Заря над Скаргиаром - Ирина Ивахненко

— Я хотел бы узнать, как себя чувствует госпо… — сказал он — да так и застыл с открытым ртом, уставившись в открытую дверь палатки, где лежало неподвижное тело.

— Что с ним? — спросил он полушепотом, но, увидев красные глаза Моори и Терайн, опустил голову в знак того, что ему все ясно.

— Как там аргеленцы? — спросила Терайн, лишь бы что-нибудь спросить.

— Покидают Пилор, — ответил Латриэль. — И нам здесь больше делать нечего: он уже все сделал за нас…

— Да, ты прав, Латриэль, — сказал Моори, — будем собираться.

Они стали складывать вещи — полуосознанно, полумашинально, лишь бы чем-нибудь заняться и не впасть в оцепенение, столь губительное для деятельных натур. Латриэль все время бормотал себе под нос, что ему теперь две дороги: либо в монастырь, либо в тюрьму, поскольку он не выполнил данного им Дариоле и самому Аскеру обета. Моори и Терайн это бормотание очень быстро вывело из себя, и они пригрозили Латриэлю, что сдадут его аргеленцам в качестве утешительной контрибуции. Он замолчал, обиделся и отправился к Сельфэру, чтобы порыдать у него на шее.

Пока Латриэль дошел до того места за лагерем, где паслись берке высшего командования, о смерти Аскера узнало пол-лагеря, — то есть все, кто попался ему по дороге. Воины недоуменно крутили головами и грозились отрезать Латриэлю язык за бессовестную и кощунственную ложь.

— Режьте, — убито отвечал Латриэль. — Я бы сам себе отрезал язык, если бы этим можно было оживить нашего преждевременно скончавшегося героя.

Услышав этот полный скорби ответ, солдаты устремлялись к палатке Аскера, чтобы своими глазами убедиться, что Латриэль сошел с ума, а известие все-таки ложно. Но там у порога на узлах и чемоданах сидел Моори, рыдая над телом того, кого во всей армии боготворили.

Солдаты безмолвно стягивали с головы шапки и шлемы и застывали в скорбном молчании, в душе клянясь мстить всему аргеленскому отродью без различия звания, возраста и пола. Они не колеблясь отдали бы всю свою кровь до капли, чтобы влить ее в это хрупкое тело и хоть ненадолго продлить ему жизнь.

Но эта благородная жертва была бы напрасной: вытирая синюю струйку, стекавшую изо рта Аскера, Моори заметил, что она сочится из прокушенной губы.

Впрочем, никакая скорбь не длится вечно, — по крайней мере, в явной форме. Один за другим солдаты одевали шлемы на голову и отходили, чтобы приступить к сворачиванию лагеря. Сфалион еще не отдавал такого приказа, но никто не сомневался, что эту ночь армия проведет в другом месте, — кроме той ее части, что должна была занять Пилор.

А из Пилора вереницей выходили аргеленские воины, строились на побережье и садились в шлюпки, отвозившие их на корабли, которые курсировали в виду эсторейских берегов. До лагеря доносился глухой ропот их голосов: они не понимали, почему военачальник Гебир покидает крепость, так удачно занятую и столь неприступную. Они надеялись здесь на богатую добычу, а уходили с пустыми руками, но не смели ослушаться главнокомандующего.

Эстеане наблюдали за исходом аргеленских войск со смешанным чувством: с одной стороны, их души наполняло мрачное злорадство над врагом, который не смог воспользоваться очевидным преимуществом, а с другой — в их сердцах закипало бешенство, толкавшее их вперед и велевшее сокрушить неприятеля.

Но всех, даже самых отчаянных, останавливала одна мысль: «Аскер положил свою жизнь на то, чтобы этого не было».

Наконец, дождавшись, когда все аргеленские части покинут берег Эстореи, Сфалион отдал приказ возвращаться в столицу. Шатры были свернуты и погружены на повозки, берке взнузданы, и воины, построившись поротно, поскакали по дороге на Паорелу.

Терайн вытребовала самую легкую и быстроходную бричку, в нее впрягли Сельфэра и того берке, на котором ездил Моори, устлали ее коврами и подушками и положили Аскера, — так, словно он был еще жив. Сверху его накрыли узорчатым покрывалом, чтобы на его гладкую белую шерсть не оседала дорожная пыль. Его саблю положили поперек покрывала; в ногах полагалось положить щит, но щита у Аскера, как известно, не было.

В последний раз поправив подушки у Аскера под головой, Моори залез на козлы и хлестнул берке. Они вскинули головы и взяли с места резвой рысью, спеша вперед так, словно у них в столице был свой интерес. Оба берке резво отбивали дробь по дороге, уже успевшей просохнуть под солнцем, но Сельфэр все время оглядывался назад и жалобно взвизгивал.

Бричка ускакала далеко вперед войска благодаря резвости впряженных в нее скакунов и была на дороге совершенно одна. Не стоит удивляться тому, что ее не сопровождало даже шесть воинов эскорта: в Скаргиаре покойникам уделялось очень мало внимания. Как гласит Нагана-Сурра, «смерть есть печаль для живущих, ибо напоминает им об их собственном конце. Так зачем же множить печаль?» Если бы живому Аскеру в качестве эскорта не пожалели и целого полка, то мертвого сопровождали только трое, привязанные к нему узами дружбы или клятвой.

Из-за кустов на окраине одного из придорожных сел за проезжавшей повозкой следили два зеленых глаза.

«Моори, Терайн и Латриэль, — пронеслось в голове у их обладателя. — Как странно: едут одни, и без Аскера. Но в армии я его тоже не видел. Где же он может быть? Неужели опять ускользнул у меня из-под носа? Ничего, пусть Эргереб говорит, что хочет, но я его достану, достану и убью!»

И черная тень, дождавшись, пока бричка проедет, вылетела из-за кустов и помчалась за селом в сторону Паорелы.

Тело Аскера приехало в столицу двадцать третьего кутвине, без шума, без толп у городской заставы, без публичных приветствий или оплакиваний. Накрытое узорчатым покрывалом, оно не возбудило ничьего праздного любопытства и, никем не замеченное, проехало по улицам Паорелы.

Бричка въехала во двор Гадерана. Навстречу соскочившему с козел Моори подбежал дворецкий Фейриан.

— Господин Моори, с приездом вас! О, и госпожа Галойр с вами! Но позвольте узнать, где господин Аскер?

— И господин Аскер с нами, — мрачно сказал Моори. — Позовите слуг, чтобы занесли чемоданы, и откройте мне двери.

И на глазах у остолбеневшего Фейриана Моори и Терайн сняли с повозки нечто накрытое покрывалом и понесли в дом. С одной стороны из покрывала выглядывали черные лакированные сапожки на шпильках, а с другой — полированные загнутые рога.

— Что с нашим господином? — простонал Фейриан.

— Мы победили, Фейриан, — горько усмехнулась Терайн, — вы же видите.

Фейриан опустил голову и поплелся за ними в дом.

Занеся Аскера в спальню, Моори выпутал его из покрывала и положил на кровать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});