Ванька-ротный - Александр Шумилин

Под брюхом танка никакая шрапнель не возьмет. От боковых осколков можно укрыться за колесами и гусеницами. Решение созрело сразу. Он решил немедленно перебежать туда. Лейтенант торчит в окопе у пулемета, это его личное дело. Стрелять из пулемета должен наводчик, а не командир пулеметной роты. Политрук Соков решительно поднялся, вылез на поверхность земли, поправил свою каску, выбрал наиболее короткое направление и пригнувшись побежал к танку. Пробегая мимо лейтенанта, он буркнул ка ходу: — Я под танком буду!

— Не советую! — ответил я. Но политрук торопился и не стал ждать доказательств. Он махнул рукой и побежал дальше.

— Ну и дурак! — сказал я ему в догонку. — Первый снаряд будет его!

Я не стал останавливать Сокова окриком. Я знал этого человека насквозь. Он был глуп и упрям. Если он выбрал путь, то его не свернешь с дороги. Его может выгнать оттуда только немецкий снаряд. Ладно! — подумал я. При первой же опасности прибежит обратно! Наверно лежал и целый день об этой думал, только боялся голову поднять. Пусть испытает сам. Залез же он в первый день к стрелкам в траншею. Или однажды, когда я поддался его упрямству и чуть не сгорел под стогом льна. Пусть бежит! Он и тогда искал укрытия над головой. Щель это вещь! Она в самых безвыходных и тяжелых ситуациях спасала не раз людям жизнь. Блиндажи в четыре наката разваливались, а солдату в щели хоть бы хны! Но вот немцы снова начали обстрел. Они пустили сначала один снаряд, как бы нас предупреждая, потом еще три. Я показал Парамошкину на разрывы и улыбаясь сказал:

— Особенно не высовывайся! Зашевелятся фрицы! Не торопись! Стреляй помалу! Точнее целься! Рожу не высовывай! — Слышал мой приказ!

Грубые слова Парамошкину были по сердцу. Он не любил вежливого и учтивого обхождения. Он считал так, если ему говорили — "Вы", то значит он где-то проштрафился или сделал промашку. Он не любил мягких и культурных слов. Я выпрыгнул из пулеметного окопа и перебежал в свою щель. Во время обстрела лучше рассредоточиться. Ординарец увидев, что я вернулся к себе, занял свободную щель, где до этого сидел политрук Соков. Вскоре послышался резкий нарастающий гул немецких снарядов. Немцы нанесли несколько массированных ударов по высоте. С каждой секундой нарастало напряжение и удары. Но немцы не тронули края скошенного поля, они не догадались, что пулеметы стоят здесь впритык.

Последний залп загрохотал особенно остервенело и громко. Потом все притихло. Немцы видно побоялись нашей атаки и ударили по высоте. Мы сидели настороже, ожидая, что пойдут они. В общем друг друга боялись. Немцы больше не стреляли. В воронку вернулся связной. Он мне сообщил, что пулемет исправили. Политрука Сокова ранило в ногу[163]. Он лежал под танком и ждал конца обстрела. Ныла нога, шла темная кровь. Политрук осторожно выполз из-под танка и подал свой голос. Он крикнул несколько раз, его никто не услышал. Тогда он закричал еще громче. Я сразу понял, кто там кричит. Но не узнал голоса политрука. Я велел ординарцу взять с собой плащнакидку и трех солдат

— Беги к танку! Там политрук орет! Положите его и за четыре угла подымите на руки. И бегом сюда! Вскоре они принесли Петра Иваныча. Он лежал на палатке бледный, держа ногу на весу.

— Наложите жгут! И сильно не затягивайте! Пусть помаленьку сочиться кровь! Это полезней, чем перетянуть ему ногу сразу. Сделайте перевязку! — Все четверо бегом в санроту! Через час вы должны быть там! Солдаты взялись за углы палатки и политрук, покачиваясь, поплыл над землей. С передовой еще никого вот так по-графски не отправляли раненым в санчасть. Я подошел к воронке и спросил связного, что там было с пулеметом?

— Земля в коробку с патронами попала. Заклинивало ствол.

— А что там с людьми?

— С людьми все в порядке!

— А мне передали, что у вас там несколько раненых?

— Командир взвода ничего не сказал. Я посмотрел на связного, присел на край окопа и подумал, если командир взвода молчит, то от него ничего не добьешься. Надо самому идти во взвод. И тронув его за плечо, направился к четвертому пулемету. Пулемет старшего лейтенанта стоял на отшибе. Немцы на этом участке в атаку не пошли. Когда мы с солдатом добежали до взвода, старший лейтенант сидел на краю окопа и курил. Он пристегивал к поясному ремню снятую с головы после обстрела каску. На голове у него была надета фуражка! Это типичная привычка артиллеристов. У них так обычно на поясном ремне таскали стальные каски. У пулемета ковырялся Балашов. Помкомвзвод Балашов, увидев меня, забеспокоился, виновато опустил голову. Я не стал донимать его вопросами почему но стрелял пулемет. Это я и сам могу установить, проверив ленту и ствол. Меня удивило другое. Почему в пулеметном окопе их двое. Где наводчик и весь пулеметный расчет?

Окоп был совершенно цел. Прямого попадания не видно.

— Где остальные, Балашов?

— Где пулеметный расчет? Я тебя кажись опрашиваю!

Балашов посмотрел на старшего лейтенанта, потом в сторону ржаного поля, подумал что-то и приглушенным голосом сказал, — Старший лейтенант послал их под бугор за трофеями. Велел с убитых собрать. — Не вернулись они!

— За какими трофеями?

— С убитых немцев, товарищ лейтенант! Я сразу вспомнил как тщательно целился Парамошкин, когда замечал шевеление во ржи. Он целился думая что это немцы, а там ползали наш солдаты. А Паракошкин бил их наметанным глазом.

— Быстро назад! Что духу есть! Передай Парамошкину прекратить всякий огонь! Потом оббежишь все пулеметы и передай мой приказ не стрелять! Связной метнулся из окопа и побежал вдоль передовой.

— А теперь с тобой!

— Я хотел достать трофей, чтобы расплатиться с военфельдшером. Он обещал достать лекарства. Сказанное старшим лейтенантом я пропустил мимо ушей.

— Ну Балашов! Ты подвел всю роту!

— Я тоже виноват, что оставил этого прохвоста здесь без присмотра.

— Ухарь-купец! За какие-то вшивые немецкие часы отправил на тот свет троих пулеметчиков! — Сам не полез!

— Послал умирать солдат! У них среди тылового сброда все так делают! — Они солдат за людей не считают!

— Извини лейтенант! Я понял свою ошибку! Разреши я сам вытащу раненых?!

— Как интересно ты будешь смотреть в глаза всей роте? — Картуз сними! Каску надень! Иди! А я посмотри как ты с этим справишься. Тут посижу, подожду пока ты вернешься!

— А ты Балашов кончай ковыряться в пулемете. Займись полной разборкой, даю тебе разрешение! Мы с тобой потом поговорим! Старший лейтенант снял с головы свой картуз, отстегнул от поясного ремня новенькую каску, надвинул ее поглубже и полез вперед. Больше я его не видел. Его могли подстрелить немцы. Или видя свое безвыходное положение он сам сдался им. Он видно не знал, что немцы пленных с плохой болезнью расстреливали на месте. Мы знали это от немецких пленных. Я просидел в окопе до самой ночи. Трое раненых солдат выползли назад самостоятельно. Старшего лейтенанта они не видели. Мы его списали, как пропавшего без вести.