Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин

Впрочем, в случае с кавторангами Смирновым и Немитцем, возможно, все гораздо проще. Доверие к тем же японским данным могло базироваться на старом, как сама война, принципе: победителей не судят.

11. Победителей не судят

А для побежденных не признается никакое оправдание. И единственная их отрада, как сказал в своих чтениях Беклемишев, не ждать себе пощады. Не ждал и не просил ее и бывший Командующий 2-й эскадрой отставной Вице-Адмирал Зиновий Петрович Рожественский.

Вячеслав Чистяков пишет, что в сознание морских теоретиков «доцусимской» школы не вмещался факт, что все-таки — всего лишь техническая частность — разница в качестве снарядов и скорости эскадренного хода свела на нет блестящий успех последнего по-настоящему великого флотоводца Исторической России.

По-моему, Вячеслав Николаевич переоценивает здесь морских теоретиков школы «послецусимской».

Лицо Витте. Без прикрас. Современный рисунок из «Летописи войны с Японией». По левую руку С.Ю., похоже, барон Р. Розен. Визави — Кожура, еще не могущий до конца поверить в свалившуюся удачу 

Благодарность отчизны

Все истинные организаторы и виновники цусимской катастрофы (как и неудач в русско-японской войне в целом) из числа «русско-поданных», кого мы уже сейчас можем назвать по именам, не пострадали нимало. Напротив. Большинство было отмечено с той или иной степенью щедрости благодарным отечеством.

Один из главных губителей России — Витте, отдавший в Портсмуте пол-Сахалина в качестве последнего благодеяния любимой Родине[440], стал графом. Его Матильда — графиней. После чего свежеиспеченный граф вскоре удалился на покой — писать разные гнусности для вящей дезинформации потомков.

Куропаткин сохранил свои генерал-адъютантские вензеля. За государственный счет написал и издал ученые оправдания нашего, но нанесенного им самим поражения, положенные в основу официальной версии истории русско-японской войны. В Первую мировую войну ухитрился еще покомандовать фронтом. Правда, на сей раз недолго, да и нужды в том особой не было. Генералов-предателей в этот раз и без него хватало.

Генерал-Адмирал Алексей Александрович после Цусимы с чувством выполненного долга подал в отставку и отъехал в любимый Париж на заслуженный отдых — искать утешения и забвения от трудов ратных. Итог его деятельности кратко и емко сформулировал один из западных военных обозревателей: «Великий Князь Алексей начал свою карьеру Генерал-Адмирала в пору, когда Россия была великой морской державой. Он завершил ее, когда Россия фактически лишилась флота».

Зиновий Петрович Рожественский

Адмирал Скрыдлов, так славно командовавший во время войны флотом Тихоокеанским, пославший на верную гибель в бою 1 августа Особый отряд Владивостокских крейсеров, принял после гибели на боевом посту адмирала Чухнина флот Черноморский. Одним словом, все блудливые сестры получили по серьге: строители кораблей, испорченных уже на стапелях, мочители пироксилина; отправители снарядов не туда и далее… Не пострадал, естественно, и создатель незабываемой теории «боевых коэффициентов», талантливый теоретик Кладо, во многом из-за трудов которого и погибла 2-я эскадра. Он продолжил свою академическую карьеру, любим был и Керенским и Троцким, при котором и закончил жизнь начальником красной Военно-морской академии.

«Адмирала же Рожественского, — говорит Георгий Александровский, — за его нечеловеческий труд, связанный с проводкой 2-й Тихоокеанской Эскадры на Дальний Восток, за твердость характера, проявленную им в бою и являющуюся уделом немногих прирожденных флотоводцев, ждала награда не только в виде испитой им горечи незаслуженного поражения… не только в виде морального унижения — быть сданным тяжелораненым в плен, но еще в форме резкой критики, грубых нападок и, наконец, предания суду после возвращения на родину.

С благородным достоинством приняв на себя всю вину, адмирал Рожественский закончил свое выступление на суде словами:

— …Я сожалею, что в приказе до сражения я не указал, что спасать Командующего следовало только в том случае, если состояние его здоровья позволило бы ему продолжать командование. Меня следовало оставить на “Суворове”»{484}.[441] Собственно он и остался навсегда там, успев только передать нам правду о Цусимском бое, которую вот уже 100 с лишним лет не хотят услышать и понять.

