Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II - Борис Галенин

Уж последний-то случай, я искренне считал, мог быть известен только самым внимательным читателям всех донесений о бое и показаний в Следственной Комиссии. А значит, и этот случай с «Сенявиным» и его значение для судьбы эскадры, равно как и остальные приведенные контр-адмиралом Кириллом свидетельства и факты, были прекрасно известны именно и уже тогда, когда писались незабываемое по своей изощренной лживости Заключение Следственной Комиссии и основанные на нем или во всяком случае соответствующие ему по духу труды капитанов Смирнова, Немитца, Капниста и прочих критиков адмирала Рожественского и его эскадры.

По-своему их можно понять. Если уж документы, касающиеся занятия Порт-Артура были строго засекречены в 1912 году на 25 лет под уголовную ответственность, чтобы вывести из-под удара МИД и Морское Ведомство, то правду о Цусиме следовало засекретить, по крайней мере, лет на 100. Что, впрочем, и было сделано.

Адмирал на «Суворове» и сам поведет эскадру!

Командующий пережил свою эскадру на три года, семь месяцев и семнадцать дней. В ночь на новый 1909 год сердце его остановилось. С присущим ему мужеством переносил он эти три с лишним года все обрушившиеся на него нападки, уколы самолюбия и мелкие унижения.

Да, по суду он был оправдан. Сказалось слишком очевидное восхищение Адмиралом народных масс, так ярко проявившееся в его почти триумфальном возвращении по охваченной мятежами Сибири, а также несомненное личное благоволение Императора, чувствовавшего, что их подставила одна команда.

Пенсия Адмиралу

Но где могли, хоть по мелочи, гадили или кусали — как клопы. Если, к примеру, капитан 1-го ранга Озеров, — все-таки, по крайней мере формально, сдавший свой броненосец, — был награжден за Цусиму мечами к ордену Св. Владимира 3-й степени и вышел в отставку контр-адмиралом, контр-адмиралом же стал и Добротворский, а Энквист — аж вице-адмиралом, то адмирал Рожественский вопреки всем правилам и обычаям был отставлен в том же вице-адмиральском чине.

А чего стоит только история с пенсией. На первый взгляд кажется, что, как пишут Грибовский и Познахирев: «Пенсией адмирала не обидели, он получил со всеми льготами и заслугами 7390 руб. 51 коп. в год, что, конечно, было меньше жалования начальника ГМШ, но вполне позволяло прилично жить в столице»{485}.

Много это или мало для человека ранга адмирала Рожественского, помогут сориентироваться читателю следующие факты и цифры{486}. 

Вдовы, сироты и ветераны

Пенсия бывшего Управляющего (в 1888–1896) Морским Министерством адмирала Н.М. Чихачева, «подарившего» в 1892 году русскому флоту те самые «худшие в мире» фугасные снаряды, составляла на тот же период 18 000 рублей, не считая вознаграждения за членство, вполне номинальное, в Госсовете, поскольку адмиралу было уже сильно за 75. Однако все же бывший министр.

Те же 18 000 рублей в год продолжала получать бездетная вдова еще одного бывшего Управляющего тем же Министерством — адмирала И.А. Шестакова, скончавшегося аж в 1888 году. Прелесть ситуации заключается в данном случае еще и в том, что безутешная вдовушка немедленно после смерти обожаемого супруга выскочила замуж за директора Морского корпуса контр-адмирала A.M. Доможирова, выгодно отличавшегося от усопшего тем, что был на тридцать лет моложе. Овдовев опять в 1902 году, лихая вдова сочла, что быть полной адмиральшей лучше, и вытребовала пенсию по первому мужу в размере полного оклада Управляющего Морским Министерством. Разве обаятельной женщине откажешь?

Полный оклад покойного отца получала в эти годы дочка адмирала П.П. Тыртова, так успешно прогадившего вместе с МИД Мозампо (где поджидал нашу эскадру 14 мая 1905 года адмирал Того). Не только не передавшего в Порт-Артур Высочайшее повеление Тихоокеанской эскадре больше плавать, но приказавший положить Царское повеление в железный шкаф Военно-Морского Ученого отдела{487}. И за просто так сгонявшего из Порт-Артура в Кронштадт «Наварин», «Сисой Великий», «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской», «Адмирал Нахимов» и «Корнилов». Откуда им (кроме развалившегося «Корнилова») толком не починившись, пришлось обратно идти на Цусиму.

