Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

и через девять дней сделка завершилась. Меня высоко оценили все офицеры и генерал, который приказал мне заплатить тридцать франков за десять отвергнутых лошадей. Со своим хозяином я пошел поблагодарить генерала, который сказал нам: «Я доложил о том, как вы позаботились о выборе лошадей для офицеров и о том улучшенном методе, который вы применили. Именно по этой причине я дал тридцать франков награды вашему молодому человеку». Я поблагодарил его, и мы пошли подводить итоги. Мой хозяин подсчитал, что в этой поездке он заработал тысячу восемьсот франков, и на следующий день мы отправились в Куломье. Мой хозяин сказал мне: «Мы сделали отличное дело, и все остались довольны».

Я же ответил ему: «Если я когда-нибудь стану солдатом, я сделаю все возможное, чтобы попасть в гусары, они такие красивые». — «Не думай об этом, посмотрим, это мое дело, но я предупреждаю тебя, что жизнь солдата не сахар». — «Я в этом уверен, и, конечно, я особо к этому не стремлюсь, и если я когда-нибудь покину вас, то только потому, что буду обязан так поступить». — «Очень хорошо, я рад знать, что ты думаешь именно так».

Мы вернулись домой в субботу, и в воскресенье у всех был праздник. Мой хозяин совершенно не беспокоился обо мне. Я вернулся к своим обычным обязанностям, но в один прекрасный день меня вызвали в мэрию.

Там меня спросили, каково мое имя и имя при крещении, кто я по профессии и сколько мне лет. Я ответил, что меня зовут Жан-Рох Куанье, и родился я в Дрюйе-ле-Белл-Фонтэн в департаменте Йонна. «Сколько вам лет?» — «Я родился 16-го августа 1776 года». — «Вы можете идти».

Этот вызов взволновал меня. «Чего, черт возьми, они хотели от меня? Я ничего такого не сделал» — так я сказал моему хозяину и хозяйке. А они ответили: «Они хотят зачислить тебя на воинскую службу». — «Я буду солдатом?» — «Пока нет, но это один из предварительных шагов. Если хочешь, мы подыщем тебе замену». — «Спасибо, я подумаю об этом». Эта новость поразила меня. Я должен был бы пойти сразу, но до августа у меня было все время подумать. Голова моя работала день и ночь. Я понимал, что мне предстоит покинуть дом, где я провел столько счастливых дней, с таким хорошим хозяином и хозяйкой такими добрыми товарищами.

Здесь я завершаю первую часть своей книги, чтобы не утомлять вас мелочами. Теперь начинается рассказ о моей военной карьере. По сравнению с ней, мое печальное детство было просто розовым раем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ОТБЫТИЕ В АРМИЮ. — МОЯ АРМЕЙСКАЯ ЖИЗНЬ ДО БИТВЫ ПРИ МОНТЕБЕЛЛО.

6-го фруктидора VII-го года[13] пришли два жандарма и вручили мне предписание 10-го числа прибыть в Фонтенбло. Я немедленно подготовился к отъезду. Хозяин и хозяйка хотели найти мне замену. Я поблагодарил их со слезами на глазах. «Я обещаю вам, что вернусь с серебряным ружьем, никак по-другому». Это было грустное расставание. Все домашние собрались, чтобы тепло попрощаться со мной. Они долго провожали меня, обнимали и желали счастливого пути. Со своим маленьким узелком я добрался до Розоя, первого пункта моей военной службы, где я должен был переночевать. Я показал свой документ хозяину, но он не обратил на меня никакого внимания. Затем я отправился купить что-нибудь, чтобы приготовить тушеное мясо, и побывал у местного мясника. Я почувствовал себя совершенно несчастным, увидев этот кусочек мяса размером с мою ладонь. Я отдал его хозяйке и очень вежливо попросил приготовить ее для меня, а сам пошел за овощами. Наконец я получил свою маленькую порцию тушеного мяса, поскольку к тому моменту мне удалось завоевать симпатию своих хозяев. Они пытались поговорить со мной, но я был равнодушен к их словам.

На следующий день я добрался до Фонтенбло, где нас встретили несколько весьма апатичных офицеры, которые поместили нас в отвратительные по своему состоянию казармы. Наш прекрасный батальон был сформирован в течение двух недель, он насчитывал 1800 человек. Поскольку никакого порядка и дисциплины не было, сразу же вспыхнула революция, и половина его людей ушла домой. Командир батальона сообщил об этом в Париж и каждому из призывников разрешили в течение пятнадцати дней вернуться в свой батальон, в противном случае он будет считаться дезертиром и соответственно наказан. К нам немедленно отправили генерала Лефевра. Было сформировано несколько армейских рот и одна гренадерская. Я был зачислен в последнюю, она насчитывала сто двадцать пять человек, и мы сразу же получили форму. Также мы были полностью экипированы и немедленно начались учения — два раза в день. Жандармы вернули сбежавших и порядок восстановился.

Воскресеньем для всего батальона был декади.[14] Мы должны были петь «Победа ликует» («Chanter la victoire»), а офицеры размахивали своими саблями. В храмах пели то же самое. Мы кричали: «Да здравствует Республика!» Каждый вечер, вокруг Дерева Свободы на главной улице мы должны были петь: «Аристократов на фонари». Было очень здорово.

Так мы жили почти два месяца, до тех пор, когда газеты распространили сообщение о прибытии генерала Бонапарта, о том, что направляется в Париж, и что он выдающийся генералом. Наши офицеры сходили с ума по этому поводу, потому что командир нашего батальона был знаком с ним, и весь батальон был рад услышать эту новость. Нам устроили смотр и проверили наше обмундирование. Мы были созданы для того, чтобы стрелять из ружей и колоть штыками. Офицеры взялись за два месяца сделать из нас солдат. От трения о ружейные приклады руки наши покрылись мозолями. Мы носили оружие постоянно. Офицеры оттягивали наши воротники и осматривали нашу одежду, они предпринимали все, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Наконец, курьер сообщил о том, что Бонапарт пройдет мимо Фонтенбло и проведет там ночь. В течение всего дня нас держали при оружии, а его все не было. Нам едва удавалось перекусить. Пекари и трактирщики главной улицы очень неплохо заработали. В лесу поставили конных часовых, и как только раздавался крик «К оружию!», все выбегали на балконы, но напрасно, потому что Бонапарт до полуночи не появился.

На главной улице Фонтенбло, где он спешился, он был рад увидеть такой прекрасный батальон. Он собрал вокруг себя офицеров и дал им приказ отправиться в Курбевуа. Он снова сел в экипаж, и мы, с криками «Vive Bonaparte!», вернулись в казармы, чтобы надеть свои ранцы, разбудить наших прачек и оплатить