Да и трудно услышать ее в организованном хоре лжи и дезинформации, дирижируемом теми же силами, которые были истинными устроителями цусимской катастрофы русского флота. А с тех пор и силы их выросли немеренно.

Последний штрих. Великий Князь Кирилл и адмирал Р.

О том, что это были именно сознательные ложь и дезинформация и распространяющие их знали, что делали, а правда была известна уже тогда, говорит, в частности, еще одно ставшее совсем недавно известным автору свидетельство.

Свидетельство современника и непосредственного участника многого из связанного, говоря словами Блока, с «Артуром и Цусимой». Свидетельство, которое и станет последним штрихом в воссозданной картине цусимской катастрофы.

Автор догадывается, что немало из вышесказанного о Цусимском бое, да и вообще о русско-японской войне и ее предъистории, как и о русской истории в целом, настолько отличается от устоявшихся исторических стереотипов, что у читателя может возникнуть ощущение, что в книге воссоздается и рассказывается некая виртуальная реальность, в духе столь модной сейчас «параллельной истории». На самом деле факты, изложенные выше, были хорошо известны современникам событий, особенно из военно-морских кругов, вот только в официальные версии отчего-то не вошли.

Великий Князь Кирилл Владимирович

С почти математической ясностью это показывает приводимый ниже отрывок из неоконченных воспоминаний Контр-Адмирала Свиты Его Величества Великого Князя Кирилла Владимировича «Моя жизнь на службе России», написанных, а вернее, продиктованных, им в 1938 году и прерванных тяжелой болезнью и безвременной кончиной 29 сентября / 12 октября 1938 года. Полная версия их, по счастью, увидела недавно свет на русском языке. Впрочем, английскую их версию, вышедшую в Лондоне в 1939 году, равно как и первое русское издание 1996 года, в московских библиотеках мне обнаружить не удалось.

В этих предсмертных записках Великий Князь не претендует на какие-либо глобальные исторические обобщения и отнюдь не отличается экстравагантностью суждений. Напротив, с подкупающим простодушием и незатейливой прямотой он рассказывает о событиях, которые ему довелось пережить, перемежая воспоминания, как сказали бы мы, личные и служебные, так, как они отложились в его памяти, и не обращаясь к документальной базе, по-видимому, недоступной для него.

Впрочем, похоже, ВК Кирилл и не был допущен к сверхсекретной информации, в частности, к засекреченным до 1937 года документам, связанным с занятием Порт-Артура. Последнее легко объяснимо традиционно недоброжелательным отношением Морского Ведомства к Гвардейскому экипажу, к которому принадлежал Кирилл Владимирович и командиром которого он стал с 16 марта 1915 года[442].

Неудивительно, что высшим авторитетом в вопросах, связанных и с арендой Квантуна, и с причинами русско-японской войны, остался для Контр-Адмирала Кирилла наш хороший знакомый барон Роман Розен.

Между тем именно лейтенант флота ВК Кирилл Владимирович поднял 16 марта 1898 года Андреевский флаг над Золотой горой Порт-Артура, а во время войны 1904–1905 годов уже капитаном 2-го ранга был начальником Военно-Морского отдела штаба вице-адмирала Степана Осиповича Макарова. А в день катастрофы 31 марта стоял рядом с адмиралом на мостике «Петропавловска». Обожженный и контуженный Кирилл оказался в числе немногих спасенных с злосчастного броненосца и до конца своих дней сохранил ужас перед морской пучиной, однажды отпустившей его из своих черных глубин. Сам Великий Князь пишет об этом с вызывающей уважение откровенностью.

Понятно, что с особой теплотой вспоминает он своего Командующего адмирала Макарова, подчеркивая, что «Адмирал был не только выдающимся флотоводцем, но и замечательной личностью… Было честью служить рядом с таким человеком».

Любопытно, кстати, что вдова адмирала Макарова Капитолина Николаевна была статс-дамой маленького двора Кирилла Владимировича в Сен-Бриаке и сопровождала его жену Викторию Федоровну в ее поездке в Америку в конце 1924 года.