Роберт Николаевич Вирен

Заслуги адмирала Ф.К. Авелана, задержавшего вместе с ВК Алексеем Александровичем в мадагаскарском аду и у берегов Аннама 2-ю эскадру на 87 дней и тем самым обеспечившего ремонт и перевооружение японского флота на новый тип снарядов, одного из истинных и очевидных виновников Цусимы, благодарная родина оценила отнюдь не заслуженной веревкой, а 20 412 рублями годовой пенсии, 4000 тысячами годовой аренды и чего там еще полагается по Госсовету.

Так что на этом фоне почтенных вдов, сирот и ветеранов — так и хочется сказать, «невидимого фронта», вот только какого? — пенсия адмирала Рожественского выглядит прямым оскорблением.

Чтобы не употреблять слов круче.

Без излишней помпы

Похороны адмирала Рожественского в Александро-Невской Лавре Морское Ведомство произвело без излишней помпы, с минимумом обязательных церемоний. Были верные сослуживцы и друзья, были адмиралы Роберт Николаевич Вирен — героический командир «Баяна» и последний командующий порт-артурским отрядом броненосцев, и Карл Петрович Иессен — неоцененный герой сражения у Урусана.

Некоторые из официальных лиц неприятно были поражены обилием простых матросов, жаждавших проститься со своим Адмиралом и не стесняясь рыдавших на похоронах. Официальный «Морской сборник» не счел нужным даже поместить некролог.

Откликнулась Россия на смерть своего флотоводца словами П.П. Семенова-Тян-Шанского: «Луч беспристрастной истории озарит многотрудный путь, самоотверженно пройденный честным флотоводцем, которому не суждено было совершить только одного — чуда»{488}. 

Как при переходе Ганнибала через Альпы…

Поздно, но искренне, пишет Георгий Александровский, страна скорбела об уходе из жизни человека, с именем которого связаны, по словам, увы, не русского, а немецкого писателя Франка Тисса «…как при переходе Ганнибала через Альпы, отвага и безумство подвига, единственного в морских анналах»{489}.

Вот опять Ганнибал…

Что же общего нашли в трагических судьбах величайшего полководца пунических войн и последнего великого адмирала Русского Императорского Флота военный писатель Германии 1930-х годов и Местоблюститель Престола Российской Империи?

Первая ассоциация очевидна и лежит на поверхности. Через Альпы водили свои войска и Суворов и Наполеон, но лишь Ганнибалу удалось провести через ледяные кручи «чудо-оружие» того времени — африканских боевых слонов. До сих пор не ясно как.

Но более глубинной аналогией является, пожалуй, та, что растленная карфагенская плутократия последних времен, потерявшая в своих внутренних интригах и разборках даже инстинкт самосохранения, вначале не дала последнему великому полководцу Карфагена одержать победу в Италии, а с его возвращением в Африку повесила на него всех собак, свалив на него все собственные маразмы и измены и предав суду.

Чудом Ганнибал сохранил жизнь, которую никогда не берег в боях.

Карфаген после этого просуществовал недолго. К нашим дням от него не дошло ничего, кроме названия одноименного города римской провинции Африка.

Четыре года — и сто лет — спустя

Через год после смерти Зиновия Петровича вышла последняя книга (сборник рассказов) летописца 2-й эскадры и ее Адмирала капитана уже 1-го ранга Владимира Семенова под названием «Страшное слово». Не знаю, застал ли ее при жизни автор. Вторым в этом сборнике идет рассказ «Четыре года спустя», который можно назвать мистическим некрологом Адмиралу. Ввиду полной неизвестности этого рассказа читающей публике приведем его с небольшими сокращениями.

«Японец искони чувствует себя в море, как дома. Дореформенные “фунэ”, шитые лыком (в буквальном смысле этого слова), никогда не задумывались пуститься в дальнее плавание на срок, измеряемый неделями, даже месяцами, а про современные шхуны, построенные по образцу норвежских, и говорить нечего! Эти готовы хоть кругом света.

И вот все же есть одна такая ночь в году, когда самый отважный “сендо” (шкипер) не осмелится выйти на промысел в местность, лежащую между Цусимой и маленьким островком Коцусима… Да не одни промысловые суда — пароходы! И на тех капитаны не могут подавить в себе чувства страха перед неведомой опасностью, завидев в эту ночь огонь маяка на одинокой, затерянной в море скале… А там-то? На самом островке? В здании маяка? Думаете, легко на сердце?..