам, чтобы те тащили пушки, и им были предоставлены двадцать человек, которые преодолели Сен-Бернар. Я тоже был среди них, и даже под началом того же артиллериста. Он поставил меня к первой пушке, и все остальные тоже заняли свои прежние места. Был дан приказ выступать — царила полная тишина, мы прошли мимо крепости совершенно незаметно.

Подойдя к противоположной стене крепости, мы сразу же повернули налево, на протяжении сорока шагов нас защищала скала, которая нависала над дорогой и скрывала нас от тех, кто был в крепости. Лошади были готовы, мы сразу же отправились в путь. Мы возвращались по той же дороге на цыпочках, идя гуськом друг за другом, но нас услышали, и несколько гранат вылетело в нашу сторону из крепости. Они ударили в противоположную сторону дороги, никто не пострадал, мы только слегка испугались и вернулись, чтобы забрать наши ружья. Это была ошибка, нам следовало бы положить их на лафеты и продолжать путь. Как бы то ни было, мы открыли себя, но ведь всего не предусмотришь.

По возвращении из этого рискованного предприятия, полковник поздравил нас с нашим успехом: «Я думал, вы заблудились, храбрецы». Наш капитан выстроил нас полукругом вокруг него и ответил: «Мои гренадеры, вы только что проделали большую работу. Это большой успех нашей роты». Он пожал всем нам руку и сказал: «Я очень доволен вашими первыми достижениями, и я запомню вас». Затем он снова сжал мою ладонь со словами: «Я очень доволен». А мы все ответили: «Капитан, мы все любим вас». — «Ах, вы очень любезны, я не забуду этого, и я благодарю вас».

Мы поднялись вверх по крутой тропинке, дойдя до вершины горы, мы увидели прекрасные равнины Пьемонта. Спуск был несложным, и вскоре мы оказались в раю — мы продолжили марш до Турина, жители которого были очень удивлены, увидев, что прибывшая армия ведет с собой пушки.

Это самый красивый город Европы. Все дома одинаковые, все построены по одному образцу, с потоками чистой воды в их водосточных желобах. Все улицы прямые и очень красивые. На следующий день мы отправились в Милан. Мы не останавливались. Это был ускоренный марш. Мы вошли в прекрасный город Милан, а его жители выбежали на улицу, чтобы посмотреть на нас. Они очень красивы. Ведущая к римским воротам улица потрясающе прекрасна. Пройдя через эти ворота и повернув налево, мы обнаружили уже подготовленный лагерь с полностью достроенными казармами. Мы видели, что в лагере нас ждет армия. Нам было приказано сложить в пирамиды оружие, а затем солдатам выдали пайки, и я был в их числе. В город выходить никому не разрешалось. Пока шла раздача пайков, я сбежал, чтобы посмотреть на собор. Я никогда не видел ничего подобного — все эти его беломраморные колонны. Затем я вернулся, чтобы забрать свой хлеб — мы получили полные пайки.

Мы покинули лагерь следующим утром, и пошли направо прямо к реке По, очень глубокой реке. Здесь был плавучий мост, на котором могло уместиться пятьсот человек, и с помощью толстого переброшенного каната, за который надо было тянуть, можно было переправиться. На это ушло много времени, особенно на переправу пушек. Уже поздним вечером мы вышли на совершенно пустынные холмы и стали там на ночь. Наша дивизия была отправлена в великолепный город Пьяченцу. Генерал Ланн победил австрийцев и отогнал их к По. Что касается нашей дивизии, нас посылали из одного места в другое, в разных направлениях, чтобы поддержать авангард, и все же мы не стреляли. Мы только маневрировали.

Мы снова направились к По. Перед Монтебелло австрийцы стояли на захваченных ими холмах. Наши войска не смогли подойти к ним — их артиллерия заставила их отойти. Для овладения этими позициями нам пришлось отправить 24-ю и 43-ю полубригады. Генералу Ланну, в конце концов, удалось отогнать их назад к Монтебелло, и он всю ночь преследовал их. На следующее утро он попрощался с ними, а наша полубригада заняла высоты, которые очень дорого обошлись нам, потому что их было вдвое больше, чем нас. Следующим утром мы отправились вслед за огромным авангардом, и мы расположились примерно в полулье от Монтебелло, на широкой равнине, где выращивали шелковицы. Там нам было приказано составить наши ружья.

Мы как раз лакомились спелыми плодами, которыми изобильно были покрыты деревья, как вдруг в одиннадцать часов раздался шум канонады. Мы думали, что это происходит очень далеко, но мы ошиблись, шум приближался. Пришел адъютант с приказом ускорить шаг. Генерал был атакован со всех сторон. «К оружию! — крикнул наш полковник, — вперед, мой храбрый полк! Настал час показать себя!» И мы ответили: «Ура нашему полковнику и всем нашим храбрым офицерам!» Наш капитан с его ста семьюдесятью четырьмя гренадерами сказал: «Я отвечаю за свою роту, и я возглавлю ее». Мы построились повзводно, зарядили наши ружья по ходу марша, и здесь я вложил первый патрон в свое ружье. Я осенил его крестным знамением, и это принесло мне удачу. Мы приблизились к Монтебелло, где увидели много раненых солдат, а затем пошли в бой, который продолжался до конца дня.

В силу своего роста я стоял в третьей шеренге первого взвода. Когда мы выходили из Монтебелло, пушка дала по нам залп картечи, которая никому не причинила никакого вреда. При звуке выстрела я наклонил голову, но мой сержант-майор шлепнул меня по ранцу своей саблей и сказал: «Ты не должен опускать голову». «Не буду», — ответил я.

После первого залпа капитан Мерле воскликнул: «Вправо и влево в окопы!», чтобы не допустить, чтобы мы попали под еще один залп. Поскольку я не слышал команды капитана, я остался совершенно открытым. Я пробежал мимо наших барабанщиков, добежал до пушки и напал на артиллеристов. Они снова заряжали пушку и не заметили меня. Я заколол штыком всех пятерых, а потом вскочил на пушку, и мой капитан обнял меня, когда он проходил мимо. Он сказал мне охранять взятые мной мои пушки, а наши батальоны бросились на врага. Это была кровавая штыковая бойня со стрельбой. Люди нашей полубригады сражались словно львы.

Я недолго оставался в этом положении. Подскакавший галопом генерал Бертье спросил меня: «Что вы здесь делаете?» — «Генерал, вы видите, что я делаю. Это мои пушки, я сам захватил их». — «Хотите чего-нибудь поесть?» — «Да, генерал». (Он слегка гнусавил.) Затем он повернулся к своему конюху и