Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

глупую обиду. Попыталась опуститься просто на пол, но была остановлена:

— Нет, здесь только… э…

Поняла и тут же начала развязывать штаны. Со всей этой беготнёй желания танцевать танец стыдливости не было. Отвернётся. А куда-то ползти искать закуток, в котором тебя сожрать могут, хорошей идеей не казалось. Эльф отошёл за тем же самым. Не сказать, чтоб далеко. Во всяком случае, я вспомнила японского писателя Ихара Сайкаку. В сборнике «Пять женщин, предавшихся любви» одна наложница подсматривала, как самурай справляет малую нужду в канавку, и струя шумела и сдвигала камни. Наложница жалела, что… гм… такое добро не досталось её господину.

Что ж, видеть я не видела (не смотрела и старалась не думать!), но слышала, как камушки сдвигаются. И истово благодарила судьбу за то, что господин посол не читает мысли, и не приходится сгорать со стыда рядом с предельно корректным, когда не изображает сержанта, эльфом.

Даже настроение улучшилось, и всё случившееся показалось пикантным экстремальным приключением.

Читала как-то, что для достижения парой настоящей душевной близости нужно сковать себя наручниками на три дня. И всё вместе: есть, ходить… везде, мыться и спать. Что характерно, предлагалось, в случае, если скованные стыдливы, во время сна перегораживать постель листом ватмана, а для наручников дырку прорезать. Мне этот идиотизм вчуже казался увлекательным, и я получила почти то самое. Чую, достигнем мы несказанной душевной близости, если не помрём раньше.

Эльф прервал мыслеблудие:

— Смотри, богиня, наверху есть пещерка, давай попробуем подняться в неё.

Я ничего против не имела, но «попробуем подняться» надо было изначально озвучивать «я тебя затащу по этой почти отвесной стене». Я старалась только не сильно за шею цепляться и вниз не смотреть, но всё больше вспоминала хомяка Хому, у которого всегда всё было хорошо. Этот хомяк, отдуваясь, говорил: «Всё хорошо». А потом, подумав, добавлял: «Только страшно очень». И я была вылитый хомяк Хома.

* * *

Огня, еды и прочих радостей я не ждала, прекрасно помня, что вещмешок пошёл в расход. Но была в худших ожиданиях счастливо обманута.

Сбоку от входа в пещеру стекала струйкой вода. Я до неё не дотянулась бы, но Ланэйр дотягивался, набирал воду в сложенные лодочкой руки и давал напиться. Не было в моей жизни лучше воды, чем та. Голова кружилась — вот, эти красивые ладони, эти длинные нежные пальцы совсем рядом, я прикасаюсь к ним губами… Ни о чём не жалела в тот момент.

Костёр тоже получился: Ланэйр невесть откуда притащил чёрные камни и сказал, что они должны гореть. Саламандра, которой он пользовался на прошлом привале, сгорела в паучьем логове и сожгла пауков, но у эльфа оказалось с собой то, что он назвал «искрой» — крохотный артефакт, которым он поджёг эти странные, жирно блестящие камни. Так и не поняла, что это было: каменный уголь, сланец, что-то ещё… но горели они жарко и ровно, а дыма почти не давали. Правда, пахли своеобразно, какой-то горькой смолой. Прогорев, превратились в оранжевые, светящиеся изнутри огромные угли.

У Ланэйра оказался с собой лембас. Мы поделили кусок на двоих и съели молча, стараясь не потерять ни крошки.

После всех чудес мне стало казаться, что он и палаточку наподобие вчерашней жестом фокусника из-за пазухи вытащит, и я спросила, потому что лечь очень хотелось.

Но нет: эльф огорчённо, виноватым голосом сообщил, что палатка погибла. И что он не ждал такой орды мелких относительно тварей. Потомки Унголиант обычно крупные и в стае не больше десяти особей.

Подумав, вспомнила, что некоторые пауки плодятся в холодное время года, производят несметное количество паучков, и те до наступления кормового сезона питаются друг другом. Выживают сильнейшие. Возможно, это была свежевскрывшаяся кладка, и друг друга они жрать не торопились, раз мы им попались. Палаточки было жалко, конечно. Но хорошо, что живы остались.

На камнях мне спать ещё не приходилось, и я огорчённо топталась, думая, где прикорнуть. Пока думала, эльф нашёл в углу пещерки место помягче, с песком. Я удивилась, когда он начал перепинывать туда горячие, шающие камни из костра:

— Думаю, если прикопать их в песок, будет не так холодно.

Смотрела, как он распархивает песок и закапывает камни, и стеснялась сама себя, думая, что, наверное, разумно лечь вместе и греть друг друга, но…

И, ничего не решив, просто легла, когда он сказал, что можно. Эльф снял белый верхний кафтан (вот как, как он белый после всего⁈), оставшись в штанах и рубашке. Смотрела на господина посла снизу вверх. Кафтан лёг на меня, посол отошёл к костру и задумчиво смотрел на тлеющие угли. Спросила у его спины:

— Ланэйр, ты ложишься?

Спина смолчала, и вопрос я не повторяла.

92. Произведение искусства

Международная учёная конференция. Сенсация: создана машина времени, но пока можно передавать только звук. И вот первая запись, торжественно презентуемая перед учёным собранием. Все благоговейно слушают:

— Вот я дурак… — чап-чап-чап, — и чего мне дома не сиделось, — чап-чап-чап, — и чего я в той Москве, дурень, не видел!

Запись останавливается, презентующий академик торжественно объявляет:

— Господа, вы только что прослушали подлинную запись «Михайло Васильевич Ломоносов идёт пешком из Поморья в Москву на учёбу»! © анекдот

Утречко было добрым: проснулась с тянущим, очень-очень приятным ощущением телесного здоровья, и, я бы даже сказала, счастья. Это, конечно, удивляло — после вчерашних побегушек, да от ночёвки на земле я ожидала ломоты в мышцах, головной боли, и, очень возможно, простуды. Полежала, не торопясь открывать глаза, желая задержать приятные ощущения. Лениво пораскидывала мозгами, с чего бы так: возможно, эльфийские чары, уничтожившие мою смерть? Или рыжие Феаноринги так хороши для здоровья? А ведь может быть. Если второе, то, конечно, этот «доктор» для меня бесценен.

Смущённо закуталась в воротник кафтана, вдыхая сладкий запах, не ассоциировавшийся ни с чем и ни с кем, кроме Ланэйра. Почему-то не могла разложить его на составляющие или хоть как-то идентифицировать. Поёжилась, подумав, что я, как человечка, должна для него сейчас вонять чёрт-те чем — и радостно вспомнила, что богини мы, и я для него пахну прекрасно до невозможности. Наслоения болотной смердючей грязи, дыма от горючих камней, запах боли и ужаса — они, может, только подчёркивают очарование.

Плюнула про себя, осознав, о чём тщеславно раздумываю, и высунула нос наружу — пахло едой. Откуда? Вчера мы последний кусок хлеба съели. Но пахло, и не хлебом, и этот запах я тоже идентифицировать не смогла. Приподнялась с любопытством — Ланэйр, присев