Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

счастью, она была самой толстой в моем полку. Мой эполет был отрезан вместе с куском моей шинели и рубашки, и сам я тоже был слегка ранен. Я упал в канаву.

Атаки кавалерии были ужасны. Со своими драгунами Келлерман сделал три захода подряд — сначала он шел вперед, а потом отходил. Я, слегка оглушенный, лежал в канаве, а над ней проносились его лошади. Я бросил свой ранец, патронную сумку и саблю. Я ухватился за хвост отступающей драгунской лошади, а мои вещи остались в канаве. Я сделал несколько шагов вслед за той лошадью, которая увлекала меня, а затем обессиленный и задыхающийся рухнул на землю. Но, слава Богу, я был спасен! И если бы не моя копна волос, которые я все еще имею в свои семьдесят два, я бы погиб.

У меня было время найти свое ружье, патронную сумку и ранец (вся земля вокруг была усеяна ими). Я занял свое место во 2-й гренадерской роте, меня очень тепло приняли. Капитан пожал мне руку. «Я думал, ты погиб, храбрец», — сказал он. — «Тебе нанесли хороший сабельный удар — ты лишился косички, у тебя сильно повреждено плечо, и поэтому тебя надо отправить в тыл». — «Благодарю вас, у меня полная сумка патронов, и я собираюсь отомстить за себя всем, кого я встречу на своем пути, они причинили мне слишком много вреда, и они заплатят за это».

Мы отступали вполне благополучно, но батальоны заметно поуменьшились и были готовы сдаться, если бы не храбрость их офицеров. До самого полудня мы держались, сумев сохранить порядок и дисциплину. Оглянувшись, мы увидели Консула, сидящего на краю придорожной канавы у дороги в Алессандрию, держащего свою лошадь за уздечку и подбрасывающего небольшие камушки своей плетью. Пушечные ядра катились по дороге, а он их словно и не замечал. Когда мы подошли к нему, он сел на лошадь и поскакал за нами. «Смелее, солдаты, — сказал он, — пополнение на подходе, держитесь!»

Сказав это, он отправился на правый фланг. Солдаты кричали: «Vive Bonaparte!» Несмотря на то, что на равнине было множество убитых и раненых, у нас не было времени собрать их, мы должны были показать себя повсюду. Залпы шедшего в арьергарде батальона сдерживали натиск врага, но эти проклятые патроны не входили в засорившиеся дула наших ружей, и нам приходилось мочиться в них, чтобы их прочистить. На это уходило много драгоценного времени.

Мой храбрый капитан Мерле, шел за вторым батальоном, и капитан сказал ему: «У меня есть один из ваших гренадеров, который получил исключительный сабельный удар». «Где он? Пусть он выйдет, чтобы я мог посмотреть на него. А! Это вы, Куанье, не так ли?» — «Да, капитан». — «Я думал, что вы уже среди мертвых, я видел, как вы упали в канаву». — «Они хорошо врезали мне, видите, они отрезали мою косичку». — «Подите сюда, загляните в мой ранец — там лежит мой „sauve-le-vie“[21] и сделайте глоточек, чтобы излечиться. Сегодня вечером, если мы останемся живы, я приду за вами». — «Теперь я спасен на целый день, мой капитан, я буду драться еще лучше». Другой капитан сказал: «Я хотел, чтобы он отошел в тыл, но он не захотел». — «Охотно этому верю, он спас мне жизнь у Монтебелло». Они пожали мне руку. Как прекрасна благодарность! Я буду помнить об этом всю свою жизнь.

Несмотря на то, что мы делали все, что мы могли, положение наше ухудшалось. Было два часа. «Битва проиграна», — уже говорили наши офицеры, как вдруг внезапно галопом примчался адъютант и крикнул: «Где Первый Консул? Есть подкрепление. Смелее, через полчаса вы снова будете готовы к бою!» Затем подошел Консул. «Спокойней, сказал он, — вот мое подкрепление». Наши бедные маленькие взводы развернулись и посмотрели на дорогу, ведущую в Монтебелло.

Наконец раздался радостный крик: «Вот они, вот они!» Это шагала великолепная дивизия, в полной экипировке и с оружием. Она было подобно волнующемуся от сильного ветра лесу. Она шла совершенно не торопясь, между полубригадами находились пушки, а позади — полк тяжелой кавалерии. Достигнув своей позиции, она заняла ее так, словно заранее выбрала ее для себя. Слева от нас, по левой стороне дороги, очень высокая изгородь скрывала их, так что даже кавалеристов не было видно.

Тем временем мы продолжали отступление. Консул отдавал приказы, а австрийцы шли так, как будто шли домой, с ружьями на плече. Они не обращали на нас внимания, они были убеждены, что мы совершенно разбиты. Мы миновали дивизию генерала Дезе и отошли от нее на триста шагов, когда ее могучий удар обрушился на головы собравшихся повторить наше действие австрийцев. Картечь, ядра, ружейные пули — все одновременно! Наши барабаны били общую атаку — все развернулись и побежали вперед. Мы не кричали, мы вопили.

Солдаты храброй 9-й полубригады как кролики прорвались через изгородь, они штыками атаковали венгерских гренадеров и не дали им ни секунды времени, чтобы опомниться и отразить удар. 30-я и 59-я тоже бросились на врага и захватили в плен 4000 человек. Полк тяжелой кавалерии истреблял их всех. Каждый солдат исполнил свой долг, но 9-я превзошла всех. Еще один наш кавалерийский отряд вступил в бой. Он атаковал австрийскую конницу, и нанес ей такой мощный удар, что она галопом помчались в Алессандрию. Пришедшая с правого фланга австрийская дивизия пошла в штыковую атаку. Мы тоже подошли, и наши штыки встретились с их штыками. Мы одолели их, а я, парируя удар гренадера, я получил небольшое ранение правого века. Я отплатил за это врагу и не промахнулся, хотя из-за обильного кровотечения я почти ослеп (в тот день они особенно ненавидели мою голову). Но это все мелочи. Я продолжал идти и особенно не переживал по этому поводу. Мы гнали их до девяти часов вечера: мы бросали их в заполненные водой канавы. Их тела стали мостом, по которому могли пройти другие. Было страшно видеть, как эти несчастные тонут, и мост становится все выше и выше. Они могли только кричать, но поскольку они уже не могли вернуться в город, мы взяли их повозки и пушки. В десять часов мой капитан послал своего слугу с приглашением поужинать вместе с ним, и тогда на мой глаз была наложена повязка, а волосы красиво причесаны.

Мы спали на поле битвы, а на следующий день в четыре часа утра из города вышли люди с белыми флагами. Они требовали приостановить стрельбу и отправились в штаб-квартиру Консула.

Их сопровождала